– Их забросили из самодельной катапульты, – глухо и отрешенно говорил защитник. – Псы под стенами кричат, что их поймали во дворце… Мы проверили: эти чародеи жили в городе. На пару вздохов Газван зажмурился, словно так можно унять громко бухавшую в висках кровь. Это был крах. Никто, даже Кадар, не станет слушать, если предложить просто покончить с иноземцами. Боги, за что? Ведь им не выстоять в войне, пусть даже начатой без их участия! Пока что в зале стояла тишина, и Верховный этим воспользовался. – Поначалу я предлагал высшим чародеям покончить с закатными магами. Не ввязываться в драку с Братством. Семеди только этого и ждет… Маг не успел сказать, что сейчас он предлагает другое, как его слова потонули в реве, словно вокруг была не палата Совета, а залитая солнцем площадь и ряды облаченных в черное воинов. Как будто не его подопечные, а пыльная, серая, с перекошенными лицами толпа дышала ненавистью и рвалась в бой. Кишки Усира, неужели они не понимают?.. – Нас перережут, как свиней! Обитель за обителью! – крикнул Первый, но гул голосов заглушил все: его, Кадара, магов-защитников и даже вскочившего господина камня. С отрешенностью он отметил, что жрица сжала его запястье. Зачем? Она что, не видит, что он утратил всякую власть над Кругом? Гул голосов превратился в звон, заглушивший прочие звуки. Удары сердца отдавались резче и раскатистее, пока не превратились в грохот кузнечного молота. Губы Наджада раскрылись и издевательски отчетливо обрисовали каждый слог фразы, которую Верховный не услышал. Последнее, что он запомнил, – острая режущая боль в левой части груди, словно в самое сердце вонзился раскаленный прут. Затем маг падал в гулкую черную бездну, откуда его звала Джерима. Слишком долго падал. Слишком. – …ни в коем случае! – Взволнованный голос Аджита то звучал совсем близко, а то уплывал прочь. – Ему нельзя волноваться, но в остальном он в порядке. Лучше даже, чем был. Затем проступило лицо – через косые полосы закатного света и танцующие пылинки, через запах лаванды и весенней свежести. Они все были здесь: советник и жрица, Кадар и толстушка Асма – выстроились полукругом за спиной целителя. – Кто… что произошло? – Он попытался сесть, но безуспешно. Ворот коввы был разодран, в груди пульсировала боль. – Сердце, мудрый, – кажется, старший наставник. – Считай, что ты труп. Это Исиат вытащил тебя из костра. Наставник поднялся и отошел прочь. За ним потянулись и другие, прежде сгрудившиеся вокруг – так, будто без них Газван не пришел бы в себя. Один Аджит остался подле… собственно, чего? И где он? Покой был полон подушек, уставленных безделушками столиков, а стены скрывали занавеси, вытканные резвящимися зверьми. По углам в ажурных серебряных лампах танцевали колдовские огоньки. – Это комнаты для гостей, – послышался из-за спины голос Ханнана. – Они были ближе всего к палате Совета. И в самом деле, где еще в обители найдешь такую роскошь? Наджад настаивал, что Круг должен явить могущество, кто бы здесь ни остановился. Пусть сами маги живут в холодных голых кельях… Газван скривился. – Кто-нибудь скажет мне, что произошло? Никто не хотел с ним говорить, даже Аджит и тот как будто прятал взгляд. Наконец старший наставник собрался с духом. – Девочка, пойди и приготовь покои Верховного, – мягко погнал он Асму. – Ты видишь, мудрый хочет и дальше истязать себя. Ему потребуется отдых. К чести толстушки, та несколько мгновений колебалась. – Обещаю, мы не позволим ему переутомляться! – заверил Кадар. – Но ты же видишь, есть дела. Ты видела эти самые дела за окном. Спровадив ученицу, он запустил руку в волосы, еще больше взлохматив седую шевелюру. – Ну и что тебе сказать, Первый? – с вызовом спросил он. – Нет у меня добрых вестей… Нет, слышишь? Наджад готовится испепелить псов. Большинство Совета его поддерживает. Сафар вызвался помочь, больше чтобы тот не наделал глупостей. И жрица, и советник не покинут обитель, пока все не закончится – чтобы никто не предупредил осаждающих. Так решил Совет. – Это безумие, – устало и безнадежно сказала Неджра. Складывалось ощущение, что спор меж ними длится уже больше звона. – Может, и самоубийство, но не безумие, – возразил Кадар. – Если обращаться с людьми, как со скотом, рано или поздно они укусят в ответ. И я не о тех несчастных, чьи головы мы видели, это отдельный счет. Я имею в виду все годы унижений. После всех лет ахать, охать и заламывать руки – по меньшей мере, лицемерно. – Да кто? Кто вас унижает? – вспылила жрица. – Вы сидите в своей обители, как… как князья! Глядите на смертных из высоких башен. Вы посмотрите, как живете! У половины прихожан не хватит меди на кусок хлеба. Вы можете ходить в город, вы больше не пленники… что еще вам нужно? Аджит вскинулся было, но наставник оказался рядом, положив руку ему на плечо. – Я объясню, что нам нужно, – тихо выговорил он. – Два звона назад я сказал бы, что мы хотим безопасности. Мы стараемся держаться вместе, в обители, просто потому что чернь может вломиться в дом и избить тебя до полусмерти. У них нет хлеба, у этих людей, но в том виновны вельможи и чиновники, а не колдуны. Но ведь до вельмож черни не добраться? А колдуны – вот они! И стража Царя Царей тебя не защитит… Еще мы хотим уважения. Чтобы ревнители, как твой предшественник, не проклинали нас, подзуживая толпу… Наставнику не было дела, что один из вельмож сидит вместе с ними и пока еще считается союзником. Мауз молча крутил перстень и жевал губами, посматривая то на жрицу, то на чародея. Заметив взгляд Верховного, он поднял брови и кивнул на Кадара, словно приглашая послушать дальше. Бесы бы побрали толстяка! Можно подумать, Верховный не знает, что сейчас скажет Кадар. И бесы бы побрали чародеев! Аджит внимал магу с юношеской страстью. Ханнана Первый не видел, но не сомневался: и тот тоже согласен со старшим наставником. Кадар тем временем продолжил: – Я много чего могу наговорить… что мы устали от ненависти, от оскорблений, от того, что мы чужаки во всех Пяти Пределах. Вы все этого даже не замечаете – того, что ранит больней всего. Вы забрали у нас самое важное… вы отняли наш дом. Выставили за порог. Как будто мы нездешние. Каждый год в Царстве рождаются маги. К десяти годам они поймут, что в них пробудился Дар… они сперва не поверят, попробуют убедить себя, что это все игра. Потом их проклянут родные. И, если повезет, они попадут в Круг, и старик вроде меня объяснит, что да, собственная страна считает их уродами. Деточка, скажу я… твои подружки говорят, что тебя прокляли боги, что ты демон – но это не навечно. Нужно просто потерпеть. Это все равно твоя земля, если ты поешь ее песни и любишь солнце над виноградниками Табры. Никто ее у тебя не отнимет! – Великий Судья обещает защиту всем, – холодно ответила жрица. – Если вы хотите безопасности… – Два звона назад! – оборвал ее Кадар. Он стал расхаживать из угла в угол, словно мерял шагами зал военного совета, а не гостевые покои. – Вы все привыкли, что маги – трусливые старики, которые перебирают воспоминания и бубнят под нос «Как бы чего не вышло»… Нет, Неджра. Все уже вышло. Мы уроды, и Царь Царей со святошами рассказывают, как именно нас прокляли боги. Вы ошиблись в одном: маги больше не старики в пропахших болезнью одеждах. Которые только и могут, что перебирать воспоминания, которым тепло и уютно помнить, как мы были молоды и сильны. За семнадцать лет выросло новое поколение, и оно готово выдрать себе свой дом. С мясом. Свое место в Царстве. Среди первых. Среди лучших. Рядом с Аасимом Великим и полководцами древности. Это наше место, Неджра! Мальчишки выросли, они хотят называть Царство домом и готовы смотреть в глаза смерти… Кадар выдохся. В покое повисло тяжелое и долгое, невыносимо долгое молчание. Во внутреннем дворе за пропитанными благовониями занавесями звучали голоса и звон оружия. – Сейчас не время и не место для споров, – наконец признала жрица. – Мы можем остановить кровопролитие? – Нет, – в один голос ответили Ханнан с наставником. – Совет припоминает все обиды, – объяснил Верховный. – Я… по сути, я уже потерял власть. Все к этому шло: с его-то сердцем, с высшими чародеями, которые дерзили в лицо, зная, что скоро не придется с ним считаться. Бездна, но как же горько! – Может, меня и будут слушать, – Газван сглотнул, – потом, когда все кончится. Но, наверное, уже нет. Круг захочет нового Верховного. Если останется, чем верховодить. Кишки Усира! А ведь ему хотелось, чтобы старший наставник не согласился, чтобы сказал, будто он сохранил авторитет, или уважение, или еще что-то столь же призрачное. Но маг молчал. Боги, какая глупость! В его-то возрасте – стыдно думать, что запишут в хрониках. – Этот… смотритель Зала Камня – чего от него ждать? Это спросил Мауз, видно, решив, что больше не услышит ничего занятного, но кто бы ни хотел ответить, он не успел. Верховный первым почувствовал движение силы и попытался сесть, однако пронзившая левую часть груди боль заставила его отказаться от попыток. Кадар метнулся к окнам – хотя что он мог увидеть? За ними был лишь внутренний двор обители. – Что… что происходит? – Голос Неджры звенел, как неправильно созданная, готовая лопнуть стеклянная посудина. – Началось, – хрипло сказал Кадар. Он рассуждал о справедливости, но лоб его прорезали страдальческие морщины. Наставник понимал, что через две, три луны, самое позднее – к весне в обитель войдут чужаки, и они не будут искать мира. Газван вновь попытался сесть. Он не должен, не смеет отлеживаться! Однако предательский звон заложил уши, а комната сжалась в мутный коридор, в конце которого маячил желтый завиток на гобелене. Во всем мире остался лишь проклятый завиток, к которому маг тянулся, но тот, казалось, отступал все дальше. Одни только боги знают, куда же он, в конечном счете, делся. Дух не понимал, что город – это город. Происходящее внизу виделось ему лишь сетью огней, безумным мельтешением, подобным тому, как резвятся в потоках силы обитающие в них меньшие существа. Не понимал, но все же опустился ниже. Сеть силы рассыпалась на тысячу узлов, пульсирующих, мигающих так широко, что не отыщешь ни конца ни края. Между островками света – святилищами – шевелилась неясная и тусклая масса. Рдяная, как угли прогоревшего костра. Ему было невдомек, что есть такое слово – «святилище». Он не видел ни одного костра. Дух грезил странными, размытыми видениями – и так понял, что рядом с ним другой. Блуждающий разум. Но почему он не слышал Зова, не почувствовал загодя его приближение? Сила пробудилась в сердце Круга, наполнив обитель теплым светом. В ее сиянии резные каменные лики стали почти живыми, смотрели то мягко, то сурово, с какой стороны взглянуть. Существо описало круг над башнями – лица провожали его внимательными взглядами – и устремилось к следующему светлому пятну. Он пронесся пыльными улицами, не зная, что небо над ними невыносимо синее и так же невыносимо их обжигает солнце. Скользнул меж приземистыми домами к череде обелисков. Те были напоены силой и потому светились – пламенные иглы, пронзившие пустоту Изнанки. Колоннада Пяти Царей, всплыло имя. Улицы были пусты. Простые горожане сидели по домам, меж мраморными столпами обвисли никому не нужные праздничные гирлянды. Затем его взору открылись баррикады – хотя, видят боги, он не знал, что так это называется. Они были сложены из обломков мебели, саманного кирпича и наскоро обмазаны подсохшей на солнце глиной. С утра Черные Братья разрушили часть заграждений и убили с дюжину горожан, но к полудню установилось хрупкое перемирие. В такой зной невозможно даже воевать. Хотя, казалось бы, не все ли равно, какое солнце в день, когда тебя зарубят? – Вы клялись царю, а не узурпатору! – раздался над баррикадой крик. – Вы не Царство защищаете, а богатеев! Ответа не последовало. Не считать же ответом пару испуганно вспорхнувших птиц? Плечом к плечу, сомкнув тяжелые круглые щиты, поперек улицы выстроились солдаты столичного гарнизона. В жарком мареве строй напоминал пыльную стальную змею, разлегшуюся поперек дороги. Временами солдаты стучали щитами о щиты соседей, и тогда казалось, что змея шевелится, но, видно, ей было слишком жарко для броска. – Эй вы! – не унимался горластый горожанин. – Почему не нападаете, когда с вами нет колдунов? Колдунов и в самом деле не было – дух это ясно чувствовал. На сей раз ответом была стрела с черным оперением: она вонзилась бы крикуну в грудь, но сгорела в воздухе, не долетев до баррикады. С этой ее стороны колдуны были. Повинуясь внезапному порыву, существо устремилось прочь: к каменному мосту над каналом, по обеим сторонам которого скалились гранитные львы. Дух чувствовал – там что-то происходит. И не ошибся. Противостояние развернулось в садике, где в самые жаркие дни воздух благоухал жасмином, а в дни мирные – еще и курениями из расположенного рядом святилища. Сейчас, однако, о мирных днях ничего не напоминало. Деревья были срублены, кусты поломаны, а цветники затоптаны. Святилище осталось цело, но в забранных решеткой окнах отражался бушующий в торговом доме напротив огонь. Кучка жрецов в зеленых рясах Великой Матери встала между толпой и строем. – …владычица покоя, ты – стук в груди Усира! – голосил тучный священник, и ему вторили бубенцы на головных уборах с бычьими рогами. – К тебе обращаюсь, о обитель мира, где созидатель правды обретает свет! Впрочем, его никто не слушал. В Черных Братьев летели камни, куски мозаики из мостовой, а иногда и стрелы. – Оберни свой лик милосердный к нам! И небеса твои в мире, и земля твоя… Жирные подбородки жреца тряслись, но слово за слово тот выводил молитву, не обращая внимания на воцарившийся хаос. Дух ясно видел, что колдуны, которых поминали за каналом, приближаются. Ему хотелось кричать, но бесплотное существо не знало, что такое крик. В бессилии, оно могло лишь наблюдать, как черный строй пришел в движение. Бросавшие камни горожане метнулись врассыпную, но воины Братства были быстрее. – Ну что, ублюдок, докричался? – выдохнул сквозь черный шелк солдат.