– Так вы были знакомы с Еленой? Я могу показать вам ее фото. – В этом нет необходимости. Уверяю вас, что я с ней не был знаком. Даже имени этого никогда не слышал и вообще не знаю ни одного русского, который бы приехал сюда просить убежища. Да и бизнеса я с Россией никакого не веду. К тому же у меня счастливый брак, так что мне нет нужды прибегать к услугам проституток, если вы на это намекаете. – Он был по-прежнему сверхъестественно спокоен. – Вовсе нет, – промолвила Хюльда. Во всей этой роскоши она чувствовала себя не в своей тарелке. В столешнице стоявшего между ними стеклянного столика словно в зеркале отражались лучи послеполуденного солнца. Они наполняли гостиную мягким светом. Ауки производил впечатление человека с хорошим вкусом и прекрасными манерами, его даже можно было назвать красивым. Однако шестое чувство подсказывало Хюльде, что она играет с опасным соперником, да еще и на его поле. Казалось, повисшая тишина растянулась в вечность, хотя длилась всего несколько мгновений. – Вообще-то, меня больше интересует… – Хюльда нерешительно запнулась, что было на нее не похоже, но все-таки продолжила: —…не вы ли организовали ее приезд в Исландию? Даже теперь Ауки не потерял самообладания. – То есть вы спрашиваете, не я ли организовал приезд в Исландию проститутки? – Да, или проституток. – Теперь я вас вообще перестал понимать. – Его голос зазвучал резче. Только сейчас Хюльда заметила, что в новомодном камине за спиной Ауки горит огонь, но теплее ей от этого не стало. – Меня интересует торговля людьми… – произнесла она. – Вернее, организованная проституция. У меня есть сведения, что в это была вовлечена и Елена. – Интересно. А почему вы думаете, что я имею к этому отношение? – К Ауки вернулась его сдержанность и мягкость голоса. – Я ничего не думаю, – сказала Хюльда. За неимением веских доказательств она не решалась обвинить Ауки в преступной деятельности прямым текстом. – Но как раз на это вы и намекаете, – сказал он, и на его губах снова появилась обаятельная улыбка. – Нет, я просто спрашиваю, известно ли вам что-либо об этой девушке или об этом бизнесе. – Я уже ответил вам, что неизвестно. И вообще, не много ли полиция на себя берет, являясь в дом к добропорядочному гражданину, который платит в казну немалые налоги, чтобы без всяких на то оснований обвинить его в причастности к организации занятий проституцией? Вам так не кажется? Произнося всю эту тираду, Ауки был по-прежнему на удивление спокоен. Хюльда подумала, что действительно невиновный человек наверняка уже давно бы взорвался от праведного гнева. – Я вас совершенно ни в чем не обвиняла. Если вам ничего не известно о Елене, то… – Зачем вы сюда пришли? – спросил он, и Хюльда не сразу нашлась с ответом. – Почему вы решили побеседовать именно со мной? Не могла же она сказать ему, что ее информатор в полиции назвал Ауки причастным к секс-торговле. – Анонимная наводка, – наконец ответила Хюльда после неловкого молчания. – Анонимная наводка? Но на это ведь не всегда можно полагаться, верно? – Потом он добавил: – У вас есть какие-нибудь доказательства, которые я мог бы опровергнуть? Сложно отбиваться от голословных инсинуаций. И да будет вам известно, – он всем корпусом подался вперед, – что свою репутацию я буду защищать. Я бизнесмен, и для меня репутация – это все. – Я понимаю. Значит, на этом и закончим. Если вам ничего не известно, какие могут быть разговоры? Хюльде вдруг захотелось побыстрее выйти из этого дома обратно на залитую лучами послеполуденного солнца весеннюю улицу, хотя внешне никакой угрозы от Ауки не исходило. Как раз наоборот. У Хюльды даже ладони вспотели. Внезапно ее настигло ощущение, что она в ловушке и что они с Ауки поменялись ролями. Она часто пробовала встать на место тех, кого ей приходилось допрашивать и даже отправлять в тюрьму на более или менее долгие сроки. Хюльде было важно понять, что творится у них в голове, совсем не из сочувствия, а для того чтобы довести до совершенства технику допроса. И, по собственным ощущениям, она достигла в этом определенных высот. Однажды она даже попросила, чтобы ее заперли в тюремной камере, – ей хотелось понять, какие чувства испытывает заключенный и как долго она сама сможет выдержать под замком. Прежде чем запереть Хюльду, ее коллега-полицейский спросил, уверена ли она в правильности своих действий. Она кивнула, несмотря на то что ее пробил холодный пот. Коллега повернул в замке ключ, и Хюльда осталась одна в четырех стенах. Сбоку от армированной двери было маленькое окошко, а над кроватью – окно побольше с непрозрачным стеклом. Его единственным назначением было пропускать в камеру немного света. Совсем скоро ее дыхание участилось, и она постаралась закрыть глаза и отвлечься от того факта, что находится взаперти в ограниченном пространстве. Однако лучше Хюльде не становилось. Она почувствовала, что вот-вот грохнется в обморок. Было очень страшно, хотя она и понимала, что, в отличие от настоящих заключенных, стоит ей лишь постучать в дверь, как ее выпустят. Часто и тяжело дыша, Хюльда держалась до последнего, но в конце концов подошла к двери и заколотила по ней кулаком. Не услышав звука поворачивающегося ключа, она чуть не закричала от отчаяния. Упершись в дверь плечом, она забарабанила по ней что было сил. К счастью, коллега наконец услышал стук и выпустил Хюльду из камеры. Ей казалось, что она пробыла там целую вечность, однако, взглянув на часы, ее коллега сказал: – Ты продержалась всего минуту. Приступ клаустрофобии, который Хюльда испытала в гостиной у Ауки, конечно, не шел ни в какое сравнение с тем, что она пережила в тюремной камере, но почему-то напомнил ей о том эксперименте. Она поднялась: – Было приятно с вами познакомиться. Спасибо, что уделили мне время. Ауки тоже встал со своей скамеечки: – Взаимно, Хюльда. Звоните обязательно, если я вдруг снова понадоблюсь вам в связи с этим делом. На прощание он протянул ей руку со словами: – Я, конечно, тоже буду держать вас в курсе, если что-то узнаю. – А потом с усмешкой добавил: – Хотя в оптовом бизнесе что-то действительно захватывающее происходит крайне редко. Хюльда – Хюльда Херманнсдоуттир, верно? – На этот раз угроза в его интонации была неприкрытой. X Наступил день отъезда. Она наблюдала за тем, как он упаковывает два рюкзака, один из которых предназначался ей. – Неужели мне все это понадобится? – спросила она, размышляя про себя, что поездка, наверное, будет не такой легкой, как она представляла. Кивнув, он сказал, что ей без этих вещей не обойтись. В рюкзак он сложил спальный мешок, который защитит ее от ночного мороза, кое-какую провизию, теплый шарф, рукавицы, которые показались ей чересчур большими, шапку и пустую бутылку. Она спросила, не нужно ли наполнить бутылку водой, но в ответ он только посмеялся. А потом напомнил ей, что они в Исландии, где чистой воды предостаточно. – Мы будем ночевать в горном приюте, – добавил он. – Там в ручьях вода намного чище и вкуснее той, что течет из крана. Когда ей показалось, что рюкзак уже трещит по швам, он умудрился запихнуть туда еще фонарь и несколько батареек и только после этого сказал: – Ну вот, наверно, и все. Она попробовала поднять рюкзак, но ей едва удалось оторвать его от пола – такой он оказался тяжелый. В ответ на ее жалобы он заметил, что это, мол, ерунда: она и не почувствует рюкзака, когда наденет его на спину. – Кстати, тебе вот еще что пригодится… С этими словами он потянулся за палками для ходьбы и закрепил их ремешками на рюкзаке. Закинув оба рюкзака в багажник, он спросил, умеет ли она ходить на лыжах. Она покачала головой, и у нее забрезжила надежда, что вот теперь он, возможно, и откажется от своей идеи. Она сказала, что в жизни не ходила на лыжах, а учиться теперь уже наверняка поздно, поэтому им, вероятно, лучше вообще никуда не ездить. Он снова рассмеялся и заверил, мол, если что, он ее не бросит. Потом он вышел и вернулся с парой лыж, палками и толстой веревкой. Она забеспокоилась, что он будет кататься на лыжах без нее. На это он ответил, что берет лыжи на всякий случай. Если что-то вдруг случится, он сможет пойти на них за помощью. Она вопросительно посмотрела на веревку, и он объяснил, что и веревка может пригодиться, если машина застрянет. – А машина может застрять? – спросила она, затаив дыхание. – Нет, что ты! – успокоил он. И она ему поверила. Она уселась на пассажирское сиденье, и он завел мотор, а потом, видимо, о чем-то вдруг вспомнил. Попросив ее подождать пару минут, он вышел из машины. Она наблюдала за ним в зеркало заднего вида, и когда увидела, как он возвращается с какими-то инструментами в руках, у нее екнуло сердце. Положив их в багажник, он снова сел за руль. – Это что? Топоры?.. – спросила она слегка дрожащим голосом, стараясь скрыть нахлынувшие на нее дурные предчувствия. – Ледорубы. Один тебе, другой – мне. – А зачем они нам? Если поездка опасная, я не поеду. У меня совсем нет опыта. – Не волнуйся – это на самый крайний случай. Лучше все иметь под рукой. Поездка абсолютно неопасная. Нас ждет крутое приключение! Так он и сказал: крутое приключение. XI Ее уволили, что сюрпризом для нее, в общем-то, не явилось. С самого начала работодатель без обиняков заявил ей, что предпочитает нанимать бездетных женщин, которые трудятся с большей самоотдачей, поскольку их ничто не отвлекает от работы. И вот однажды он сообщил ей, что начиная со следующего дня больше не нуждается в ее услугах. Она заикнулась было о том, что ему следовало предупредить ее заранее, но он решительно отмел ее претензии и сказал, что не заплатит ей больше ни кроны. Следующие несколько дней были сущим кошмаром – ее переживания передались дочери, которая стала совершенно неуправляемой. Молодая женщина вновь и вновь подсчитывала, сколько они еще протянут на ее жалкие сбережения, пока ей станет не на что покупать еду и их с дочерью не выставят из съемной квартиры на улицу. И сколько бы она ни считала, результат всегда был один и тот же и ничего хорошего не сулил. Тогда ей пришлось переступить через себя и вернуться в родительский дом, да еще и с ребенком в придачу. Пожилые люди быстро прониклись к внучке нежными чувствами, но проявлять теплое отношение к дочери не торопились. Кроха особенно привязалась к своему дедушке, который читал ей сказки и с удовольствием играл с ней. Но в то же время девочка все больше отдалялась от матери, пока в один прекрасный день не произошло самое худшее – она перестала называть ее мамой. XII