– Его имя?.. – спросила я жестко. – Ну вот, обиделись, а я так старался… – Нечего грубить женщине, да к тому же работающей в надзирающей прокуратуре. Над вами, между прочим, надзирающей. Итак, кто он? – продолжала я в начатом духе. – Это брат нашего фигуранта – Вальев Антон, – в голосе Вани звучала двоякость чувств: с одной стороны – обида за мой выговор, с другой – гордость за себя. – Как? – удивилась я. – А Вы его нашли? Что он говорит? – Найти нашли, да лепечет он что-то невразумительное. Мы его задержали пьяненького, поэтому пока не протрезвеет – он наш, так что в течение дня можете подойти и допросить. Как раз проспится и авось что-то дельное скажет. – Хорошо, я буду после обеда. Сначала в больницу к Вальевой съезжу. Ванечка, – добавила я милостиво, – спасибо Вам. Вы – просто умничка! – Да не за что, – мне показалось, я увидела, как Ванино лицо расплылось в улыбке, – это наша работа, – закончил он патетически и положил трубку. Я пересела за компьютер набирать официальное поручение розыску и тексты постановлений всех необходимых экспертиз. В дверь постучали, и на пороге появился солдатик с маленьким букетом красивых цветов «под полевые». Я люблю такие букеты, они без притязаний на некое изящество, особую стать, утонченность натуры и тому подобные характеристики, которых требуют, например, розы. Я предпочитаю именно такие букеты, один из которых держал сейчас в руках военнослужащий срочной службы Амелин Сергей Викторович. Год тому назад он проходил свидетелем по делу, которое я вела и которое в итоге была вынуждена закрыть с передачей обвиняемого (совсем ребенка – ему только исполнилось восемнадцать) на поруки трудового коллектива – подсуетились родственники, да и адвокат постарался. Хотя, надо признаться, что статья у мальчика была действительно «не представляющая большой общественной опасности». Привлекался он впервые, не хамил, хоть и вел себя на первом допросе дерзко, но это, скорее, от перевозбуждения от случившегося, нежели от гнусности натуры, хотя последнее абсолютно не исключалось. Мне хотелось верить, что оступившееся дитя не совершит больше ничего дурного и первый горький опыт послужит ему уроком. Сережа Амелин в этом деле был свидетелем, тем свидетелем, о котором любой следователь может только мечтать. Он добросовестно и правдиво отвечал на все мои вопросы, не хитрил, не изворачивался, а в заключение еще и благодарил за допрос. Я изумлялась, а он тихо улыбался и утверждал, что, как это ни парадоксально (уж, точно!), но наш разговор был ему приятен. «Не разговор, а допрос», – уточняла я. «Да, да…», – соглашался он и продолжал меня благодарить. Этот мальчик стоял сейчас передо мной, произносил привычные добрые слова, протягивал цветы и просил разрешения писать мне, так как он увольняется в запас, уезжает домой и собирается поступать на юрфак. Я не удивилась, но спросила: – Это наше дело повлияло на Ваш выбор? – И дело, и Вы, – уточнил он мягко. Я поблагодарила за цветы, пожелала удачи и разрешила писать, оговорившись, что мне это будет приятно, чем доставила ему заметную радость. Сережа ушел, а у меня заныла душа. Нежданно-негаданно я определила путь этого мальчика в профессию и не была уверенна, что сотворила благо. Так, невольно для себя мы совершаем поступки, у которых есть подоплека, детерминирующая поведение, а может и жизнь других людей. Мне стало неуютно от этих мыслей, и я попыталась переключиться на что-то другое. На новое уголовное дело. Да, хрен редьки не слаще. А прокуратура тем временем оживала. Первой на работу пришла мудрая и степенная Ольга Васильевна, наш бессменный секретарь. Ее прямого слова боялись все. Мне иногда казалось, что и прокурор побаивался ее крутого нрава. Она так давно работала в нашей конторе, что, не имея юридического образования, могла дать такую точную квалификацию тому или иному деянию, что все вокруг диву давались ее способностям, а Ольга Васильевна только посмеивалась. Она заглянула ко мне в кабинет: – Доброе утро! Ты, что ночевала здесь? Уходила вчера – ты работала, прихожу сегодня – ты по-прежнему работаешь. Или случилось что? Я удивилась: – Ольга Васильевна, Вы – и не знаете, что у нас убийство? Первое время работы в прокуратуре я была шокирована ее опережающей осведомленностью обо всем, что происходило в городе, особенно, что касается криминальной обстановки. Временами мне даже казалось, что дежурный ГУВД в первую очередь ей докладывает о случившемся, настолько оперативно она владела информацией. Ольга Васильевна улыбнулась: – Да, теряю квалификацию. Старею. Последнее замечание было весьма условным. За все мое время работы в прокуратуре я так и не смогла определить ее возраст. Ольга Васильевна казалась вечной. Менялись прокуроры, их помощники, следователи, а она оставалась неизменной. Учитывая, что у нее взрослая дочь, маленький внук, и что за время ее работы уже сменилось пять прокуроров, то лет ей было не мало, но выглядела она всегда «чуть-чуть за сорок». Как ей это удавалось – не знаю. Притом, что и макияжем она не злоупотребляла. – Ольга Васильевна, – решила спросить я, – Вы в нашем маленьком городке все про всех знаете… – Ну, не преувеличивай мои возможности, – скромно перебила меня Ольга Васильевна. – Я только констатирую то, в чем уверены все, – не унималась моя лесть и ее всплески дали нужный мне результат. – Ну ладно, спрашивай, – не без легкого кокетства позволила мне Ольга Васильевна. – Убийство на Балке (спальный район в нашем городке, везде – Черемушки, а у нас – Балка). Два трупа – супруги Ивановы. Пенсионеры. Дочь у них – Вальева Екатерина, и зять – Вальев Валерий. Он то и убил тещу и тестя, а жену, к счастью, только ранил. – Лучше бы наоборот, – жестко сказала Ольга Васильевна. – Поясните, – попросила я. – А что тут пояснять. Эта Катя-Катерина и девчонкой-то была аховой, все в мальчишечьих компаниях, постоянно на что-то ребят подзуживала: то по чужим огородам лазить, то гонки на велосипедах по трассе организовывала, а там, сама ведь знаешь, какое движение. Постарше стала – на дискотеке драки только из-за нее происходили. В общем, рисковая девочка, да только рисковала она всегда кем-то. Несколько ребят из-за нее, все-таки, пострадали. Один – после очередной велосипедной гонки, кстати, они с Валерием тогда сцепились как соперники, травму позвоночника получил, до сих пор в инвалидной коляске. Говорят, Катька его иногда навещает. Надо отдать ей должное, какая-то совесть у нее есть. А другой – сам Валерий. Он в пятнадцать лет сел за кражу. Все вокруг говорили, что это она его подбила. Я этого не знаю, но, зная Катьку, не удивлюсь, что и там без ее вмешательства не обошлось. Не зря же она сразу после его освобождения замуж за него пошла. Небось, грехи замаливала. Да только жизни там изначально не было, и быть не могло. Она, говорят, с братом Валеры до этого гуляла. – Ольга Васильевна, Вы для меня просто клад! Я бы эту информацию долго собирала и неизвестно, собрала ли. Спасибо, – искренне поблагодарила я нашего секретаря. Действительно, в такой форме наши мужчины-опера эту информацию мне бы не доложили. – Не за что, – великодушно ответила мне Ольга Васильевна и добавила, – иди, докладывай шефу. Он уже прибыл. Слышала, как машина его подъехала, и дверь кабинета хлопнула… Только он с таким дребезжанием ее закрывает, как будто нельзя придержать, – на этой нотке возмущения Ольга Васильевна вышла из моего кабинета. От ее уха и глаза ничего нельзя скрыть. Поэтому я всегда спокойно оставляла свой кабинет открытым, убегая, якобы, ненадолго то в суд, то в милицию, то еще куда-нибудь, и оставляя дела на столе. Помню, поначалу шеф пытался учить меня как Жеглов Шарапова, унося с моего стола к себе в кабинет все дела, тем самым, имитируя кражу. По возвращении я лицезрела голый стол, приходила в неописуемый ужас, но после судорожных поисков, поразмыслив, понимала, что, кроме моего шефа, эти дела больше никому не нужны, тем более таким скопом сразу. После нескольких таких уроков шеф понял бессмысленность своих потугов. Все-таки, он – не Жеглов, я – не Шарапов, к тому же у Жеглова с Шараповым не было Ольги Васильевны, грозного стража, а у нас она была. Я пошла на доклад к шефу, оставив Ольге Васильевне постановления по делу и отдельные поручения, которые срочно надо было отправить по адресатам. 3 День намечался суматошный. Надо было заканчивать одно из дел, по которому истекали сроки, и передавать его в суд. Об этом шеф напомнил мне особо, когда я докладывала ему о ночном происшествии. Мой доклад он выслушал спокойно, разнервничавшись лишь, когда я попыталась внятно сформулировать свои сомнения: – Не мудри. И так все ясно – самоубийство. Так что оформляй бумаги и закрывай дело. Не хватало еще показатели этим делом испортить! Своего шефа я уважала. В прокуроры он пришел из следователей. И о нем как о следователе ходили легенды. Думаю, что они справедливы, потому что многому в нашей работе я научилась именно у него. Мы с ним одновременно пришли на работу в нашу контору: он – как прокурор, я – как следователь. И первое время я постоянно бегала к нему со своими вопросами, а он терпеливо мне раскладывал все по полочкам. К его советам я прислушивалась и тогда, и после. Сегодняшний совет закрывать дело не хотелось брать на вооружение, так как шефа последнее время просто заклинило на статистических данных. Это, конечно, понятно, ведь его в первую очередь чихвостят на всех совещаниях за отчетные показатели. Но меня в данный момент показатели не волновали, хотя за них мне тоже попадало, и не раз. В таких размышлениях я пребывала после общения с шефом, когда вспомнила, что хотела позвонить «замначу». Он был у себя в кабинете, причем, наверняка, за столом, так как трубку поднял очень быстро. – Трудишься? – уточнила я. – Ты ж не захотела развлечься, – по этой фразе я поняла, что в кабинете он один. – Виталий, у меня к тебе просьба. Я вам поручение подготовила. Ольга Васильевна его уже с курьером отправила. С минуты на минуту оно, наверняка, ляжет тебе на стол. Поручение по сбору характеристик на Вальева, по сегодняшнему убийству… – Убийству? – вкрадчиво уточнил Виталий. – Ну, хорошо, самоубийству, хотя и двойное убийство на лицо – согласилась я с оговоркой. – Все равно бумаги собрать надо, даже если дело закрывать. – А ты не собираешься его закрывать? – не унимался Виталий. – Слушай, не придирайся к словам. Я выполняю то, что на моем месте сделал бы любой следователь! – Хорошо, хорошо. Только не нервничай, – сжалился надо мной Виталий. – В чем просьба-то твоя? – Поручи это Пионеру, то бишь стажеру вашему – Игорю. И пусть он не только бумажки-характеристики соберет, но и с людьми поговорит: на работе с коллегами, дома – с соседями, с друзьями, их, кстати, установить надо. Пусть мальчик постарается. И как на лекции все пусть фиксирует у себя в блокноте, а потом ко мне на доклад, лично. Хорошо? – Конечно. Этот стажер только рад будет тебе услужить. Каждое твое слово на лету ловит. Удивляюсь, как это он до сих пор к тебе в прокуратуру от нас не сбежал. Как тебе удалось, так его приручить? – в голосе Виталия чувствовалась улыбка. – Просто надо уметь работать с молодым, подрастающим нам на смену, поколением, – также не без улыбки ответила я. – Ах, вот как! Мы, значит, сначала должны их научить уму-разуму, а потом еще и должности свои уступить? Прекрасная перспектива, – иронично закончил Виталий. – Ну, ты то без работы не останешься. Слышала, тебя в область зовут. В трубке молчание. – Чего молчишь? – спросила я нерешительно. – Просьбу твою выполню. Пока. Раздались гудки, а я в недоумении. Что я такого спросила? Положив трубку, я отдернула руку от телефона, как ошпаренная, потому что он внезапно снова зазвонил. Господи, второй раз за день я вздрагиваю от телефонных звонков! Может быть, стоит начинать лечить нервы? Однако мое беспокойство звонком оказалось пророческим и весьма обоснованным. Подняв трубку, я услышала голос, от которого меня бросало и в жар и в холод одновременно. Лавров! Начальник следственного отдела областной прокуратуры. Мой непосредственный куратор. Он был не только профессионалом до кончика ногтей, следователем от Бога, но и суровым начальником. Как правило, я избегала встреч с ним, и не я одна, все следователи области. Огрехи каждого он помнил долго и не упускал возможности ерничать по их поводу. Если возникала необходимость продления в области сроков следствия, то все следователи старались попасть к прокурору, а не к его заму Лаврову, который придирался не только к юридическим формулировкам в постановлении, но и к языковой грамотности и мог вернуть бумаги на доработку из-за какой-то запятой! Лавров был грозен и, если его боялись мужики-следователи, то мне сам Бог велел дрожать, что я и делала даже тогда, когда слышала его голос в трубке телефона. И расстояние в этом случае было бессильно. Помню, как я впервые продлевала у него срок по делу. Я дрожала, как осиновый лист на ветру, и это было заметно невооруженным глазом. Мне до сих пор кажется, что именно эта дрожь меня, как ни странно, спасла. Он ее заметил и сжалился. Продлил срок без каких-либо нотаций, хотя в постановлении, наверняка, имелись ошибки, учитывая, что я пол ночи его перепечатывала, пока, наконец, в четвертом часу не плюнула на всё и не позволила себе поспать хотя бы пару часов, чтобы на утро вид иметь более-менее приличный. Надо оговориться, что Лавров тогда даже сделал мне комплимент. Он сказал: «Учитывая, что мы с Вами накануне женского праздника, – действительно, приближалось 8 Марта, – и передо мной красивая женщина, то я продлеваю Вам срок следствия, но старайтесь в будущем оформлять постановления аккуратнее». Комплимент, конечно, был весьма сомнительным с точки зрения моих профессиональных способностей, но зато моим женским ушам было лестно услышать то, что они услышали. Я весь день после слов Лаврова ходила королевной, пока не посмотрела на себя в зеркало и поняла, что он пожалел во мне не только следователя… По тому, как Лавров начал разговор, мне стало ясно: ничего хорошего ждать не стоит.