– Занавеска прозрачная, – сказал он, отводя взгляд. – Ну и что? – сказала я. – Это неплохо. Раздевайся, иди ко мне. – Сюзи, ты же знаешь, я не такой. У меня захолонуло сердце. – Что-что? – Я уставилась на него сквозь полотнище тонкого белого пластика, которое Хэл приспособил вместо занавески, но увидела только темный силуэт, обрамленный точечками света. – Говорю тебе, я не из таких. – Ты назвал меня Сюзи. Он помолчал, потом отдернул занавеску и, стараясь смотреть только на мое лицо и больше никуда, переспросил: – Сюзи? – Иди ко мне, – повторила я, едва сдерживая слезы. – Прошу тебя, иди ко мне. Я зажмурилась и стала ждать. Горячие струи покалывали мне щеки, шею, груди, живот, бедра. Было слышно, как Рэй зашевелился; ремень со стуком упал на пол, из карманов посыпалась мелочь. На меня нахлынуло предчувствие, знакомое с детства: когда родители брали меня кататься на машине, я сворачивалась калачиком на заднем сиденье и закрывала глаза, твердо зная, что в конце прогулки меня возьмут на руки и внесут в дом. Такое предчувствие рождается из доверия. Рэй отдернул занавеску. Я развернулась к нему лицом и открыла глаза. Внизу живота сладко заныло. – Залезай, – сказала я. Он медленно переступил через край ванны. Сперва у него не хватило духу ко мне притронуться, но потом его палец осторожно коснулся небольшого шрама у меня на боку. Мы вместе смотрели, как палец движется по рваной полоске плоти. – В семьдесят пятом, – напомнила я, – Рут получила травму на волейбольной площадке. Меня снова затрясло. – Ты – не Рут, – выговорил он, не веря себе. Поймав его руку, которая дошла до конца старого пореза, я положила ее себе под левую грудь и сказала: – Я давно к тебе присматривалась. Люби меня. Его губы приоткрылись, но слова, которые вертелись на языке, были до того странными, что не произносились вслух. Когда Рэй подушечкой большого пальца тронул мой сосок, я привлекла к себе знакомое с детства смуглое лицо. Мы поцеловались. Водяные струи сбегали между нашими телами, увлажняя пучки темных волос, пробивающиеся у него на груди. Целуя его, я хотела видеть Рут, я хотела видеть Холидея, я хотела убедиться, что они тоже видят меня. Под душем можно было плакать в открытую, и Рэй ловил губами мои слезы, недоумевая, почему они хлынули в три ручья. Я прикасалась к нему и задерживала руки там, где мне хотелось. Подержала в ладони его локоть. Пропустила между пальцами темные завитки внизу живота. Скользнула ниже, к тому стержню, какой насильно загонял в меня мистер Гарви. В голове мелькнуло: вот оно, благо. А потом: вот оно, благородство. – Рэй? – Не знаю, как тебя называть. – Сюзи. Чтобы предотвратить расспросы, я накрыла ему рот ладонью. – Помнишь, как ты мне написал записку? Помнишь свою подпись: «Мавр»? Мы оба на мгновение замерли; бусины воды, скопившиеся у него на плечах, сбежали вниз. Без лишних слов он оторвал меня от ржавого днища, и я обвила ногами его бедра. Избегая горячих струй, он нашел опору – край ванны. Когда он оказался во мне, я обхватила ладонями его лицо и впилась ему в губы. Прошла минута, а то и больше; он отстранился. – Теперь говори, что там хорошего. – Иногда похоже на старшую школу, – задыхаясь, призналась я. – Мне так и не довелось в ней поучиться, зато на небесах можно разводить костер прямо в классе, носиться по коридорам, орать во все горло. А иногда все по-другому. Точь-в-точь как Новая Шотландия, или Танжер, или Тибет. Любое место, какое раньше виделось только в мечтах. – А Рут сейчас там? – Рут пока ведет разговоры, но впоследствии туда вернется. – А ты сейчас там? Тебе себя видно? – Нет, я сейчас здесь, – сказала я. – Но скоро исчезнешь. Я не стала его обманывать. Только склонила голову. – Верно, Рэй. Это так. И нас захватила любовь. Из душа мы перебрались на топчан, под ненастоящие звезды. Пока Рэй отдыхал, я расчерчивала поцелуями его спину, благословляя каждую мышцу, каждую родинку, каждое пятнышко. – Не исчезай. – Он закрыл блестящие агатовые глаза, и я почувствовала легкое и ровное дыхание сна. – Меня зовут Сюзи, – шептала я. – Фамилия – Сэлмон, как «лосось». – Опустив голову ему на грудь, я уснула рядом с ним. Когда я открыла глаза, окошко в дальней стене было залито темным багрянцем, и мне сразу стало ясно, что времени осталось совсем мало. За окном жил и дышал тот мир, который годами открывался мне только со стороны, а сейчас я находилась на той же Земле. Но уже знала, что больше сюда не приду. Отпущенный мне срок я потратила на любовь – против нее я оказалась бессильна, как не была бессильна даже перед лицом смерти; это было бессилие всего сущего, темный багрянец человеческой слабости, движение вслепую, когда на ощупь огибаешь углы, чтобы раскрыть объятия свету, – все, без чего не бывает открытия неизведанного. Тело Рут обмякло. Опершись на локоть, я не сводила глаз со спящего Рэя. Совсем скоро мне предстояло его покинуть. Прошло еще немного времени, и он проснулся. Я обвела пальцем его лицо: – Тебе случается думать о мертвых, Рэй? Он недоуменно моргнул: – Вообще-то я учусь на медицинском факультете. – Нет, трупы, болезни, омертвение тканей – это другое. Я имею в виду то, о чем твердит Рут. Я имею в виду нас. – Случается, – ответил он. – Мне давно не дает покоя этот вопрос. – Знай: мы не так уж далеко, – сказала я. – Мы все время здесь. С нами можно разговаривать, о нас можно думать. И в этом нет ничего страшного, никакой трагедии. – А еще разок обнять тебя можно? – Он отбросил одеяло и сел. Тогда-то я и увидела какую-то тень в изножье чужого топчана. Смутную и неподвижную. Я убеждала себя, что это не более чем причудливая игра света, столбик пыли в лучах заката. Но когда Рэй коснулся меня рукой, я ничего не почувствовала. Наклонившись, он поцеловал меня в плечо. Я и этого не почувствовала. Ущипнула себя под одеялом. Ничего. Тем временем туманное облачко стало принимать какие-то очертания. Рэй выскользнул из постели, и я увидела, как эта каморка заполняется людьми. – Рэй, – окликнула я, пока он еще не скрылся в ванной: хотела сказать «я по тебе скучаю», «не уходи», «спасибо тебе». – Что? – Непременно почитай дневники Рут. – Будь спокойна, – сказал он. Сквозь тени, столпившиеся в ногах топчана, я разглядела его улыбку. Его великолепную стройную фигуру, которая тут же скрылась в дверном проеме. Мимолетное, внезапное воспоминание. Когда из ванной повалили клубы пара, я потянулась к старому детскому столику, на котором у Хэла валялись кипы счетов и каких-то записок. Мои мысли снова обратились к Рут: как же я проглядела приближение этого момента, этой фантастической возможности, о которой мечтала Рут с того самого дня, когда столкнулась со мной на школьной стоянке. Зато мне стало ясно другое: и на Земле, и на небесах я жила мечтами. Мечтала снимать диких животных, на первом курсе получить «Оскара», еще раз поцеловаться с Рэем Сингхом. И вот, пожалуйста! На столике стоял телефон. Я сняла трубку. Недолго думая, набрала наш домашний номер, точно код замка, который пальцы вспоминают сами. После третьего сигнала на другом конце провода ответили: – Алло? – Привет, Бакли, – сказала я. – Кто говорит? – Это я, Сюзи. – Кто это? – Сюзи, малыш, – твоя сестра. – Ничего не слышно, – сказал он.