Проверялись все возможные и невозможные места дислокации американского «банкира», были объявлены разнообразные перехваты. Менты, казалось, росли, как грибы после дождя, на каждом углу и мимо них никто не мог проскользнуть незамеченным. Оперативники рыскали, как ищейки, а Ваня Бойко «рыл носом землю» так, пытаясь загладить и оправдаться, что очень хотелось верить в результат. Все знали, что в одной из наших гостиниц проживает приезжая пассия сбежавшего американца, все также понимали, что американец не идиот, и к даме сердца не сунется, так как должен понимать, что она находится под наблюдением. Ребята раздумывали, навещать ее или нет, понимая бессмысленность такого посещения, но… на первом этаже гостиницы располагался весьма приличный бар, а у ребят весь день во рту маковой росинки не было. Решили для проформы и пущей бдительности даму навестить, а заодно и поужинать. Ваня, Витя и Эдик Горенко полагали, что американец не дурак, и не пойдет туда, где его должны ждать. Американец оказался джентльменом, который обещал своей даме вернуться и не мог не сдержать слово. Ребята поднимались в номер как на легкую прогулку, никто из них не подумал надеть бронежилеты, мыслями они торопились в другое место – в бар. Не подозревая ни о чем и не ожидая ничего страшного, они постучали в дверь гостиничного номера. Когда дама открыла дверь, перед ней стоял Витя, он же первым и шагнул к ней в номер, в него и выстрелил американский «герой». Витя упал замертво. Эдик и Ваня, ошеломленные случившимся, пусть не сразу, но смогли прийти в себя и, скорее, от злобы и ненависти не упустили американца, но и не задержали его. Ваня высадил в него всю обойму. Кому это было надо? Никому. Даже Вите это уже не было надо, но Ваня не мог остановиться… В горотделе сумрачными были не только лица. Горе витало в воздухе и оседало на стены, на подоконники, билось в окна, стучало в двери. Женщины плакали открыто, а мужчины, крепко сжимая глаза ладонями, не давали слезам пролиться, возвращая их внутрь себя и обильно орошая ими сердца. На Ване не было не только лица. Он, как тень, то тихо сидел у себя в кабинете, то, срываясь, мчался куда-то, хватал первого попавшегося за руки, за одежду и, тормоша первого встречного, что-то пытался объяснить. Астахов, опасаясь еще более худшего, запретил выдавать Ване табельное оружие. На Астахова тоже было страшно смотреть. Посеревшее и постаревшее лицо с печатью вины, той вины, которую даже время не в силах стереть, не в силах вылечить боль, которая селится в душе, как следствие этой вины. Его ждала новая работа и надо было доделывать старую, но ничто уже не занимало и, тем более, не радовало, он всё делал по инерции, по укоренившейся привычке. Всех мучил только один вопрос: «Почему?», и одновременно все чувствовали как его бессмысленность, так и чудовищную простоту ответа на него. Все всё понимали, но никто ничего не мог изменить. Эпилог Вальева Антона суд освободил от ответственности, найдя в его действиях состояние необходимой обороны. Витю похоронили. Ваня продолжал казниться и метаться. Стал подумывать об уходе из органов. Астахов мрачно паковал вещи, и перед отъездом попросил меня сходить с ним на кладбище к Вите. Мы стояли у могилы и молчали. А что тут скажешь?.. Вдруг я увидела поразившую меня картину: – У меня галлюцинации или это они? – Они, – тихо подтвердил Виталий. Они – Катя, Антон и маленькая девочка, лет четырех, – стояли у могилы, другой могилы, точнее – они занимались ее убранством: Антон выравнивал холм, Катя сажала цветы, даже малышка была при деле, в своем детском ведерке она носила песок. Это была тихая и уютная картина семейного счастья, если не считать того, что все происходило на кладбище… На кладбище у могилы одного брата, убитого другим братом, у могилы мужа, убийство которого, во многом, спровоцировала жена, у могилы человека, которого эта малышка называла отцом. – Они вместе? Официально? – продолжала спрашивать я. – Да, расписались, и девочку… Антон удочерил. – Это и есть любовь? – продолжала я обращать к Виталию свои вопросы. – Ты знаешь, – по-прежнему тихо говорил Виталий, – я где-то читал, что «жизнь удалась, если удалась любовь». – Даже если эта любовь прошла через смерть, чужую смерть, через убийство, она все равно удалась? – из меня вопросы сыпались как из «рога изобилия». – Ты философию в университете изучала? – вдруг спросил Виталий. – А что? – Не знаю, как вам, – объяснял мне Виталий, – а нам как-то рассказывали о некоем Мальтусе… – Да, да, да, – поняла я, к чему клонит Виталий, – помню, теория мальтузианства: войны, голод, эпидемии и так далее – это все закономерно, так как сохраняет в мире баланс, обеспечивает равновесие. И что: смерть, убийство одного уравновешивает любовь другого? – Мы часть этого мира, – продолжал Виталий свою мысль, – как мир желает равновесия, так и каждый из нас стремится к нему, иногда неосознанно, даже чаще именно так, поэтому мы – то пьем, то трезвеем, то заводим друзей, то покидаем их, то любим, то ненавидим… – Просто мимикрия какая-то, – вымолвила я. – Ага, – подтвердил Виталий, – жизнью называется… Дома меня ждало письмо от Сережи Амелина. * * * notes Примечания 1 Родина там, где хорошо (лат.). 2 Прийти, увидеть, победить (лат.). 3 Рабоче-крестьянская Красная Армия. 4 К черту (укр.). 5 Злодій (укр.) – вор, преступник.