В дверь просунулось обеспокоенное старушечье лицо — хозяйка беззубого василиска. — Правда, крылья у Ромашки прелесть? Так и хочется подержать в руках. — Дребезжащий голосок был полон гордости и энтузиазма. — Что мне и хочется подержать в руках, так это горло человека, который сотворил подобное с животным, — с раздражением пробормотал себе под нос сэр Бенедикт. — Что-что вы сказали, доктор? — переспросила туговатая на ухо старуха. — Я говорю, что вы с крыльями ее делали? — повысил голос криптозоолог и улыбнулся, но улыбка эта показалась Луту устрашающей. — У вашей Ромашки весь маслянистый слой с перьев сошел. Признавайтесь, мыли? Старуха застенчиво, как девица, опустила маленькие глазки и, теребя завязки чепца, призналась: — Мыла. — И одеколоном брызгали? — Брызгала. Так ведь, батюшка, смрад от нее стоит — аж тошно. Криптозоолог глубоко вдохнул и, судя по всему, мысленно досчитал до десяти. Где-то в районе семи Лутфи испугался, что сейчас его хозяин порешит старушку, но обошлось. — А чем кормите? — Ну, знамо чем: рыбкой разной, как продавец наказывал. — Цыплятами кормите и мышами! Незадачливая хозяйка в возмущении раскрыла рот, но сэр Бенедикт припечатал: — Живыми! И тогда запаха не будет. А еще раз вздумаете мыть крылья — тут и завянет ваша Ромашка. Во второй половине дня криптозоолог и его новоиспеченный слуга посетили еще несколько домов, и надо сказать, что практически ни в одном из них не было меньше двух этажей и четырех колонн. Прозорливый ум мог немедленно сделать соответствующие вычисления и предположить, что доход у доктора очень и очень неплох и что жить он мог бы вовсе не в Пекарском переулке, а, к примеру, на той же Дубовой аллее или Зеленом проспекте, где и большинство его клиентов. Поэтому, близко (почти интимно, если вспомнить процедуры, проведенные василиску) познакомившись с пациентами сэра Бенедикта, Лутфи начал всерьез пересматривать свое отношение к плате в двадцать пять рублей. Правда, он, как неунывающий оптимист (в противовес своему новоявленному хозяину), нашел и положительные стороны в их первом совместном обходе. Взять, к примеру, гарпию. «Что положительного может быть в гарпии?» — удивитесь вы. И будете правы: в самой гарпии — ничего, но если к ней приложить хозяйку, одаренную творчески, но, к сожалению, никак не интеллектуально, то комический эффект налицо. Или, вернее сказать, на морду… Так вот, увидев гарпию в атласной юбочке и кружевном чепце, даже сдержанный Лутфи не смог спрятать несколько безумной улыбки. А уж когда тварь стала еще и вертеть складчатой мордой из стороны в сторону, втягивая воздух круглыми ноздрями и пофыркивая, то и вовсе разразился гомерическим хохотом. К сожалению, сэр Бенедикт испортил Луту радостный момент, ледяным тоном попросив молодого человека ждать за дверью и подобострастным объяснив хозяйке монстра, что слуга у него слабоумный и взят исключительно из жалости. После чего эта добрая женщина (издевающаяся над бедными гарпиями) вынесла Кусаеву на порог сладкий пирожок и кружку молока. Можно было бы считать, что первый день на новом месте прошел довольно сносно, если бы не личность самого криптозоолога. Много повидавший Лутфи уже не обращал внимания, когда предыдущие хозяева срывались на крик, мат и иногда даже не чурались рукоприкладства, но ругань сэра Бенедикта была особого свойства. Во-первых, он никогда не поднимал свой голос до крика (пожалуй, исключая только тот момент, когда узнал о болезни Лута, но это не в счет). Во-вторых, если и использовал нецензурные выражения, то только на своем специфическом английском, которого парень, естественно, не понимал. Узнав об этом, кто-то может сказать: «Да брось ты, твой хозяин — безобидный мужик!», но странное дело, при всей кажущейся безобидности своими высказываниями сэр Бенедикт вызывал у миролюбивого Лута только одно желание — воткнуть в криптозоолога его же зонт, а потом скормить тело одному из экзотических пациентов. Каждый раз, как молодой человек прокручивал в своем богатом воображении эту сценку (а чем дальше, тем больше интересных подробностей и действующих тварей в ней появлялось), его немного отпускало, и Кусаев находил в себе силы выслушивать реплики доктора с каменным лицом. Так что к концу первого дня Лутфи уже четко определился с тем, что отдает предпочтение гидре перед гарпией в нелегком деле поедания бренных останков сэра Бенедикта Брута. После ужина (во время которого сэр Бенедикт умудрился основательно обработать своего слугу требованиями элегантной сервировки стола и рассуждениями о том, как бесстыдно лежат куриные ноги на его тарелке) Анфиса Ксаверьевна потихоньку вызвала Лута на личный разговор. — Присаживайся, голубчик, не стесняйся. — Домовладелица указала на крохотный диванчик, который стоял напротив окна в ее не менее крохотной гостиной. — Угощайся грушами, пока я буду делиться с тобой секретами безопасного общения с господином доктором. Кусаев удивленно взял грушу и сел. Анфиса Ксаверьевна заговорщически ему подмигнула. Надо отметить, что и на это подмигивание, и на составление подробнейшей инструкции по обращению с криптозоологом она имела полное право ветерана кровопролитных домашних битв. Когда Брут впервые появился на пороге ее дома, желая снять для себя жилье, он был так же «приятен» в общении, как сейчас. До Пекарского переулка ему успели отказать в найме квартиры как минимум в четырех местах, и в трех из них сэр Бенедикт успел поговорить с хозяевами не более пяти минут. Прогресс доктора в сфере человеческого общения двигался медленно, но и эти крохи можно было целиком и полностью записать на счет домовладелицы. Анфиса Ксаверьевна только смеялась на его ядовитые реплики, улыбалась, называя «шутником» и «сквернословом». А уж фраза «Бенедикт, вы такой забавный» доводила криптозоолога до белого каления. Она бранила его костюмы, советовала портных и сапожников, составляла компанию при походе к парфюмеру и ювелиру. Так что по истечении всего лишь трех месяцев сэр Бенедикт стал настолько домашним, насколько это было возможно, и буквально ел у нее с рук, находясь при этом в полном неведении относительно произошедших с ним метаморфоз. Будь Анфиса Ксаверьевна лет на десять моложе, вероятно, в доме замаячил бы призрак Гименея, но так ни квартиросъемщику, ни домовладелице подобная мысль даже не приходила в голову. — Ты, должно быть, заметил, что сэр Бенедикт несколько невоздержан в своих выражениях, — начала она. — Мой тебе совет: обращать на это как можно меньше внимания. Лутфи изобразил на лице легкое недоверие. — Представляй, что он большой гудящий жук. Если мысленно надеть на него железную кастрюлю, жужжать он не прекратит, но будет биться о ее стенки с забавным и гулким стуком, не причиняя вреда никому, кроме себя самого. Кусаев улыбнулся: кастрюля на голове сэра Бенедикта в его воображении смотрелась очень заманчиво. — Среди твоих знакомых и родственников есть юноши в гадкой поре четырнадцати лет? — внезапно спросила Анфиса Ксаверьевна. Молодой человек кивнул, вспомнив парочку двоюродных братьев. — Так вот, сэр Бенедикт со своей неуравновешенностью и театральностью требует такого же отношения, как и они. Ненавязчивая опека — вот самый правильный стиль поведения. Ты меня понимаешь? Лутфи закивал. Он действительно понимал. И с уникальной сообразительностью мотал советы на ус. Так что теперь можно было не сомневаться, что к воспитанию сэра Бенедикта будет приложена не только материнская рука Анфисы Ксаверьевны. V На следующее утро сэр Бенедикт брился сам, мрачно поглядывая то в зеркало, то на своего новоиспеченного слугу. Причем, вопреки всем ожиданиям, брился довольно умело. Видно, ему приходилось делать это уже не раз. Лутфи покорно стоял рядом и держал в руках полотенце. — Кусаев, скажите, вы изучали геометрию в школе? — внезапно отвлекшись и оставив свое драгоценное лицо наполовину в пене, спросил хозяин. Парень вздрогнул. — Нет. — Заметно. Будьте любезны, встаньте так, чтобы при внезапном падении не задеть меня. Молодой человек поспешно отошел, но вот беда — из-за невеликих размеров комнаты и загроможденности ее мебелью для выполнения приказа оставалось только распластаться по стене рядом с туалетным столиком. Едва Лут в полной мере ощутил себя ящерицей, как после легкого стука в комнату вошла Анфиса Ксаверьевна, неся на подносе чашку кофе и утреннюю газету. Она сочувственно взглянула на парня: — Ну что, Бенедикт, все еще не наигрались? Брут пробурчал нечто неразборчивое и стал сосредоточенно добривать вторую половину лица. Домовладелица поставила поднос на стол и, обернувшись к Лутфи, заметила: — Вся прелесть контракта, который вы заключили, не только в том, что доктор может вести себя как ему вздумается, но и в том, что ты можешь отвечать ему тем же, не рискуя быть уволенным… — А, дэм’ит! — Сэр Бенедикт аж порезался. — Анфиса Ксаверьевна, не хотите начать колонку вредных советов для прислуги в «Князьгородском вестнике»? Я вас порекомендую, главный редактор недавно лечил у меня свою саламандру. Женщина лишь подмигнула Луту, словно непоседливая школьница, и выскользнула за дверь, бросив на прощанье: — Наслаждайтесь обществом друг друга, господа. — Знает, что я ей слова сказать не могу, и пользуется… — беззлобно бубнил хозяин себе под нос, пытаясь остановить кровь из пореза на щеке. Действительно, ругаться с арендодателем самоубийственно, особенно когда никто другой не спешит распахнуть тебе двери собственного дома. Феликс Рафаилович Любчик, имя которого значилось на табличке при входе в особняк, при жизни приходился Анфисе Ксаверьевне мужем и завещал свой дом сыну и наследнику, по малолетству еще не вступившему в права. — Полотенце, — не глядя в сторону слуги, скомандовал сэр Бенедикт. Лутфи прищурил свои и без того узкие глаза и протянул в его сторону полотенце, но при этом не сделал ни шага, чтобы отойти от стены. Пальцы доктора несколько раз схватили воздух, прежде чем он отвлекся от зеркала и грозно посмотрел на молодого человека. — Кусаев, вы прилипли? Вода и мыло в этом доме пока еще бесплатны — не пренебрегайте. — Пять минут назад вы приказали стоять так, чтобы на вас не упасть. Нестыковочка-с. — Лутфи и сам не знал, откуда в его речи взялось это шипящее «с». На самом деле он всего лишь хотел сказать, что один приказ противоречит другому, но не нашел для этого иных слов. Выдержке парня можно было позавидовать: в подобной ситуации восемь из десяти его сверстников не выдержали бы изумленной ярости во взгляде Брута. — Вот как? — Криптозоолог тоже прищурился, встал, выдернул у слуги полотенце из рук. — У вас присутствует чувство юмора, Кусаев. Это хорошо. Чувство юмора — это признак здоровья личности, а то, признаться, вчера я в вас сомневался. В этот день доктор собирался навещать пациентов в собственном экипаже, поэтому Лутфи встал пораньше и приготовил все к выезду. Пусть его расторопность и осталась неотмеченной хозяином, но оказалась очень кстати, когда с самого утра к ним в дом прибежал мальчишка-посыльный с краткой запиской от очередного клиента. Так что благодаря стараниям камердинера (иногда Кусаев пробовал называть себя именно так) выехать смогли немедленно. Правда стоило Луту прикоснуться к вожжам, как их тут же подцепил зонт криптозоолога, с которым тот, похоже, не расставался в любую погоду. — Кусаев, вы мне бросьте эти свои суицидальные наклонности! — Сэр Бенедикт медленно натянул на руки шикарные черные замшевые перчатки и взялся за вожжи сам. Ехать оказалось не так уж далеко. Дом генерала Кайманова представлял собой одиозное здание, построенное в одном из древнейших и распространеннейших стилей «завидуй и бойся». Но надо отметить, что зданию лет было больше, чем могло бы быть сейчас его хозяину, поэтому сие архитектурное бахвальство, скорее всего, не имело к высокопоставленному сановнику никакого отношения. Зато ливрея дворецкого, расшитая без всякой меры золотом и галунами, являлась недвусмысленным намеком на личность хозяйки. Намек не замедлил оправдаться, когда генеральша не побрезговала лично выйти и поприветствовать прибывшего доктора. Тщательно уложенные локоны, платье, в котором многие не постеснялись бы прийти на званый вечер, и чересчур яркие губы, вызывающие подозрение, что их коснулось такое запретное в высших кругах средство, как помада. Вообще, криптозоолога встречали на редкость единодушно: домашняя челядь только что не размахивала разноцветными флагами, как во время торжественного проезда государя императора по Дубовому проспекту. Слуги застенчиво выглядывали из-за колонн, балюстрад, дверей, окон и достаточно громоздких предметов интерьера. Полюбоваться на экзотического доктора также вышли генеральские дети: мальчик лет двенадцати и девочка не больше семи, а с ними их учитель и гувернантка. Сэр Бенедикт, польщенный подобным вниманием к собственной персоне, чопорно поклонился: — Ваше превосходительство, позвольте отрекомендовать себя: Бенедикт Брут. Для меня большая честь, что вы соблаговолили встретить меня лично. — Ах, сэр Бенедикт, ну что вы, какой вы скромник! — жеманно махнула рукой генеральша то ли на Брута, то ли прогоняя слуг, которые поспешили скрыться, если не из помещения, то хотя бы с глаз хозяйки. — Модные салоны полнятся самыми фантастичными рассказами о вас! Вы становитесь знамениты! Да и дети хотели посмотреть на «чудовищного доктора»! Милые проказники так вас и прозвали! Прелестно, не правда ли?! Поверьте, автор не сошел с ума на почве любви к восклицательным знакам, просто голос светской дамы в конце каждой фразы взлетал до таких невообразимых высот, что эти восторженные знаки буквально повисали в воздухе. Еще немного — и герои перестали бы видеть друг друга в лесе их точек и вертикальных линий. Сэр Бенедикт, конечно же, тоже не мог не слышать этих восклицаний и поэтому, напыжившись от воображаемой популярности (откуда ему знать, что генеральша разговаривала в такой тональности даже с лакеями), старался сохранить хотя бы иллюзию неприступности. — Весьма польщен. — Сэр Бенедикт, а это правда, что вас посвятила в рыцари сама английская королева?! — Да, королева Виктория — славная старушка, — небрежно бросил Брут, растерявший остатки совести в лучах собственной славы. — Ах, какая прелесть! Как волнительно! — Forgive me my intrusion, sir, — внезапно подал голос учитель, до этого незаметной тенью стоявший за плечами своих воспитанников, — but I must notice that your Russian is too fluent for a foreigner.[1] Казалось, за плечами сэра Бенедикта кто-то погасил источник света. Криптозоолог напрягся и со сдержанно-ядовитой улыбкой спросил: — Мау I ask the great linguist, what country is so blessed to be his Homeland?[2] — Deutschland, sir.[3] — Hmm, I say, your English is too good for a burger.[4]