— И постирать могу, и одежду погладить, починить, — начал перечислять Лутфи, попутно загибая пальцы. — Если надо, и скуховарю чего-нить, кофе-чай опять же поставить… — На это у нас Глафира есть. Ты вот лучше скажи, за лошадьми ухаживать можешь? Править коляской? А починить, смастерить? — Могу, конечно… — неопределенно ответил Кусаев, и в этой его фразе слышалось большое жирное «НО». — И цирюльничьему делу обучен? — Не без этого, но… — Тут парень быстро вспомнил совет дядьки и исправился: — Конечно! Анфиса Ксаверьевна еще раз окинула кандидата благожелательным взглядом. И Лутфи внутренне сжался, ожидая того момента, когда его спросят о рекомендательных письмах и тех домах, в которых ему довелось работать. Никаких писем у него не было, а уж если потенциальный работодатель вздумает наведаться к его предыдущему хозяину — возникнет неловкая, прямо-таки даже опасная ситуация. Но в этот момент в проеме двери показалась худая лощеная физиономия какого-то франта с набриолиненными до зеркального блеска черными волосами и окинула его презрительным взглядом. — Брить умеете? — без приветствия и почему-то на «вы» обратился к нему незнакомец. Лутфи поспешно кивнул. — Тогда демонстрируйте и, если я останусь доволен, можете считать себя принятым на работу. Тут Кусаев с удивлением сообразил, что этот хлыщ и есть тот самый респектабельный доктор, к которому он пришел наниматься. От такой неожиданности молодой человек даже сделал шаг назад. Но домохозяйка всплеснула руками: — Ну вот, Бенедикт, сразу бы так! — Двумя детскими пальчиками она схватила Лута за рукав и потянула в комнату. — Пойдем, голубчик. Ты уж будь добр, не оплошай. Щетина у доктора пух и смех, а слуга нам страсть как нужен! Подчиняясь этим обманчиво мягким пальчикам, Лутфи проследовал в небольшую комнату, которая служила то ли приемной, то ли кабинетом, но по крайней мере не была похожа на чулан Бабы-яги, как прихожая. Высокие окна; простая мебель; на стенах вместо картин дагерротипы и последнее достижение прогресса — фотографии; массивный шкаф, заполненный книгами, — все очень благопристойно и миролюбиво, пока не начинаешь присматриваться к фотографиям и читать названия на корешках книг. На одной фотокарточке, к примеру, была изображена группа людей, с энтузиазмом окруживших уже окольцованного плезиозавра. А если присмотреться, то третий справа очкарик имел поразительное сходство с доктором Брутом. После такой картинки книги с названиями «Внушение и гипнотизм в психологии народов» и «История магии и суеверий», стоявшие на самом видном месте, можно было сравнить с томиком арабских сказок. Естественно, присматриваться, а тем более вчитываться, у Лута не было времени: он сосредоточенно лавировал между избыточной обстановкой комнаты. Внимательный наблюдатель непременно решил бы, что Кусаев человек боязливый и до крайности осторожный, с такой неизменной предупредительностью обходил он все острые углы и хрупкие предметы. Анфиса Ксаверьевна, отметившая эту особенность в молодом человеке, одобрительно покивала головой: аккуратность для прислуги — ценнейшее качество. Парнишка ей нравился, и не было еще такого, чтобы столь мудрая женщина, как Анфиса Ксаверьевна, приняв решение, не добилась своего. Через пять минут Бенедикт Брут расположился в кресле: бархатный домашний пиджак с вышитым золотой нитью гербом снят, на шее повязана белоснежная салфетка, а во взгляде словно спрятано по острой бритве. Наниматель нетерпеливо постукивал пальцами с холеными ногтями по подлокотникам кресла. — Ну что же вы? Приступайте. Или хотите дождаться, пока я засну? Так вам будет удобнее меня прире… Анфиса Ксаверьевна, пристроившаяся напротив, кашлянула в маленький кулачок, и доктор, сделав над собой очевидное усилие, закрыл рот на середине фразы. Более опытный человек по этим маленьким черточкам в быту дома уже давно сделал бы для себя соответствующие выводы. Но где носит всех этих опытных людей, когда такие желторотики, как Кусаев, связываются с такими личностями, как Брут? Обычно сии доброжелатели появляются много позже, чтобы с видом неоспоримого превосходства сказать: «Как же ты, простофиля, не заметил ничего подозрительного?» Слегка подрагивающей рукой Лут нанес пену на лицо сэра Бенедикта и взялся за бритву. Что делать? Сознаться и отказаться? Или авось пронесет? Молодой человек прислушался к своему организму — вроде бы никаких тревожных признаков не ощущалось. Но ведь иногда так бывает. А потом раз — и готов голубчик, выноси! Сэр Бенедикт нетерпеливо заерзал в кресле, и Лутфи решился. В несколько ловких движений он снял (прямо-таки скажем, несущественную) щетину с лица доктора, убрал остатки пены и побрызгал ставшего розовеньким, как поросеночек, клиента одеколоном. На все действия ушло не больше нескольких минут, работа была выполнена так, что не постыдились бы и лучшие из цирюльников, однако на лбу парнишки выступила холодная испарина. Криптозоолог взял со столика зеркало и внимательно изучил свою посвежевшую физиономию, погладил рукой левую щеку. Придраться было абсолютно не к чему. — Вэри гуд. Анфиса Ксаверьевна посмотрела на Лутфи почти что с материнской любовью, тайком перекрестила и еле слышно пробормотала себе под нос: — Спаситель ты мой… Сэр Бенедикт энергично поднялся с кресла. — Значит, так, жалованье я вам поставлю в двадцать пять рублей. Жить будете здесь, столоваться тоже. У Лута от такого счастья на мгновение даже отнялся язык. Подумать только: целых двадцать пять рублей! Он и о двадцати-то еще недавно мечтать не смел! — Спасибо, барин… — начал бормотать счастливец, но тут же был прерван несколько картинным жестом руки. — Но у меня есть одно условие. — Сэр Бенедикт странно переглянулся со своей домоуправительницей. Лутфи же приготовился услышать нечто страшное и практически невыполнимое (а что вы хотели за двадцать пять-то рублей?!). — Мы с вами должны пойти к нотариусу и заключить договор найма минимум на год. Уж такого подарка судьбы молодой человек даже и пожелать не мог! Прошлые хозяева терпели его присутствие в лучшем случае месяц, да и то только потому, что оплата была выдана заранее. Теперь же целый год на одном месте! И выгнать его никто не посмеет, потому что нарушить условия договора, заверенного у нотариуса, себе дороже. Это общеизвестно. А по двадцать пять рубликов в месяц за год — сколько же это будет? Уйма деньжищ! Лутфи наморщил лоб. Помимо умения читать, он неплохо справлялся со счетом (не так хорошо, конечно, как с бритвой), но для подобных вычислений требовались карандаш и клочок бумаги. — Вы согласны? — не выдержал затянувшегося молчания сэр Бенедикт и с тревогой посмотрел на Анфису Ксаверьевну. — Соглашайся, голубчик, соглашайся, — заворковала та. — Где ты еще найдешь такое жалованье? Да и Глафира готовит так, что пальчики оближешь. — Договор так договор, — с видимым безразличием пожал плечами Лутфи, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Теперь бы главное — до нотариуса добраться побыстрее, да без приключений. А там хоть трава не расти — год безбедной жизни ему обеспечен! Доктор Брут, по счастью, тоже торопился. Он ударил в ладони и радостно воскликнул: — Вот э вандерфул дэй! Анфиса Ксаверьевна, велите Глафире принести мой сюртук. Мы отправляемся сейчас же! — А то потом у доктора много пациентов, — снова многозначительно кашлянув, уточнила хозяйка. Лутфи, увлеченный подсчетами и мечтами о собственном будущем, этой заминки не заметил. III Макар Мартынович Скоромыслов, нотариус весьма и весьма степенного вида, с удивлением переводил взгляд с одного посетителя на другого. Виданное ли дело: просить о нотариальном заверении договора найма слуги! Не часто встретишь такую парочку, как эти двое, что сейчас сидели перед ним. Первый господин, по-видимому, человек высшего света. Одет, правда, как опереточный злодей, которого Скоромыслов недавно видел на афишах перед художественным театром: черный костюм, черные волосы (уж очень не хватало усиков), цилиндр, пальцы в перстнях, длинный зонт с ручкой в виде гончей и, смех сказать, круглые очки с зелеными стеклами на носу. Ну что ж, отсутствие всякого вкуса встречается и в дворянском обществе. Рядом с франтом стоял, не смея сесть, простой рабочий парнишка, загорелый до черноты, с русыми вихрами, немного крючковатым носом и раскосыми семечками глаз, выдававшими в нем примесь не то татарской, не то бурятской крови. Макар Мартынович хорошо знал эту породу: вот вроде и лицо открытое, и вид простодушнее некуда, а палец такому в рот не клади — вон как зенки поблескивают. — Господа, вы уверены, что заверение договора у меня — это необходимая мера и вы четко представляете себе все последствия данного действия? — в который раз уточнил нотариус. — Вполне, — сухо обронил господин в очках. Паренек часто закивал. Скоромыслову стало кристально ясно, что ни тот ни другой понятия не имеют о возможных последствиях своей затеи. Но ведь если ж объяснять, это сколько времени уйдет? Макар Мартынович со вздохом посмотрел на часы: обед скоро. А в ближайшем трактире сегодня с утра манты лепили. Ну и черт с ними! Не с мантами, конечно же, не с мантами, как можно-с? Если на одну чашу весов положить блюдо с мантами, присыпанными мелко нарезанной зеленью, а на другую — судьбу этих двоих, то выбор для Скоромыслова был очевиден. Макару Мартыновичу иногда даже казалось, что человек с его тысячелетней эволюцией был нужен Создателю единственно с целью изобретения рецепта мантов. А посему, коль уж формальности соблюдены и от инструкций (о, от этих божественных инструкций!) нотариус не отклонился, то странной парочке впредь будет наука. — Тогда прошу вас при мне поставить подписи на договоре найма. Еще раз напоминаю, что о нарушении данного соглашения мне станет известно незамедлительно и виновный ответит по всей строгости закона. Никто, казалось, не придал его словам ни малейшего значения. Опереточный злодей размашисто, с закорючками, начеркал на бумаге два слова на латинице. Нотариус ожидал, что раскосый паренек в противовес сему безобразию поставит корявый крестик, но тот медленно и аккуратно написал свою фамилию и инициалы. Прав оказался Скоромыслов, молодчик этот не так прост! И ладно, прочь лишние мысли — время заняться делом. — А теперь, господа, закончим процедуру. Прошу, протяните ваши левые руки. Нотариус взял своих клиентов за запястья, будто мерил пульс, прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Для франта, похоже, сама процедура была не в новинку, а вот парнишка широко раскрыл глаза, когда тонкая светящаяся нить начала обвивать руки клиентов, будто бы стремясь навсегда пришить их друг к другу. — Скрепленное словом трех честных людей да будет нерушимо, — Макар Мартынович скороговоркой пробормотал заученную еще в студенческие годы абсолютно необязательную формулу, и нить, замкнувшись своими светящимися концами, исчезла. — И почему основную часть людской массы составляют восторженные идиоты? — уронил в пространство риторический вопрос сэр Бенедикт, спускаясь по ступеням нотариальной конторы. Лутфи только удивленно вскинул взгляд на доктора, и тот продолжил: — Нет, я вовсе не о господине нотариусе, он-то как раз молодец: стряс с меня кругленькую сумму за свои услуги, не вникая в подробности, — так и кошелек набит, и совесть не ворочается. Говоря об идиотах (а, чувствую, говорить о них с этих пор мне придется часто), я подразумеваю и буду подразумевать в дальнейшем прежде всего вас, мой наивный сребролюбивый друг. Честное слово, кажется, Глафира петуха на суп и то выбирает придирчивей и дольше, чем вы выбирали себе сегодня место службы. Криптозоолог наигранно засмеялся. — И за что мне все это? Ну что вы смотрите, словно теленок на мясника? Скажите уже что-нибудь. — Что сказать, барин? — пролепетал Кусаев, ошарашенный такой внезапной переменой в своем работодателе. — И правда, что тут говорить? Знаете, почему мне пришлось ради договора с вами, простофилей, тащиться к нотариусу? — Франт любовно потер набалдашник зонта, вырезанный в виде головы гончей. — Потому что еще ни один слуга не продержался у меня дольше месяца. — Что с ними стало? — дрожащим голосом спросил Лутфи, чувствуя, как голова наливается знакомой сонной тяжестью. Только не сейчас! Только не приступ! Поскорее бы спуститься с опасной лестницы! — О, а я смотрю, вы хладнокровны, как никто другой. — Сэр Бенедикт застыл на нижней ступени и не без любопытства повернулся к своему слуге, прокручивая трость затянутыми в перчатки пальцами. — Последний из них разбил себе голову о каменный парапет… сам, сознательно — тремя точными ударами. Тут молодой человек не выдержал, оттолкнул разглагольствующего Брута и в три прыжка слетел с лестницы. Последним, что он запомнил, прежде чем сознание покинуло его, был возмущенный окрик доктора: — Бежать бесполезно! У нас договор! А затем Лутфи оказался в кромешной темноте, за мгновение до этого почувствовав удар собственного тела о землю. Когда молодой человек снова открыл глаза, в поле его зрения тут же возникло бледное вытянутое лицо криптозоолога. — Нарколептик! — верещал Брут и хватался за шею. — Меня, МЕНЯ брил нарколептик! Кусаев даже как-то не удивился, что новый хозяин так быстро определил его мудреный диагноз. Наоборот, по-глупому обрадовался — несмотря на скверный характер, доктор оказался сведущ в своем деле. — Бенедикт, прекратите истерику, — раздался спокойный голос Анфисы Ксаверьевны, из чего Лутфи сделал вывод, что, пока он спал, его тело успели перевезти от нотариуса обратно во флигель на Пекарском. — Заметьте, мы с вами сами не задали этому несчастному ни единого вопроса о его здоровье. — Прекратить истерику?! Посмотрел бы я на вашу истерику сегодня утром, если бы он отключился во время бритья! С одной стороны бессознательное тело, с другой — обезглавленное! — Сэр Бенедикт успешно изобразил покойника и снова повернулся к слуге, который с виноватым видом уже приподнимался на локте. — Да как у вас вообще рука поднялась? Лутфи промолчал. Молчать в нужное время было одним из его ценнейших качеств. Только представьте, что стало бы с доктором, вздумай молодой человек честно заявить: «Я подумал, что все обойдется». — Бенедикт, мы тоже с вами хороши: так спешили нанять слугу, что не проверили человека, — Анфиса Ксаверьевна силой усадила своего квартиросъемщика на диван, — и, что уж греха таить, сами немало скрыли от этого бедняги. Ладно я — глупая женщина, но вы-то гордитесь своей проницательностью. — Заметив, что доктор начал багроветь, она поспешно добавила: — Нет смысла теперь об этом говорить. Редкий недуг не помешает ему выполнять большую часть работы и быть вам помощником, ну а побриться можете и сами. — Ах, женщины! Если бы дело было только в бритье! Я хочу выглядеть грозным и харизматичным, Анфиса Ксаверьевна. Кусаев, вы знаете, что такое «харизматичный»? Это понятие не будет согласовываться с вашими постоянными обмороками! — Казалось, еще секунда — и доктор начнет дышать огнем и разорять деревни. — Бенедикт, право, вы впадаете в детство. — Да, я впадаю! Потому что это моя детская мечта: быть серьезным и загадочным, навевать ужас и чтобы за мной непременно шел подтянутый слуга, отвечающий на все мои распоряжения «да, сэр». А что мы имеем? Какая уж тут загадочность, какой страх, если я вынужден был волочить этого крепыша на своем горбу до ближайшей пролетки?! Криптозоолог нервно забегал по комнате, потом вдруг остановился.