– Вот и замечательно. Я тебе дам деньги, съезди на Арбат, в «Книжный мир», купи для нее что-нибудь стоящее. И вот еще – зайди после в «Весну», возьми духи. Подороже, французские. Делай, как я сказала, – добавила она твердо, видя, что он собирается возразить. – Ладно. – Денис, слегка поколебавшись, направился в прихожую. Не дойдя пару шагов, остановился, обернулся. – Лен! – Что? – Она смотрела на него с грустью и нежностью. – Правда все нормально? – Конечно. Ты иди. Иди себе спокойно, девчонки через два часа уедут, как раз к твоему возвращению. – Хорошо. – Он кивнул. Надел кроссовки, взял деньги и скрылся за дверью. Лена на цыпочках приблизилась к детской. Ей было мучительно стыдно, но, преодолевая это, она приложила ухо к дверной щелке. – …Ты много о себе воображаешь! Это сказала Валюшка. Голосок больше не дрожал, наоборот, в нем отчетливо слышался металл. – Да, я воображаю. Есть с чего воображать. Видела, как он на меня смотрел? Видела? В ответ повисла многозначительная пауза. – Вот и засохни! – подытожила Ритка. – Думаешь, он смотрел только на тебя? – язвительно заметила Валя. – Думаю! А ты думаешь, он станет интересоваться мелюзгой вроде тебя? Он же взрослый, понимаешь, взрослый, не то что твой карантинный Гришаня! Ты, кстати, обещала быть ему верной до гроба, когда уезжала! – Последние слова Ритка произнесла с непередаваемым ехидством. – Оставь Гришку в покое. Не о нем речь. – А о ком? О Дене? Забудь, выкинь из головы. Он все равно тебе не пара. – Ага! А тебе, можно подумать, пара! – В голосе Валюшки звучал откровенный вызов. – Посмотрим! – заносчиво проговорила Ритка. – Время покажет! – Посмотрим! …Лена отошла от двери. Снова вернулась в спальню. Она ощущала невероятную, сваливающую с ног слабость, будто из нее выкачали всю кровь без остатка – тот самый жужжащий комар. Ей хотелось лечь и замереть без движений. Никогда не открывать глаза, ни с кем не разговаривать, не умываться, не чистить зубы, как Валюшкин кавалер. Она подумала, что проще всего, наверное, было бы умереть. Например, выпрыгнуть в окно. Или дождаться, пока девчонки уедут, и надышаться газа. Или травануться какой-нибудь гадостью. И тут же перед ее глазами всплыло озеро: вода, вода, без конца и края, и единственная мысль о том, что нужно доплыть. Ради девчонок, ради стервозных и самых дорогих на свете Ритки с Валюшкой. Где-то в отдалении тренькнул телефон. Послышался веселый топот ног, Риткин голос громко произнес: – Да, слушаю! Здрасте, теть Кать! Да, прилетели. Мама? Кажется, прилегла поспать. Сейчас гляну. Шаги стали приближаться. Лена поспешно улеглась на постель и зажмурилась. Дверь тихонько распахнулась. – Мам, – шепотом окликнула Ритка, – ты спишь? Лена молчала, стараясь дышать ровно и глубоко. – Спит, – сама себе подтвердила Ритка и испарилась. Через пару секунд Лена услышала, как она говорит в трубку: – Точно, спит, теть Кать. Вы выезжаете? Классно, мы уже почти собрались. Хорошо, ждем. Трубка опустилась на рычаг. Лена продолжала лежать с закрытыми глазами. Ей было холодно, но она не шевелилась, будто окаменела. Память проявляла почти каждый день минувших трех недель… Ночь. Дождь. Широкие спины братков, матерная брань, гулко несущаяся по пустынному переулку. Темный силуэт на асфальте. Ослепительная вспышка сигареты. Кровь на воротнике. Хмурое лицо, отсутствующий взгляд. «Как тебя звать?» – «Ден». – «Это по-каковски?» Кажется, он тогда ответил: «По-обыкновенному». Да, точно, именно так… …И дальше, дальше. Кухня, вода из-под крана. Скользкая чашка в руке. Разбитые губы в презрительной усмешке. «Все так говорят. Поначалу». А ведь он был прав, как он был прав! Чем она оказалась лучше других? Только тем, что влюбилась в него как последняя дура и теперь подыхает от своей идиотской любви… …И еще дальше. Темень спальни. Жаркое дыханье. Восторг до молний в глазах. Зачем все это было? Зачем?! Лучше бы не было, никогда не было… …Дальше. Быстрей, настойчивей, неумолимей – дальше. «Почему Кнопа назвал тебя жонглером?» – «Нипочему». – «Я все-таки нашел работу в вашей паршивой Москве. В том самом фастфуде». Зачем он врал? Теперь она знает то, чего не знал он сам. Ему хотелось, чтобы она не думала о нем совсем уж плохо. Неосознанно, исподволь. Уже тогда он выделил ее из всех, прежних, подвел черту под тем, что было до сих пор. Нарушил свой принцип жить сегодняшним днем и попытался заглянуть в завтрашний… …И уже с бешеной скоростью, вихрем, несется лавина воспоминаний. Острые, высоченные пики ограды. Спасенная картина. Он перелез, ради нее! Такое благородство – даже смешно. Самому смешно и чуть-чуть не по себе. Даже не чуть-чуть, а как следует. Так, что начинает понемногу сдавливать слева, там, где не должно. Где, если сдавит, «пишите письма родным». …А ведь она его и верно спасла. Где он был сейчас, если бы она не подобрала его в ту ночь? Может быть, сидел бы у Петра, нежился в постели у Алки, смотрел в ее глаза цвета кофе мокко, любовался бы ее ресницами в три сантиметра и плевал на все с высокой колокольни. Может быть. …А теперь он ушел. И обязательно вернется. Он уже привык возвращаться к ней и за эти три чертовых недели стал другим. Другим… …Лена очнулась от того, что Ритка тихонько копалась в ящиках ее стола. Когда она успела зайти в спальню? Лена сказать не могла, как и определить, сколько пролежала вот так, в полнейшей прострации. Открыв глаза, она смотрела на дочь, внимательно, изучающе, будто видела впервые. Красивая. Даже, пожалуй, слишком. Стройные сильные ноги, чистое юное лицо, белокурая грива, дерзкий взгляд. Валюшка – та попроще будет. Нет в ней этой броскости, яркости, она вся в полутонах, в тени. Неужели Лене суждено увидеть, как ее девчонки станут соперницами? Точно как в недавнем сне. Пустынный берег, оцепенение, белый парусник без гребца. Это любовь, по случайности приставшая к ее берегу… …Она вспомнила, как пятнадцать лет назад умирал ее отец. Долго, тяжело, на больничной койке, в душной палате, насквозь пропахшей лекарствами и нечистотами. Ритке только-только исполнилось два годика, Лена оставляла ее с Виктором и ехала в больницу через весь город. Она сидела у постели отца, держала его сморщенную, высохшую руку, и ее отчаянно мутило. Она была беременна, срок шесть недель, и никому об этом не говорила. Виктор должен был первый раз лететь за границу, в Женеву, Ритка постоянно болела то отитом, то тонзиллитом, мать была в трансе – она не представляла, как будет жить без отца. Лена твердо решила делать аборт. Никому сейчас не нужен второй ребенок, никому. Тем более она падает с ног, так ей худо. Отец большей частью молчал, иногда натужно кашлял, при этом на тощей шее взад-вперед двигался огромный кадык. Как-то он заговорил. Медленно, с трудом, едва ворочая непослушным, обложенным языком. – Знаешь, о чем я жалею больше всего? Лена ласково вгляделась в его желтое, изможденное лицо. – О чем, папа? – Что я так и не помирился с Виталькой. Виталька – это был родной брат отца, дядя Виталий, с которым тот много лет не общался и даже не разговаривал. Оба давно не помнили причину раздора, однако никто не делал шага к примирению. Год назад Виталий погиб в автокатастрофе – его машина ночью, в темноте, врезалась в грузовую фуру. Отец снова надсадно закашлялся, заворочался в смятой постели. – Ленка! – Что, пап? – Обязательно роди второго. Слышь, роди, пусть у Ритухи будет кто-то родной, кроме вас с Витей. Лена смотрела на него с удивлением и растерянностью, пытаясь определить, что это – мистическая прозорливость умирающего или просто случайное совпадение? – Ленка! Обещай мне. – Его голос сорвался на хрип. Рука дернулась и замерла. Лена в ужасе вскочила с шаткого больничного стула. – Папа! Он глядел на нее широко открытыми глазами. Или нет, уже мимо нее. Куда-то вдаль, куда простому, живому глазу никогда нет доступа. Наверное, он видел там что-то. Может быть, Валюшку, маленький розовый комочек с серыми глазками и двумя дырочками вместо носа. Лена бросилась в коридор звать врача. Седая строгая тетка в отутюженном халате зашла в палату, наклонилась к кровати. Оттянула поочередно оба века, качнула головой. – Все. Он умер. – Этого не может быть, – деревянными губами произнесла Лена. – Может. Это должно было случиться со дня на день. Да какое там – с минуты на минуту. …Вечером она рыдала на плече у Виктора так долго, что под конец перестала что-либо чувствовать. Осталось лишь отупение, пустота, и только где-то, в самой глубине подсознания, теплилась единственная мысль. Ее Лена поспешила высказать вслух, боясь, что потом не успеет, не решится. – Витя, – она оторвала лицо от его свитера, – у нас будет маленький. Он посмотрел на нее с изумлением и нахмурился. – Леся, ты о чем? – О ребенке. Я собираюсь родить Риточке сестричку. Или братика. Как выйдет. – Подожди. – Виктор тихонько отстранил ее от себя. – Это что, уже решено? Ты серьезно?