Дом, милый дом! Цок-цок-цок – вторил ей дождь. Софи и я. Она уставилась на голую треснувшую стену. Цок-цок-цок. Будто меч в ножнах бьется о пряжку ремня. Цок-цок-цок. Сердце застучало в груди сильнее, кровь вскипела раскаленной лавой – все это происходило с ней и раньше. Цок-цок-цок. Черный котел превратился в его черные сапоги. Соломенная крыша стала его золотыми волосами. Небо, которое виднелось в окне сквозь тучи, пролилось голубизной его глаз. Подушка в ее руках обернулась смуглой подтянутой плотью… – Дорогая, мне нужна твоя помощь, – раздался тонкий голос. Агата проснулась словно от толчка, все еще сжимая подушку, которая теперь была влажной от пота. Она сползла с кровати и, пошатываясь, поспешила к двери. На пороге стояла ее мать, нагруженная двумя корзинами: одна битком набита корнями и листьями, а другая – головастиками, тараканами и ящерицами. – Что за… – Теперь ты наконец покажешь мне, как варить кое-какие зелья, которые ты изучала в школе! – прощебетала Каллиса, выпучив от возбуждения глаза. Обе корзины плюхнулись прямо в руки Агате. – Сегодня было не так уж много пациентов. У нас есть время на зельеварение! – Мама! Я же объясняла тебе, я больше не могу творить волшебство, – сказала Агата, ставя корзины на пол и закрывая дверь. – Наши пальцы здесь не светятся. – Почему бы тебе тогда просто не рассказать мне по пунктам, что конкретно вы делали? – спросила мать, взбивая черный купол своих сальных волос. – Покажи хотя бы, как варить бородавочное зелье. – Послушай, я оставила все это в прошлом. – Ящериц лучше добавлять свежими? А что еще мы можем с ними приготовить? – Я уже не помню всей этой ерунды… – Но они же испортятся… Хватит! Но ее мать была непреклонна. – Прошу тебя! – взмолилась Агата. – Я не хочу говорить о школе! Каллиса мягко забрала корзину из ее рук: – Когда ты вернулась домой, я была вне себя от счастья, – она посмотрела в глаза дочери. – Но с другой стороны, я беспокоилась, когда думала о том, ЧТО тебе пришлось бросить. Пока ее мать оттаскивала корзины на кухню, Агата уставилась на свои черные неуклюжие башмаки. – Ты знаешь, как я не люблю зря переводить продукты, – Каллиса вздохнула, – будем надеяться, что наши котлы выдержат похлебку из ящериц. В свете факела Агата шинковала лук и слушала, как мать что-то фальшиво напевает себе под нос, – точно так же, как она делала каждый вечер. Вдруг непонятно почему Каллисе полюбилось их кладбищенское гнездышко и уединенный быт. Агата положила нож. – Мама, как понять, что человек уже нашел свое «долго и счастливо»? – Хммм? – вопросительно промычала Каллиса. Ее костлявые руки бросили в котел горсть тараканов. – Ну, я имею в виду людей в сказке. Как они это понимают? – Там должно быть написано, дорогая, – мать кивнула в сторону книги, выглядывающей из-под кровати Агаты. Агата взглянула на последнюю страницу, где светловолосый принц и черноволосая принцесса целовались на своей свадьбе на фоне зачарованного замка… – Но что, если два человека не могут заглянуть в конец своей книги? – она уставилась на принцессу в объятиях принца. – Как они поймут, что уже счастливы? – Если им нужно кого-то об этом спрашивать, то скорее всего они несчастливы, – ответила ее мать, топя таракана, который отчаянно не желал тонуть. Глаза Агаты еще чуть-чуть задержались на принце. А потом она захлопнула книгу и кинула ее в огонь, над которым висел котел: – Самое время избавиться от этой ерунды! Все остальные давно уже это сделали. Она снова принялась резать лук, орудуя ножом еще быстрее, чем прежде. – С тобой все в порядке, дорогая? – спросила Каллиса, услышав, что дочь шмыгает носом. Агата смахнула с глаз слезы: – Это от лука. Дождь закончился, но холодный осенний ветер носился по кладбищу, освещенному лишь двумя с трудом удерживающими пламя факелами над лязгающими воротами. Когда Софи добралась до могилы, ее мышцы сводило, а стук сердца отдавался в ушах, словно умоляя ее держаться от этого места подальше. Капельки пота заскользили по ее спине, и она, зажмурившись, упала на колени в траву и грязь. Она никогда не смотрела на это. Никогда. Сделав глубокий вдох, Софи отважилась открыть глаза. Она с трудом смогла различить изображение бабочки, почти стертое временем. Бабочка взмахнула крыльями и застыла над нанесенными на надгробный камень словами Два камня поменьше, оба неподписанные, жались к камню ее матери, словно два крылышка. Пальцы Софи в безупречных белых перчатках начали выдергивать мох из трещин на одном из камней, порядочно заросшем за годы забвения. Пока она вычищала плесень и сорняки, ее уже сильно испачканные перчатки наткнулись на глубокие выемки в камне, явно кем-то намеренно нанесенные, а не просто оставленные беспощадным временем. На камне было что-то выгравировано. Она пригляделась… – Софи? Девочка обернулась и увидела приближающуюся Агату, закутанную в драное черное пальто и вооруженную подтекающей свечой в соуснике. – Моя мама увидела тебя из окна. Агата опустилась на землю рядом с Софи и поставила свечу напротив могил. Софи долго молчала, прежде чем заговорить. – Он думал, что это была ее вина, – наконец сказала она, не сводя глаз с двух неподписанных могильных камней. – Два мальчика, оба родились мертвыми. Как еще это можно было объяснить? Она заметила, как из темноты выпорхнула синяя бабочка и уселась в трещинку на обветшалом надгробии ее матери. – Все доктора в один голос твердили, что она не сможет больше иметь детей. Даже твоя мать была того же мнения, – Софи замолчала на секунду и едва улыбнулась синей бабочке. – Но однажды это все-таки случилось. Она была так слаба, что никто и не думал, что беременность продлится долго, однако ее живот продолжал расти. «Чудесное дитя» – вот как старейшины назвали его. Отец сказал, что назвал бы его Филипом. – Софи повернулась к Агате: – Вот только девочку Филипом назвать нельзя. Софи снова замолчала, ее лицо затвердело. – Она любила меня, несмотря на то, какой слабой я ее сделала. Не важно, сколько раз она видела, как он заглядывает домой к ее подруге и остается там. Софи старалась сдержать слезы: – Онора ведь была ее подругой, Агата. Ее лучшей подругой! Как она могла?! И она горько заплакала, закрываясь грязными перчатками. Агата опустила глаза и не проронила ни слова. – Я видела, как она умирает, Агги. Разбитая и преданная, – Софи отвернулась от могилы. – А сейчас он получит все, что хотел. – Ты не можешь ему помешать, – мягко сказала Агата, коснувшись ее плеча. Софи сбросила ее руку: – И позволить ему выйти сухим из воды?! – А у тебя есть выбор? – Ты все еще думаешь, что свадьба состоится? – Софи взвизгнула: – Послушай!.. – Софи… – Это он должен был умереть! – щеки Софи вспыхнули от гнева. – Он и его маленькие принцы! Тогда я буду счастлива в этой тюрьме! Ее лицо налилось кровью, и у Агаты мороз пробежал по коже. Впервые после их возвращения домой она увидела смертельно опасную ведьму, таящуюся в ее подруге и жаждущую вырваться на свободу. Софи заметила, как в глазах Агаты мелькнул страх. – П-п-п-прости меня… – заикаясь, промолвила она и отвернулась. – Я не знаю, что на меня нашло… Ее лицо смягчилось, и стало заметно, что девочке стыдно. От ведьмы не осталось и следа. – Я скучаю по ней, Агги, – прошептала Софи, вся дрожа. – Я знаю, мы обрели свое «долго и счастливо». Но я до сих пор скучаю по своей матери. Агата, поколебавшись, все-таки дотронулась до плеча подруги. Софи потянулась к ней, и Агата крепко обняла ее.