– Алессия любила розы, – Ким отдает мне цветок и шепчет. – Это твое решение. Ты можешь оставить ее себе. Во мне взрывается буря эмоций. В глубине души я всегда знал, что Ким меня понимает. Я кладу цветок на крышку из красного дерева и перевожу взгляд на Ким. – Спасибо, – единственное, что я могу сказать ей, на что она качает головой. – Мне жаль, что я больше ничего не могу для тебя сделать. Ты даже не представляешь, как много сделала. Я беру Ким за руку, и именно в этот момент с неба начинает падать снег. Мое плечо кто-то сжимает, и я с трудом узнаю голос отца. – Алессии бы понравилась сегодняшняя погода. Она всегда любила снегопад, – говорит папа и замолкает. Епископ расценивает это, как знак завершать отпевание. Далее могильщики принимаются засыпать маму. Комья земли с шумом падают на крышку гроба, и от каждого тяжелого удара кинжал вонзается в мою грудь. Если бы не таблетки, я бы давно слетел с катушек. Вместо этого я неподвижно сижу в своих невидимых стенах и позволяю горю рвать на куски сердце. Я теряю счет времени, пока один из могильщиков не заканчивает работу. Он останавливается и устало опирается на ручку лопаты. К нему приближается мой отец и отдает ему пачку крупных банкнот. Это плата за молчание. Надо отдать папе должное за то, что он позаботился о том, чтобы похороны мамы прошли под строжайшим секретом. Не представляю, как бы я смог сдержать свою ярость, если бы здесь был хоть один тупица из прессы. «Это правда, что Алессия Аматорио покончила жизнь самоубийством?» Тем временем, снегопад усиливается, и родственники уходят, спеша к ряду из черных Mercedes, ожидающих их вдоль дороги. После кладбища все отправятся в отель Grand Evans, где состоятся поминки. – Кимберли, идем, – раздается голос Льюиса, и я чувствую, как Ким крепко сжимает мою руку, прежде чем ее отпустить. – Я буду ждать тебя в машине, – тихо говорит она, опускает черную кружевную вуаль на лицо и уходит. Я оборачиваюсь, наблюдая, как Ким вместе со своим отцом направляется к темно-серому Rolls-Royce. Его водитель уже нетерпеливо ожидает их, открыв пассажирскую дверь. Он хочет поскорее отсюда убраться, и я не могу его в этом винить. Католические похороны всегда длятся долго. – Кэш, – зовет меня Десмонд. Я поворачиваюсь, встречаясь с суровым взглядом брата. – Езжай с Ким. Она гарант твоей безопасности, – выдает он. – Я поеду с отцом и сестрой. Десмонд уходит, а я поднимаюсь на ноги, и меня пошатывает из стороны в сторону. Я снова смотрю на могилу, где уже установили надгробие. Я не до конца осознаю, что происходит. Черт, я просто хочу проснуться от этого кошмарного сна. Просто хочу вернуться домой, зная, что меня там будет ждать мама. – Мне очень жаль, но я не могу выполнить твою последнюю просьбу, – говорю я, и мой голос срывается. – Я не смогу быть счастливым без тебя, мама. Эта потерянная надежда, которая зарыта под землю вместе с тобой. С этими словами я ухожу, ни разу не обернувшись. Я отправляюсь к машине, где меня ждет Ким. Уже издалека я слышу голос ее отца. – Felice di vederti (в переводе с итальянского «Рад вас видеть») , – на ломаном итальянском говорит он. Я вижу, как Льюис стоит у Rolls-Royce и жмет руку моему двоюродному дяде Назарио, а затем его старшему сыну. Я не помню его имени. Я знаю, что они прилетели на похороны мамы прямым рейсом из Лондона. В Англии у них свой семейный бизнес, связанный с нефтяной промышленностью. – А это моя дочь, Кимберли, – произносит Льюис. – Кстати, она совсем недавно вернулась из Англии, где училась в школе Королевы Анны. Стиснув зубы, я наблюдаю, как он бесцеремонно приподнимает подол вуали у своей дочери, чтобы продемонстрировать ее лицо. От слез ее ресницы слиплись, а глаза покраснели. Но даже такая Ким чертовски красивая. – Папа, прекрати, – вспыхивает она. – Прояви уважение. Здесь не то место и время. – Ох, уж эти королевские манеры, – ехидно посмеивается Льюис, и мне хочется ему врезать, чтобы заткнуть его гребаный рот. Я расправляю плечи и приближаюсь к нему и дяде Назарио. Последний замечает меня и опускает сильную руку на мое плечо. – Ты достойно держишься, Кэш, – он смотрит мне в глаза. – Настоящие мужчины не плачут, не так ли? Полная хуйня. – Я вижу, вы успели познакомиться смоейдевушкой, – я проглатываю ком в горле. Ким изумленно смотрит на меня, ее глаза расширяются. Это первый раз, когда я публично назвал ее своей девушкой. Мне не нужны бесполезные титулы и статусы. Но я должен обозначить наши отношения, потому что ее папаша снова затеял дерьмо с поиском кандидатов в мужья. Я с трудом отвожу налитые кровью глаза от Ким и предупреждающе смотрю на сына дяди Назарио. Он куда-то таращиться, избегая встречаться со мной взглядом. – У тебя прекрасная девушка, – говорит дядя Назарио и переключает свое внимание на Льюиса. – Мой рейс в Англию через два часа. Я должен успеть присоединиться к родственникам на поминках. Кивнув на прощание Ким, он уходит вместе со своим сыном. Льюис убийственно смотрит на меня, и я уверен, что он жалеет, что меня не закопали заживо в могиле вместе с мамой. Я посылаю ему ответный взгляд, полный взаимной ненависти. – Кимберли, в машину, – командует Льюис. Водитель все еще держит дверь раскрытой. Ким бросает на меня взгляд, полный боли и сожаления, и проскальзывает в салон автомобиля. Я хочу последовать за ней, но между мной и ней встает Льюис. – Ты будешь встречаться с моей дочерью только через мой труп, – тихим предупреждающим тоном говорит он. – Тогда мне придется убить тебя, – слишком спокойно говорю я, не зная причину своей невозмутимости. Может быть, это таблетки. А может быть горе настолько изъело меня, что внутри больше не осталось место эмоциям. – Только посмотри на себя, – Льюис злорадно усмехается и презрительно осматривает меня с головы до ног. – Что стало с тобой? У тебя проблемы с наркотиками? Я не отвечаю на его идиотский вопрос и вновь пытаюсь пробраться к Ким. Но ее папаша хватает меня за ворот пальто и отдергивает от машины. – Даже не надейся, что ты поедешь с нами, – выдает он. – Выметайся отсю… Льюис не успевает договорить, потому что я отталкиваю его. Он отшатывается назад и ударяется спиной об дверцу машины. – На могиле моей мамы еще не успела остыть земля, – сквозь зубы говорю я. – А ты уже нарушаешь договор. Его губы приоткрываются, но я перебиваю его. – Думаешь, я не знаю, что мама вложила несколько миллионов в твой бизнес? Думаешь, она это сделала, потому что считала твои гребаные гостиницы выгодной инвестицией? Ни хрена подобного, – на одном дыхании выдаю я. – Моя мама хотела, чтобы ты не лез к Ким. Просто отвали от нее. – Я ее отец, – шипит Льюис. – Тогда дай ей прожить собственную жизнь. Дай ей заниматься тем, что она хочет. Дружить с тем, кого она выберет. В отличии от тебя, твоя дочь умна, и сама решит, что для нее лучше. Мои челюсти плотно сжаты, кулаки напряжены. По позвоночнику пробегает холод от тех кровожадных мыслей, что я готов сделать с Льюисом. Это чертовски неправильно и неуместно в такой день, как сегодня. – Кэш, – Ким хватает меня за руку, ее голос дрожит. – Где машина твоего отца? Где Десмонд? Я поеду с тобой. Во мне вспыхивает ярость, но она слишком слаба из-за таблеток. Ким стала свидетельницей всего этого дерьма. Ее кожа болезненно бледная, из глаз текут свежие слезы, когда она пытается оттащить меня в сторону. – Кимберли, сядь в машину! – рявкает позади Льюис, но Ким уверенно заявляет. – Нет! Я всегда хотел, чтобы она смогла дать отпор своему папаше. В прошлом я бы воспрял духом от ее отказа отцу. Но сейчас я не ощущаю ничего, кроме горя и еще одного чувства. Я ненавижу, что Ким жалеет меня. Ненавижу, что она видит меня слабым и сломленным. Ненавижу, что она хочет спасти меня в то время, как ей нужно спасаться от своего ублюдочного папаши. Но больше всего я ненавижу, что все окончательно полетело к чертям, и я впервые не знаю, как с этим справиться. Ким прижимается ко мне и шепчет одно то же: «Пожалуйста, пойдем. Я с тобой». В моих руках покалывает от желания обнять ее, но я сдерживаюсь и увожу ее подальше от Льюиса. Я быстро ухожу с ней к машине своего отца под томительные взгляды и море шепота своих родственников. Прошло три недели после похорон Алессии. Это время я провела в надежде, что Кэшу станет чуточку легче, и он сможет справиться с горем. Однако я ошибалась. Кэш отстранятся ото всех и от всего. Он не ходит в академию, пропускает тренировки, отдаляется от друзей. И от меня. Я представить не могла, насколько болезненным может быть его игнорирование. И самое страшное не то, что он перестал мне звонить и писать. Или то, что он больше не забирается ко мне в спальню. Самое страшное, что Кэш замыкается в себе. Он отворачивается от меня. Он не позволяет мне вместе с ним пережить боль. В то время, когда я просто хочу сидеть с ним в тишине и терпеливо ожидать момента, когда его израненная душа перестанет кровоточить. Я не настолько глупа и наивна, чтобы верить, что это настанет в ближайшее время. Невозможно подготовиться и за одно мгновение принять, что твоего близкого больше нет. Но я не могу смириться с тем, что с каждым днем Кэш уходит от меня все дальше и дальше. Не только физически, но и эмоционально. Когда я прихожу к нему домой – он апатично наблюдает, как я насыпаю корм в миску, играю с Голди или причесываю его. Но стóит мне оставить питомца и подойти к Кэшу, как он убегает. Будто моя близость наносит ему вред или оскорбляет его. Его побеги больше не расстраивают меня. Скорее они выводят меня из себя. Разве Кэш не понимает, что своим игнорированием он роет между нами пропасть? И она становится все глубже и глубже. Я не знаю, как спасти нас обоих от падения. Поэтому я просто продолжаю приходить в его дом, не собираясь сдаваться. Я не оставлю Кэша. Я не дам ему захлебнуться в собственном горе. Кимберли: Я в гостевом домике. Нам с Голди нужен третий участник, чтобы поиграть в фрисби. С момента, как я отправила данное сообщение, проходит больше сорока минут. За это время я успеваю разогреть ужин, насыпать корм Голди, поиграть с ним и несколько раз проверить телефон в надежде получить от Кэша ответ. Но он ничего не написал мне несмотря на то, что прочитал сообщение. Кимберли: Кэш? Ты присоединишься к нам?