Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ричард Хаггопян, вероятно, крупнейший в мире авторитет в области ихтиологии и океанографии, не говоря уже о многих смежных науках, наконец, соизволил дать согласие на интервью. Я был вне себя от радости, не в силах поверить своему счастью. По крайней мере, десяток журналистов до меня, – некоторые из которых занимали столь высокое положение в литературных кругах, что воспринимали столь приземленное название своей профессии как личную обиду, – совершили бесплодное путешествие в Клетнос на берегу Эгейского моря в поисках Хаггопяна-армянина, но лишь моя заявка оказалась принята. За три месяца до этого отказ получил Хартог из «Тайма», а до него Маннхаузен из «Вельтцукунфт», и потому мое начальство не возлагало на меня особых надежд. Однако имя Джереми Белтона достаточно известно в журналистских кругах, и мне прежде не раз улыбалась удача в так называемых «безнадежных» случаях. Казалось, удача сопутствовала мне и на этот раз. Ричард Хаггопян отсутствовал, отправившись в очередное океанское путешествие, но меня попросили его подождать. Нетрудно понять, почему Хаггопян вызывал подобный интерес среди многих выдающихся журналистов мира – любой человек с его научными и литературными талантами, с прекрасной молодой женой, с собственным солнечным островом и (что, возможно, самое главное) с крайне отрицательным отношением к даже самой выгодной известности наверняка привлек бы точно такое же внимание. И в довершение ко всему, Хаггопян был миллионером! Что касается меня, то я недавно завершил работу в пустыне во время последнего арабо-израильского конфликта, и у меня появилось немного свободного времени и денег. Так что мое начальство предложило мне попытать счастья с Хаггопяном. Это было две недели назад, и с тех пор я прилагал все усилия к тому, чтобы добиться интервью. Хотя попытки других закончились неудачей, мне повезло. В течение восьми дней я ждал, когда армянин вернется на Хаггопиану – свой крошечный остров в двух милях к востоку от Клетноса, на полпути между Афинами и Ираклионом, который он купил и назвал собственным именем в начале сороковых. И когда мне уже казалось, что мои ограниченные средства подходят к концу, невероятно голубое море на юго-западе прорезала серебристая искорка «Эхиноидеи», принадлежавшего Хаггопяну большого судна на подводных крыльях. С плоской белой крыши отеля в Клетносе я наблюдал в бинокль, как судно обходит остров по кругу, а затем, ослепительно блеснув на солнце, скрывается за белыми камнями Хаггопианы. Два часа спустя прибыл помощник армянина в изящной моторной лодке, чтобы сообщить мне, как я надеялся, новости о назначенной встрече. И удача в самом деле меня не оставляла! Я должен был встретиться с Хаггопяном в три часа дня – мне сказали, что за мной пришлют лодку. В три я был готов, одетый в сандалии, легкие серые брюки и белую футболку – рекомендованную цивилизованную одежду для солнечного дня на Эгейском море. И когда изящная моторная лодка вернулась за мной, я уже ждал ее на естественной каменной пристани. По пути к Хаггопиане, глядя через борт лодки сквозь кристально чистую воду на скользящих под ней морских окуней и скопления черных морских ежей (по имени которых армянин назвал свое судно на подводных крыльях), я вспоминал то, что мне было известно о неприступном владельце острова. Ричард Хемерал Ангелос Хаггопян родился в 1919 году от незаконного союза его бедной, но прекрасной матери, полукровки-полинезийки, и отца-миллионера, киприота армянского происхождения. Его перу принадлежали три самых захватывающих книги из всех, что я когда-либо читал, книги для непрофессионалов, рассказывавшие о морях мира и их многообразных обитателях простым, доходчивым языком. Он открыл впадину Туамоту глубиной почти в семь тысяч морских саженей на дне Южного Тихого океана, о существовании которой никто прежде не подозревал, и спустился в нее в 1955 году вместе со знаменитым Гансом Гейслером на глубину в двадцать четыре тысячи футов. За последние пятнадцать лет он передал величайшим аквариумам и музеям мира, по крайней мере, двести сорок образцов редких, часто только что открытых видов. И так далее, и так далее… Хаггопян женился первый раз после тридцати, и всего был женат трижды, но, похоже, с женщинами ему не везло. Его первая жена, британка, погибла в море после девяти лет совместной жизни, таинственным образом исчезнув с яхты мужа посреди спокойного моря возле кишащего акулами Барьерного рифа в 1958 году; вторая, гречанка с Кипра, умерла в 1964 году от некоей экзотической болезни, и ее похоронили в море; а третья – некая Клеантис Леонидес, модель из Афин, вышедшая замуж в свой восемнадцатый день рождения, – судя по всему, вела затворнический образ жизни, поскольку никто не видел ее на публике после ее замужества с Хаггопяном два года назад. Да, Клеантис Хаггопян! Рассчитывая встретиться с ней, если мне повезет встретиться с ее мужем, я просмотрел десятки старых журналов мод с ее фотографиями. Это было несколько дней назад в Афинах, и теперь я вспоминал ее лицо на тех фотоснимках – юное и прекрасное, в классической греческой традиции. Она была красавицей, и наверняка таковой и оставалась; и, несмотря на слухи о том, что она больше не живет с мужем, я обнаружил, что с нетерпением жду нашей встречи. Вскоре впереди появились выступающие над морем футов на тридцать белые каменистые бастионы острова, и мой штурман направил лодку влево, проведя ее между двумя изъеденными солью скалами, возвышавшимися ярдах в двадцати от северной оконечности Хаггопианы. Когда мы обогнули мыс, я увидел, что восточный берег острова выглядит куда более гостеприимно – с белым песчаным пляжем, причалом, возле которого стояла «Эхиноидея», а чуть дальше, в роще граната, миндаля, акаций и олив, виднелось обширное бунгало с плоской крышей. Значит, это и была Хаггопиана! Вряд ли, подумал я, она походила на «островной рай», описанный в статье Вебера в «Нейе Вельт». Похоже было, что Вебер писал свою статью семь лет назад, глядя на Хаггопиану из Клетноса – у меня всегда вызывали сомнения экзотические преувеличения немца. На другом конце причала ждал хозяин. Я увидел его, как только лодка, слегка вздрогнув, пристала к берегу. На нем были серые фланелевые брюки и белая рубашка с закатанными рукавами, изящный нос украшали тяжелые очки с темными стеклами. Хаггопян – высокий, лысый, невероятно умный и очень, очень богатый – уже приветственно протягивал мне руку. * * * Вид Хаггопяна потряс меня. Конечно, я видел немало его фотографий, и меня часто удивлял странный блеск, который эти фотографии, казалось, придавали его чертам. Собственно, единственные нормальные его фотографии, которые я видел, относились к периоду до 1958 года, и я считал более поздние снимки попросту результатом неудачной съемки. Его редкие появления на публике всегда бывали весьма краткими, и о них никогда не сообщалось заранее. Так что к тому времени, когда начинали щелкать камеры, он уже обычно направлялся к выходу. Теперь же, однако, я понял, что возводил напраслину на фотографов. Кожа его действительно блестела, подчеркивая его черты и даже отчасти отражая солнечный свет. Вероятно, что-то не так было у него и с глазами – по его щекам из-под темных очков тонкими струйками стекали слезы. В левой руке он держал шелковый платок, которым то и дело промокал предательскую влагу. Все это я заметил, идя ему навстречу по причалу, и с самого начала вид его показался мне странным – и даже отталкивающим. – Добрый день, мистер Белтон, – его хриплый голос явно диссонировал с его вежливой манерой поведения. – Прошу прощения, что заставил вас столько ждать. Я получил ваше сообщение в Фамагусте, в самом начале моей поездки, но, боюсь, у меня не было возможности отложить работу. – Ничего страшного, сэр. Уверен, наша встреча более чем сполна вознаградит мое терпение. Его рукопожатие потрясло меня не в меньшей степени, хотя я изо всех сил старался не подавать виду, а после того как он повернулся, направляясь к дому, я незаметно вытер руку о край футболки. Дело было не в том, что ладонь Хаггопяна была мокрой от пота, чего вполне можно было ожидать – мне скорее показалось, будто я схватил горсть садовых улиток! Еще с лодки я заметил комплекс труб и клапанов, ведших от моря к дому, а теперь, приближаясь следом за шагавшим неуклюжей, покачивающейся походкой Хаггопяном к большому желтому зданию, я слышал приглушенный шум работающих насосов и льющейся воды. Когда мы оказались внутри огромного, полного освежающей прохлады бунгало, стало ясно, что означали эти звуки. Неудивительно, что этот человек, столь любивший море, окружил себя делом всей своей жизни. Дом представлял собой самый настоящий гигантский аквариум! Вдоль стен тянулись массивные стеклянные резервуары, иногда длиной с целую комнату и высотой до потолка. Солнечный свет, падавший через внешние, похожие на иллюминаторы окна, отбрасывал зеленоватые тени на мраморный пол, отчего казалось, будто находишься на огромной подводной лодке. Нигде не было ни надписей, ни табличек, описывающих обитателей огромных резервуаров, и пока Хаггопян вел меня из комнаты в комнату, мне стало ясно, почему в них нет никакой необходимости. Хаггопян лично знал каждый экземпляр, комментируя на ходу, пока мы по очереди переходили из одного крыла бунгало в другое: – Вот это – необычное кишечнополостное, с глубины в три тысячи футов. Его трудно поддерживать при жизни – давление и все такое. Я называю его Physalia haggopia, и оно смертельно опасно. Если одно из этих щупальцев хотя бы коснется вас… фьюить! Португальский кораблик – дитя по сравнению с ним, – сказал он, показывая на огромную пурпурную массу с длинными тонкими зеленоватыми щупальцами, покачивавшуюся в воде посреди огромного резервуара. Ловко выловив из открытого аквариума на близлежащем столе маленькую рыбку, Хаггопян бросил ее своему «необычному кишечнополостному». С плеском упав в воду, рыбка поплыла вглубь, прямо к одному из зеленых щупальцев – и тотчас же замерла! В течение нескольких секунд чудовищная медуза завладела добычей и не спеша начала ее поглощать. – Со временем, – заметил Хаггопян, – она сделает то же самое и с вами! * * * В самом большом помещении, скорее зале, чем комнате, я остановился, потрясенный размерами резервуаров и мастерством, вложенным в их создание. Здесь, в миниатюрных океанах, за толстым стеклом плавали среди кораллов акулы, и в аквариумах были установлены специальные задники, создававшие иллюзию больших расстояний и огромных подводных просторов. В одном из аквариумов медленно курсировали туда-сюда акулы-молоты длиной два метра с лишним, жутко уродливые и на вид вдвойне опасные. К краю аквариума вела металлическая лестница, уходившая на другую сторону и в саму воду. Хаггопян, видимо, заметил мой озадаченный вид, поскольку сказал: – Здесь я обычно кормил своих миног – с ними следовало быть осторожнее. Теперь их больше нет – я выпустил последних в море три года назад. Три года назад? Я присмотрелся внимательнее, когда брюхо одной из акул-молотов скользнуло вдоль стекла. На серебристо-белом животе рыбы, между жаберных щелей и вдоль брюха, виднелись многочисленные красные пятна, многие из которых образовывали четкие круги там, где отсутствовала чешуя и поработали похожие на присоски рты миног. Наверняка Хаггопян оговорился, сказав про три года, – скорее три дня! Многие из ран выглядели явно недавними, и, прежде чем армянин повел меня дальше, я успел заметить, что, по крайней мере, еще две акулы-молота носят подобные отметины. Я перестал размышлять над оговоркой хозяина дома, когда мы вошли в еще одну комнату, при виде обитателей которой любой специалист по моллюскам издал бы радостный возглас. Вдоль стен ее так же стояли аквариумы, меньше тех, что я видел до этого, но в точности имитировавшие естественную среду обитания находившихся в них существ – живых жемчужин почти всех океанов земли. Огромные раковины из Южного Тихого океана, маленькие прекрасные Haliotis excavata и Murex monodon с Большого Барьерного рифа, похожие на амфоры Delphinula formosa из Китая, странные одностворчатые и двустворчатые моллюски всех форм и размеров – их были сотни. Даже окна были сделаны из раковин – больших, прозрачных, розово просвечивающих, тонких, как фарфор, но невероятно прочных, с больших глубин, – заполнявших комнату кровавым оттенком, столь же странным, как и зеленовато-подводный свет в предыдущих комнатах. Проходы тоже были заставлены подносами и ящиками, полными пустых раковин, без каких-либо табличек и надписей; и снова Хаггопян продемонстрировал свои знания, на ходу называя каждый образец, возле которого я останавливался, и коротко описывая их обычаи и чужие глубины, откуда они были родом. Моя экскурсия закончилась здесь, в комнате с раковинами, когда вошел Костас, грек, доставивший меня сюда из Клетноса, и пробормотал что-то своему работодателю. Хаггопян согласно кивнул, и Костас вышел, после чего вскоре вернулся вместе с несколькими другими греками, каждый из которых обменялся несколькими словами с Хаггопяном, прежде чем уйти. Наконец мы снова остались одни. – Это мои люди, – сказал он мне. – Некоторые из них работают на меня уже почти двадцать лет, но теперь они мне больше не нужны. Я заплатил им последнее жалованье, они попрощались со мной и теперь уходят. Костас отвезет их в Клетнос, а потом вернется за вами. К тому времени, думаю, я уже закончу свой рассказ.
– Не вполне понимаю вас, мистер Хаггопян. Вы хотите сказать, что собираетесь остаться в одиночестве? То, что вы только что сказали, прозвучало словно прощание. – В одиночестве? Здесь? Нет, мистер Белтон, – но насчет прощания вы правы! Я узнал о море все, что только мог, и остался лишь один этап моего просвещения. И для него мне не требуется… учиться! Вы поймете. Увидев озадаченное выражение на моем лице, он усмехнулся. – Вам трудно меня понять, и вряд ли этому стоит удивляться. Уверен, мало кто – если вообще кто-либо – знал прежде об обстоятельствах моей жизни. Вот почему я решил обо всем рассказать вам. Вам повезло, что вы застали меня в подходящий момент. Я никогда бы не стал рассказывать свою историю, если бы меня не преследовали кошмары, о которых вы никогда не слышали. Но, возможно, мой рассказ послужит предупреждением. Наверняка найдутся ученые, посвятившие себя знаниям о море, которые воспроизведут мои работы и открытия. Но в любом случае то, что вы наверняка считали обычным интервью, станет моей лебединой песней. Завтра, когда остров покинут люди, Костас вернется и выпустит на свободу все живые экземпляры. Здесь есть средства, с помощью которых можно вернуть в море даже самых крупных рыб. И тогда Хаггопиана опустеет окончательно. – Но почему? Зачем… и куда собираетесь отправиться вы? – спросил я. – Ведь этот остров – ваша база, ваш дом и крепость? Именно здесь вы написали свои прекрасные книги, и… – Да, моя база и крепость, как вы выразились! – резко оборвал он меня. – Остров действительно был всем этим для меня, но – домом? Нет! Вот мой дом! – он выбросил дрожащую руку в сторону Критского моря и лежавшего за ним Средиземного. – Когда ваше интервью закончится, я поднимусь на скалы и взгляну еще раз на Клетнос, ближайшую сушу разумных размеров. Потом я возьму «Эхиноидею» и направлю ее от берега через пролив Касос, пока не закончится топливо. Пути назад быть не может. Есть место в Средиземном море, о котором никто не знает, где море очень глубокое и холодное и где… Он замолчал и повернул ко мне свое странно блестящее лицо. – Но так я никогда не сумею ничего рассказать. Достаточно сказать, что в свое последнее путешествие «Эхиноидея» отправится ко дну – и я вместе с ней! – Самоубийство? – выдохнул я, едва поспевая за откровениями Хаггопяна. – Вы собираетесь… утопиться? В ответ он рассмеялся резким смехом, отчего-то напомнившим мне лай тюленя. – Утопиться? Разве можно утопить их? – Он развел руками, показывая на миниатюрный океан странных раковин. – Или их? – Он махнул в сторону двери, ведшей к аквариуму с экзотическими рыбами. Несколько мгновений я ошеломленно смотрел на него, не в силах понять, здравомыслящий ли человек передо мной или?.. Он пристально посмотрел на меня сквозь темные линзы очков, и под взглядом его невидимых глаз я медленно покачал головой, отступив на шаг. – Прошу прощения, мистер Хаггопян… я просто… – Непростительно, – проскрежетал он, пока я пытался подобрать слова. – Мое поведение непростительно! Идемте, мистер Белтон, возможно, нам будет удобнее поговорить там. Хаггопян повел меня во внутренний дворик, окруженный лимонными и гранатовыми деревьями. В тени стояли белый садовый стол и два плетеных кресла. Он резко хлопнул в ладоши, затем предложил мне кресло и тяжело сел напротив. Я снова заметил, насколько неуклюжими кажутся мне его движения. На зов армянина явилась старая женщина, закутанная на индийский манер в белый шелк. Нижняя часть ее лица была закрыта платком, падавшим ей на плечи. Он произнес несколько горловых, но явно нежных слов по-гречески. Она ушла, слегка прихрамывая, и вскоре вернулась с подносом, двумя стаканами и, к моему удивлению, запотевшей от холода бутылкой английского пива. Я заметил, что стакан Хаггопяна уже наполнен, но не мог узнать напиток. В зеленоватой жидкости плавал густой осадок, но армянин, похоже, этого не замечал. Чокнувшись со мной стаканами, он поднес свой к губам и сделал большой глоток. Я последовал его примеру, поскольку у меня пересохло в горле, а когда поставил стакан обратно на стол, увидел, что Хаггопян все еще пьет! Осушив до дна стакан неизвестной мутной жидкости, он поставил стакан и снова хлопнул в ладоши. Только сейчас меня удивило, почему он не снимает очки. В конце концов, мы сидели в тени, а во время экскурсии по его удивительному аквариуму света было еще меньше. Взглянув на лицо армянина, я вспомнил о его проблемах с глазами, снова увидев тонкие струйки жидкости, стекавшей из-под загадочных линз. В то же мгновение вернулась и странная блестящая пленка на его лице. Какое-то время я ее не замечал, решив, что просто привык к его виду. Теперь же я понял, что ошибался – внешность его оставалась столь же странной, как и с самого начала. Помимо воли я вновь подумал о его отталкивающем рукопожатии… – Подобные перерывы могут быть частыми, – ворвался в мои мысли его скрипучий голос. – Боюсь, в моей нынешней стадии мне требуется весьма обильное потребление жидкости! Я уже собирался спросить его, какую «стадию» он имеет в виду, когда женщина снова вернулась с очередным стаканом мутной жидкости для своего господина. Прежде чем она ушла, он сказал ей еще несколько слов. Когда она склонилась над столом, я заметил, насколько иссушенным выглядит ее лицо с узкими ноздрями, морщинистой кожей и глубоко запавшими под выдающимися надбровными дугами глазами. Это явно была крестьянка с острова. И, тем не менее, в других обстоятельствах черты ее лица могли показаться аристократическими. Казалось также, будто она испытывает странное влечение к Хаггопяну, наклоняясь к нему и явно подавляя желание коснуться его каждый раз, когда оказывалась рядом. – Она уедет отсюда вместе с вами. Костас о ней позаботится. – Я что, слишком пристально на нее смотрел? – смущенно начал я, вновь ощутив странное чувство нереальности. – Прошу прощения, я не хотел показаться грубым! – Неважно. То, что я собираюсь вам рассказать, может показаться полнейшим бредом. Вы показались мне человеком, которого не так-то легко… напугать, мистер Белтон? – Меня можно удивить, мистер Хаггопян, или шокировать – но напугать? Что ж, в числе прочего я какое-то время был военным корреспондентом, и… – Конечно, я понимаю, но бывает и кое-что похуже, чем сотворенные людьми ужасы войны! – Возможно, но я журналист. Это моя работа. И я готов… испугаться. – Что ж, хорошо! И, прошу вас, отбросьте все сомнения, которые, возможно, возникли у вас насчет моего душевного здоровья или могут возникнуть во время моего рассказа. В его конце вы получите достаточно доказательств. Я начал было протестовать, но он быстро оборвал меня. – Нет, нет, мистер Белтон! Чтобы не почувствовать здесь ничего странного, нужно быть полностью бесчувственным человеком. Он замолчал, и в третий раз появилась старуха, поставив на стол перед ним кувшин. На этот раз она почти ластилась к нему, и он резко отодвинулся, едва не опрокинув кресло. Он бросил несколько резких слов по-гречески, и я услышал всхлипывания старухи, которая повернулась и, хромая, ушла прочь. – Что с этой женщиной, ради всего святого? – Все в свое время, мистер Белтон. – Он поднял руку. – Все в свое время. Вновь осушив стакан, он наполнил его из кувшина и начал свое повествование, большую часть которого я молчал, словно загипнотизированный, а под конец ощутил неподдельный ужас.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!