Юлька в недоумении подняла к нему покрасневшие от слез глаза. — Думаешь, есть повод для цветов? — спросила она с долей иронии. — Они без повода. Я собрал их вдоль реки, пока шел сюда. Подумал, что ни разу за все дни и недели нашего знакомства не подарил тебе цветы. Поколебавшись, Юлька все же взяла букет и уткнулась лицом в солнечножелтые лютики и сиреневые колокольчики. — Спасибо, — пробормотала она. — Юль, — окликнул ее парень и стал убирать пряди волос, упавшие на лицо и прилипшие к мокрым щекам. — Ты думаешь, то, что рассказала мама, может быть правдой? — спросила девушка. — Да, и я об этом догадался еще вчера, когда ты мне рассказала о Шарапове. — Но как это возможно? Почему так случилось? И что мне со всем этим теперь делать? — Юль, твоя мама красивая женщина, а девятнадцать лет назад, уверен, была совершенно очаровательна. Дядя Сережа был старше едва ли не вдвое, но в том, что между ними случились отношения, нет ничего противоестественного. Это многое объясняет, в том числе то, что Четвертинский не вернулся через неделю, а задержался здесь. Он не знал, какая опасность подстерегает его, но даже если бы твоя мать поведала ему об этом, отнесся бы беспечно. Он был влюблен и не хотел расставаться! Прошлого не изменить, моя маленькая подружка, и все подробности мы вряд ли когда-нибудь узнаем, если только Марина Прохоровна не захочет тебе однажды все рассказать. — Марина Прохоровна не захочет, ты же слышал, она просила тебя не говорить мне… — усмехнулась девушка. — Никогда ее не прощу. — Юль… — Ариан, не надо! Не пытайся ее оправдать. — А я и не пытаюсь, просто мы не были на ее месте, а посему нам не ведомо, как бы поступили! — Ей нужно было бежать! Хватать Сергея Павловича и бежать с ним далеко-далеко… Она же знала, но не придала этому значения. Это не дед виноват в том, что случилось, а моя мать… — А я и не подозревал, что ты можешь быть столь нетерпимой! — заметил парень. — А что мне еще остается делать? Может быть, объявить о своем родстве всей Сиреневой Слободе? Или созвать пресс-конференцию? Ты можешь мне ее организовать? — Я могу организовать все, что захочешь, но почему-то уверен, тебе не это сейчас нужно! — спокойно ответил парень. — Скажи, как мне жить дальше со всем этим? — Точно так же, как и жила! Да, так получилось, ты оказалась дочкой Сергея Павловича Четвертинского, но ты ведь ею и была все восемнадцать лет. И это факт. То, что тебе вдруг стало все известно, не делает тебя другой. Ты такая, какая есть. И останешься собой вне зависимости оттого, кто твои родители, понимаешь? У тебя своя жизнь и судьба. И для всех, кого ты знаешь, и кто тебя любит, ты все та же Юлька, и для меня тоже. И самое главное — не ищи виноватых. Это уже неважно. Все участники той трагедии мертвы. — Но ведь все могло сложиться иначе, и я не могу об этом не думать. Если бы мой… Четвертинский был жив… — Неизвестно, как бы получилось, если бы дядя Сергей остался в живых. Он был женат, Юлька. И его Герда была не обычной немецкой девушкой, а их брак — не просто союз двух влюбленных. Это была сделка, выгодная для обеих семей, там столько всего намешено, что разорвать так просто эти нити вряд ли бы получилось. Не позволили бы ему этого. Да, он увлекся, потерял голову, с кем не бывает, но по возвращении все стало бы на свои места. Во всей этой истории мне жалко лишь Анастасию Александровну. Если бы она знала о тебе… Это сделало бы ее безмерно счастливой. Юль, тебе не нужно здесь оставаться! Поехали со мной в Москву? Мои родители будут очень рады познакомиться с тобой! — добавил неожиданно Старовойтов и улыбнулся. — Что я там буду делать, Ариан? — Жить, Юлька! Мы поможем тебе с работой и жильем, переведешься со своего университета в московский, встретишь достойного парня, забудешь обо всем, начнешь новую жизнь. Эта деревня — не место для тебя. Юльке очень хотелось услышать другие слова, и если бы Ариан произнес их, она, не раздумывая, согласилась бы. С ним девушка отправилась бы хоть на край света, но Старовойтов не сказал их… — Но ты ведь уже предложил мне работу в Сиренево, и я согласилась! — ответила она — Как я оставлю бабушку? А о том, где мое место… Я ведь не принцесса английская, почему моим местом не может быть Сиреневая Слобода? — горько усмехнулась девушка. — Потому что ты не найдешь здесь счастья, Юлька! И я не хочу, чтобы ты жила с оглядкой на прошлое, а это обязательно произойдет, если не уедешь, — сказал парень. — Ты говоришь так, словно собираешься проститься со мной! Ты уезжаешь? — она обернулась и взглянула на него. В ее широко распахнутых глазах застыли тревожное ожидание и немая растерянность. Ариан кивнул и отвел глаза. Он знал, что этот момент настанет, его не избежать. Предполагал, сложно будет сказать ей о своем отъезде, но не представлял насколько. Парень чувствовал, что причиняет ей почти физическую боль, увидел эту боль в ее серых глазах, прежде чем Шарапова успела отвернуться. Сейчас ей необходимы его поддержка и присутствие. А он должен уехать, потому что, чем дольше будет оттягивать, тем сложнее решиться. В ее глазах он был единственным и незыблемым оплотом всего, во что она еще верила, кому могла доверять. Но Ариан не хотел, чтобы так оставалось и впредь. Она совсем юна, а он, ничего кроме дружбы, не мог ей предложить. — Мне давно нужно быть в Москве. Родители звонят и… — Старовойтов осекся, так и не сумев признаться, что дома его ждет любимая девушка. Юлька сидела неестественно прямо и смотрела, не мигая, прямо перед собой. Ее губы были крепко сжаты, отчего в уголках обозначились ямочки. И только то, как сильно она сжимала цветы, выдавало волнение и все другие чувства, которые, вероятно, ее обуревали. — Я буду звонить тебе и, конечно, еще не раз приеду, когда начнется реставрация! А ты будешь мне звонить? — парень осторожно взял ее за подбородок и повернул к себе. — Обязательно, — слишком поспешно ответила девушка и постаралась улыбнуться. Плакать хотелось нестерпимо, но взмахом ресниц она прогнала слезы. Не могла сейчас расплакаться перед ним. Если начнет, не сможет быстро успокоиться. К тому же сегодня их последний вечер, не хотелось омрачать его слезами. И винить Ариана она не могла. Он не мог оставаться здесь вечно, а в той, другой его жизни, ей нет места. — А ты будешь рад моим звонкам? — Конечно. Я знаю, ты у меня подружка стеснительная, но я хочу, чтобы ты пообещала, что позвонишь мне, если тебе что-нибудь понадобится, вдруг передумаешь и захочешь все же переехать в Москву или Минск. Не дай Бог, кто-нибудь тебя обидит или, наоборот, замуж соберешься! — Хорошо, я позвоню, правда. Я буду звонить. Ариан, обещаю! …Не забывай меня, — не удержавшись, все же добавила она после секундной паузы. — Не забуду, — без улыбки ответил парень. — Только не грусти, хорошо? — он накрыл своими теплыми пальцами ее заледеневшие ладони и чуть-чуть сжал их. Девушка кивнула и почувствовала, как от едва сдерживаемых рыданий снова перехватило горло. Ей будет не хватать его. Сильно. Куда сильнее, чем она могла бы себе признаться. Ариан Старовойтов внес в ее жизнь так много. Он озарил ее светом, о котором она раньше не подозревала, изменил, перевернув с ног на голову. Подарил ей мечты с ароматом королевской сирени. Он сделал так, что этот май и весна стали особенными и незабываемыми для нее. А теперь он уезжает. Но, может быть, это еще не конец? Может быть, у их истории будет продолжение? Юльке очень хотелось в это верить, но вместе с тем она понимала, за все время их знакомства в словах Старовойтова, взглядах, поступках, прикосновениях не было ничего, что заставило бы ее заподозрить что-то большее, чем просто дружбу. И ей вряд ли стоит тешить себя надеждами… Но надежда ведь умирает последней, так ведь говорят в народе? А в восемнадцать лет ее вообще вряд ли что-то могло убить… Этой ночью Юлька в последний раз осталась с Арианом в усадьбе, хотя так и не смогла уснуть. И парень, она чувствовала, тоже не спал, хоть делал вид. Утром он в последний раз сварил ей кофе и пододвинул корзинку с круассанами, отправив заранее ребят из охраны за выпечкой в город. И какие бы мысли не терзали его ночью, к обеду он собрался уезжать. Старовойтов не мог больше затягивать прощание, надеясь, что лишние минуты что-то изменят, и на лице Юльки появится ослепительная и беспечная улыбка. Не появилась. Ариан понимал, его желание — чистой воды эгоизм, но на сердце было тяжело. Садясь в машину, он снова напомнил девушке про ее обещания. Проверил, записала ли она его номера телефонов. Ариан не стал ничего забирать из зимнего сада и оставил девушке ключи. А на прощание крепко обнял ее и коснулся губами бархатной щечки нежно-кремового цвета. А потом уже в машине, выруливая к березовой аллее и поглядывая в зеркало заднего вида, где мелькала одинокая фигурка Юльки, пожалел об этом. Старовойтов не хотел, чтобы она спряталась в старом имении от всего на свете. Меньше всего сейчас ей нужно одиночество. На губах от легкого прикосновения к ее щеке остался привкус цветочного меда. Чем дальше он отъезжал от Сиренево, тем сильнее сжималось сердце от тоски. Ариан уезжал отсюда, быть может, навсегда, но знал совершенно точно, что оставляет больше, чем хотелось бы. Словно часть его души навсегда поселилась в этих обветшалых стенах, осталась с этой необыкновенной девушкой. Машина скрылась за деревьями аллеи, а Юлька все еще стояла, прижав ладонь к щеке, где ее коснулись губы парня. Сердце сжималось от боли и печали, а мир вокруг, казалось, померк навсегда. Она чувствовала, как одиночество и тишина, которые не могли заглушить переливы птичьих голосов, обступают ее, накрывают с головой, захлестывают… Она стояла, обхватив себя руками, не в состоянии сдвинуться с места, а потом обернулась к Большому дому. Она долго и пристально смотрела на старые стены и заколоченные окна, а потом поднялась по ступеням на крыльцо и открыла входную дверь. Тяжело ступая, вошла в холл и стала подниматься по лестнице. Шарапова не знала, хватит ли у нее сил бывать здесь без Ариана, придет ли сюда еще когда-нибудь. Она вообще не знала, куда ей теперь идти и что делать. Старовойтов предложил отвезти в Сиреневую Слободу, но Юлька отказалась. Сейчас она не могла там появиться. Сил и мужества не хватало… Она распахивала дверь за дверью, пока не оказалась в комнате, окна которой выходили на балкон. Остановилась, огляделась и почувствовала, как слезы, которые она сдерживала все утро, катятся по щекам, а коленки подкашиваются. Юлька сидела на полу среди обрывков обоев, кусков штукатурки, битого кирпича, мусора и пыли и рыдала так, как, наверное, никогда в жизни не плакала. Казалось, сердце не выдержит и остановится. Все произошедшее легло непосильным грузом на плечи. Мир, в котором она жила и которым дорожила, рушился на глазах. А правду она не могла принять. И не знала, получится ли когда-нибудь свыкнуться с нею. Все внутри протестовало и не желало верить в случившееся, а между тем теперь ей одной предстояло хранить и нести все тайны и воспоминания семьи Четвертинских. Жить с оглядкой на них и быть достойной этих людей. А она не могла, не хотела, у нее не осталось сил… Она хотела быть обычной девчонкой, но и обманывать себя не могла, понимая, что никогда такой, как все, и не была. Глава 13 Лето наступило и пролетело незаметно. Родители уехали, а Юлька вздохнула с облегчением. После похорон Марина Шарапова больше не была в деревне, а девушка не ездила в город и не искала с родителями встреч. Мама звонила, но в их общении чувствовались натянутость и пустота. Разговоры по телефону сводились к общим фразам и были неприятны Юльке. Впрочем, казалось, и матери тоже. Девушке было сложно все время преодолевать отчужденность в отношениях с мамой. И Шарапова-старшая, кажется, чувствовала это. Она так и не заговорила с дочкой о Сергее Четвертинском. Ничего и никого не желала с ней обсуждать, как, впрочем, и комментировать что-то не пыталась. Возможно, она ждала, что Юля спросит. Но девушке начинать разговор обо всем этом было тяжело и неприятно. Лето, несмотря на показную безмятежность, которую девушка пыталась изображать, стало для Шараповой тяжелым испытанием. Она вдруг поняла, что детство, а вместе с ним беспечность и легкая беззаботность навсегда оставили ее. Все эти события заставили повзрослеть. Юля изображала себя прежнюю, но на самом деле таковой уже не была. И это пугало девушку, потому что она не знала, куда девать себя новую и как приспособиться к привычной жизни. И не раз за это лето думала о том, что, возможно, Ариан был прав, ей не место в Сиреневой Слободе. Бывали минуты, когда жалела, что так категорично отказалась. Конечно, она не признавалась Старовойтову во всем этом, когда они разговаривали по телефону, однако же… В тот день, когда Ариан Старовойтов уехал, она долго плакала в Сиренево и домой вернулась только ближе к вечеру. Шла по деревне, а хотелось повернуть обратно и бежать без оглядки. Девушка знала, что виновата и, ей казалось, дома считают так же и не позволят остаться! Дядя Слава, тетушка и бабушка разве смогут простить, ведь для них она всегда будет причиной смерти деда. И, наверное, если бы они так поступили, ей было бы легче. Дома была только бабушка и, завидев на пороге любимую внучку, она расплакалась, обняла ее и умоляла не уезжать, не оставлять одну. Юлька тоже расплакалась, и просила у Федоры Николаевны прощения, обещая, что никогда не оставит ее. Ни Татьяна, ни дядя Слава в свои приезды не касались темы Сиренево, да и о том, что стало причиной смерти деда, предпочитали молчать. Жизнь в доме Емельяновых постепенно пошла по новой колее, и к ней приходилось приспосабливаться. Работы было немало, и ее нужно было выполнять. И Шарапова погружалась в нее, трудилась наравне со всеми. Смертельно уставая, падала вечерами на кровать, мечтая уснуть и ни о чем не думать, только это не спасало, мысли продолжали кружиться в голове. Юля отдалилась от своих подружек и почти не покидала двор. Единственным местом, куда она час от часу наведывалась, было имение. Правда, в Большой дом так ни разу больше не зашла. Бродила по тенистым аллеям или сидела на пригорке за балюстрадой, глядя на малый пруд и деревню, а то и вовсе подолгу просиживала у старых могил Четвертинских, пытаясь примирить себя с правдой, всю глубину которой ей так и не удалось охватить. И, конечно, она вспоминала Ариана. Здесь, в усадьбе, она разрешала себе думать о нем и вспоминать. Рука как-то сразу тянулась к телефону, и так нестерпимо хотелось услышать его голос, поговорить, рассказать обо всем, но она одергивала себя. Юля редко позволяла себе набрать его номер. Чаще он звонил сам. Впервые, когда приехал в Москву, да и потом то и дело набирал, интересовался ее делами, рассказывал о своих, в большей степени о подготовке реставрационных работ, которые должны были начаться со дня на день, о каких-то интересных моментах и планах. Он был воодушевлен и уверен, ей интересно все, что связанно с Сиренево. Ее это радует. Юлька радовалась, но растерянность и смятение, поселившиеся в душе, не покидали. Затем он позвонил, когда в усадьбе начались работы. Ариан увлеченно рассказывал, что собираются сделать в имении, смеялся, в шутку просил ее проконтролировать процесс и не ждал от нее ответов, к великому облегчению Юли. И только в конце разговора обмолвился, что его отец хотел бы с ней познакомиться. Парень извинился, что рассказал родителям о ней, но не мог это скрыть. Ведь Сергей Четвертинский был лучшим другом Старовойтову-старшему, да и с Анастасией Александровной они долгое время оставались очень близки. Юлька ничего не ответила, но для себя решила, что знакомства не будет, да и зачем? Какой в этом смысл, если все Четвертинские мертвы? Девушка промолчала, а парень не настаивал, просто однажды в конце сентября на ее адрес пришло красивое приглашение, похожее на произведение искусств. Оно было из сливочного атласа и белоснежных кружев, украшенное позолоченными буквами. Семья Старовойтовых приглашала ее на свадьбу их сына Ариана. Это было столь неожиданно, что Юлька даже не сразу смогла осознать значение этого приглашения. Она тупо смотрела на это великолепие, которое отожествляло роскошь и блеск неведомого ей мира, и не понимала, зачем? Зачем Ариан прислал ей это, после всего? Зачем, ведь он не мог не знать, как много для нее значит. А потом другая мысль, более трезвая и реальная пришла в голову и удержала слезы, которые вот-вот готовы были покатиться по щекам. А ведь не было между ними ничего особенного, да и не могло быть. Она ведь знала, у него есть девушка, пусть он об этом и не говорил. А она просто знакомая, подружка, незаконнорожденная дочь Четвертинского, которую приглашают разделить семейный праздник. Это знак вежливости и хорошего расположения. И пусть она в идеале владела искусством притворства, вряд ли у нее хватит сил выдержать эту свадьбу. Приклеить улыбку на лицо несложно, но как стереть из глаз выражение боли и тоски? Ее так и подмывало разорвать приглашение. Юля не собиралась на эту свадьбу. Об этом просто не могло быть и речи. Все, что было связано с Арианом Старовойтовым, следовало забыть раз и навсегда. И Шарапова честно пыталась делать это последующие несколько дней. А потом позвонил Старовойтов и заявил, что не примет отказов. Они ждут ее в Москве, и она обязана приехать. Девушка пыталась слабо протестовать, тогда Ариан пригрозил передать трубку Андрею Михайловичу и ей пришлось согласиться. Все в ней протестовало против этой поездки, но она все равно собирала вещи, покупала билет на поезд. Даже съездила в Минск, чтобы выбрать новый наряд и туфли. Оставался еще подарок, но его она так и не выбрала. Просто перевела деньги в валюту и вложила их в глянцевый конвертик. В Москве на Белорусском вокзале было многолюдно и шумно. Шел дождь, а Юлька не взяла зонтик и, боясь отойти от своего вагона, растерянно оглядывалась по сторонам, пытаясь разглядеть в толпе Ариана. Почему-то была уверена, он непременно приедет ее встречать. Ее красненькая курточка и розовая смешная шапочка, натянутая на лоб, постепенно намокали. Да и волосы, струящиеся по спине, от влаги завивались в локоны. — Здравствуйте, вы, должно быть, Юля? — услышала она за спиной мужской голос и, вздрогнув, обернулась. Перед ней стоял незнакомый парень, и губы его кривились в едва заметной улыбке.