— Нет, — покачала головой Шарапова, вытирая слезы и отстраняясь от парня. — Нет, не будем. Да, я люблю тебя… Я полюбила тебя с первого взгляда там, в Сиренево, тебя ведь невозможно было не полюбить. Ты ведь лучший, ты один такой, но предназначен не мне. И, возможно, я буду любить тебя до самой смерти, но это уже ничего не изменит. — Юля, не надо, не поступай так с нами. — Я ухожу Ариан, такси ждет. — Юля, подожди, постой. Останься со мной… — Нет, Ариан, я не могу так поступить! — покачала головой она, решительно сжав губы. — Когда я приехала, твои родители сказали, что нашли в моем лице настоящее сокровище, которое дороже драгоценностей и альбома с фотографиями. Если я уступлю тебе, кем они станут меня считать? Что подумают? Как я смогу взглянуть им в глаза? Оправдаться? Нет, нет… Я не стану разрушать твою жизнь. А это непременно случится. Пообещай мне, что сделаешь Аделину счастливой. Пообещай, что сегодняшняя ночь не станет началом конца. Пообещай, что сделаешь все, чтобы эта ночь стерлась у нее из памяти. — А ты? Ты будешь счастлива, Юля? — Я постараюсь, — мужественно соврала она, не отводя взгляда от его лица. — Хорошо, я обещаю, но только с одним условием! Ты останешься со мной до утра. Завтра я сделаю так, как ты хочешь, но эта ночь будет нашей. Пойдем со мной, Юля, — сказал он, протягивая ей руку. — Ариан… — прошептала девушка. — Клянусь, если ты сейчас уйдешь, я завтра же подам на развод и покончу с этим! — решительно заявил он. И Юля протянула ему руку. Ариан отпустил такси, которое уже ожидало у главного входа, и повел ее на автостоянку, где был припаркован его белоснежный «БМВ». Пиликнула сигнализация, парень распахнул перед ней дверцу. Девушка уже намеревалась сесть в машину, но в последний момент обернулась и взглянула на Старовойтова. — Куда мы поедем? — спросила она. — Доверься мне, ладно? — ответил он и, улыбнувшись, захлопнул дверцу авто. «Это безумие», — мелькнула мысль у девушки, когда Ариан усаживался рядом, а она пристегивала ремень безопасности, обратив внимание на бутылку с шампанским и два бокала между сиденьями. Старовойтов проследил за ее взглядом, но ничего не сказал. Вырулив с парковки, он покатил по пустынным, ярко освещенным улицам Москвы. Юлька молчала. Посматривала по сторонам отсутствующим взглядом, не проявляя особого интереса к тому, что проносилось мимо. Молчал и Ариан, напряжение в машине нарастало. Парень взял бутылку с шампанским, и Юлька собралась уже возмутиться, решив, что открывать ее он намерен прямо в машине, на ходу. Но он всего лишь аккуратно оторвал от бутылки этикетку. — Юль, открой, пожалуйста, бардачок, достань ручку! — попросил он. Девушка выполнила просьбу. Одной рукой удерживая руль, он прижал этикетку к колонке и стал что-то медленно выводить на ней. — Вот, — протянул ей бумажку. — Может быть, это сможет хоть на мгновение вернуть тебе улыбку. Шарапова взяла ее, с недоумением и любопытством посматривая на Старовойтова. «Заявление. Я, Ариан Старовойтов, сегодняшнюю ночь прошу считать недействительной в заключенном браке с Аделиной Александровой». — Это что? — вскинула брови Юля. — Мое заявление о разводе. Сейчас это единственное, что я могу сделать. — Ты ненормальный! Неужели тебе совсем ее не жаль? Она ведь, вероятно, места себе не находит. Она любит тебя, а ты… Надеюсь, ты не отключил мобильный телефон? — Не беспокойся, она спокойно спит в люксе «Метрополя», меня не ищет пол-Москвы. — Что ты ей сказал? — Сослался на срочные дела. Теперь ты успокоилась? — Ариан… — Она перед тобой в вечном долгу, Юля, но благодарности за это ни жди. Ты о ней думаешь, а следовало бы о нас. — Нас нет… — Для всех, возможно, но мы ведь знаем обратное. И эта ночь пусть будет только для нас. Пусть в ней не будет Аделины и вообще никого. Только мы вдвоем… Юля отвела взгляд и ничего не сказала. Старовойтов поворачивал, тормозил и ехал дальше, пока не остановился на парковке, помог выйти девушке, прихватив бутылку и бокалы. Юля огляделась, не понимая, где они находятся. Вокруг простиралось огромное пространство, освещенное золотистым светом. Здесь не было людей, время ведь позднее. Давно перевалило за полночь. Ариан взял ее за руку и повел к гранитной балюстраде. А потом у Юльки захватило дух. Огромный ночной город в золотой и серебряной подсветке открылся перед ней. На смотровой площадке Воробьевых гор гулял ветер, кружа в вальсе листья. Невероятное ощущение свободы охватило девушку. Свободы, от которой хотелось раскинуть руки в стороны и, поддавшись ветру, улететь… Юлька коснулась ладонями гранитного парапета и на мгновение закрыла глаза. Какое-то странное чувство охватило ее. Чувство безвременья, что ли. Как будто здесь не существовало ни прошлого, ни будущего… Будто все происходящее — всего лишь сон, мираж, который растает, как только лучи солнца коснутся его. — Это одно из моих любимых мест в городе, — негромко сказал Ариан, останавливаясь рядом и ставя на парапет шампанское и бокалы. — Видишь, вон там светится легендарный стадион «Лужники»? А вон там возвышается Останкинская башня. С этого места открываются лучшие виды на город, особенно, если знать, что и где находится, — хлопнув пробкой, парень наполнил бокалы. — Там золотятся купола храма Христа Спасителя. А с другой стороны виднеется здание Российской академии наук и метромост рядом. — И много их у тебя? Любимых мест в этом городе? — спросила она, принимая бокал. — Нет, немного. Хочешь, покажу? Не все, вряд ли у нас хватит времени до рассвета, но кое-что ты сможешь увидеть. Москву можно не любить, но ею невозможно не восхищаться… — Хочу! — кивнула девушка, делая глоток. — А что там за тросы? Канатная дорога? — Да! Прокатимся? — Но она, наверное, уже не работает. — Я все устрою, идем! — парень допил шампанское и, прихватив бутылку, повел Юлю к станции. Ему действительно удалось договориться при помощи определенной суммы. Они арендовали вип-кабинку и, сидя в кожаных креслах, пили шампанское и любовались Москвой-рекой с высоты птичьего полета. Потом поехали в центр и неторопливо брели, взявшись за руки, через Столешников переулок под сотнями горящих лампочек, которые отражались в лужах мостовой. Ариан что-то рассказывал ей, заставляя смеяться. Он захмелел и так же, как и она, гнал прочь мысли о скором расставании, упиваясь настоящим, которое утекало как вода сквозь пальцы. Они не разговаривали о чем-то серьезном, ничего не обещали друг другу, не вспоминали прошлое, не загадывали на будущее, только в кафе на Старом Арбате, где спрятались от дождя, грея ладони об чашку с кофе, напускная веселость слетела с Ариана. Улыбка погасла. Стало страшно взглянуть на часы, и сердце защемило от тоски. Отодвинув чашку, девушка потянулась к его ладони, и их пальцы тут же переплелись. — Знаешь, если бы не то несчастье, случившееся в Сиренево двадцать лет назад, сегодня я назвал бы своей женой тебя, не Аделину. Ты была бы моей с детства, потому что предназначалась мне судьбой… — негромко сказал он и прижался губами к ее холодным пальцам. — Значит, мой дед разрушил не только жизнь моей матери, но и мою тоже, — пододвигаясь ближе к нему, сказала она. — Но что толку сейчас думать об этом? Какой смысл в сожалениях? Не хочу я омрачать эти мгновения. Ты за короткий срок открыл для меня целый мир, помог обрести себя! Подарил мне любовь и мечты. — Я хотел бы превратить их в жизнь и исполнить все свои обещания, — сказал он. — Давай не будем о грустном, — улыбнулась она, проведя пальчиками по его щеке и губам, не отрывая взгляда от его глаз. Над Москвой занимался холодный рассвет, когда Ариан остановил авто у ворот родительского особняка. Машина замерла, а от Юлькиной решимости не осталось и следа. Она посмотрела на парня — в огромных глазах отражались растерянность и боль. В его же глазах ожидание сменялось надеждой, а потом и болью. Его глаза молили ее не уходить… А над городом рождался новый день, пробиваясь розовыми лучами рассвета сквозь тяжелые сизые облака. Сон, которым была эта ночь, таял. Реальность врывалась в их мир. Ариан собирался что-то сказать, удержать ее, но девушка, быстро расстегнув ремень безопасности, вышла из машины, хлопнув дверцей, и направилась к воротам, кусая губы и чувствуя, как внутри разрастается отчаяние. Услышала, как за спиной хлопнула дверца машины, и, не сдержавшись, Юлька обернулась. Ариан стоял рядом с автомобилем, глядя ей вслед. Она сделала еще несколько шагов к воротам, а потом развернулась и побежала к нему. Он подхватил ее на лету, а она обхватила его шею руками, прижавшись щекой к его щеке. Вот так, не размыкая рук, они стояли несколько минут, потом Ариан опустил ее на асфальт и склонился к ней. Юля обхватила ладонями его лицо и первая прижалась к его губам… Звук открывающихся ворот заставил обоих вздрогнуть и оторваться друг от друга. Юлька высвободилась из его объятий, отступив на шаг, но все еще не могла отвести от него глаз. А потом, будто о чем-то вспомнив, вытащила из сумочки этикетку, сорванную с бутылки шампанского. — Я бы очень хотела, чтобы это было настоящее заявление о разводе, — медленно произнесла она и разорвала ее. — Эта ночь закончилась, Ариан. И все закончилось… — сказала она, бросая клочки бумажки на асфальт. Отвернувшись, Шарапова зашагала к распахнутым воротам. В солнечном свете октября парк в Сиренево, ослепительно золотой и багряный, казался просветленным. Немой торжественностью веяло от вековых деревьев и в то же время каким-то странным смирением. По вечерам и в выходные, когда уезжали рабочие, в парке и усадьбе воцарялась первозданная тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев под ногами, теньканьем синицы да чириканьем воробья. Но стоило только замереть, и слуха касался другой звук, едва различимый и непривычный, вызывающий удивление и восторг: дуновением ветерка с веток с легким шуршанием, похожим на космическую музыку, осыпались листья. А лица то и дело касались паутинки бабьего лета. Имение стало единственным местом, способным примирить Юлю с действительностью. Она убегала в усадьбу и могла часами гулять по дорожкам и аллеям, замирать на лавочке, глядя на небо, просвечивающееся сквозь золотую листву. Или, сидя на ступеньках Большого усадебного дома, прижиматься к колонне и чувствовать, как боль и отчаяние, одиночество и страх немного отступают, позволяя дышать. Она и раньше ощущала некую силу, исходившую от Сиренево, притягивающую ее, теперь же, когда этому было объяснение, противиться ей не имело смысла. Она любила это место, чувствовала неразрывную связь с ним. Ее душа оживала здесь, а за ней старое кладбище, от которого почти ничего не осталось, старинный альбом с фотографиями, которые могли рассыпаться в руках, и история семьи Четвертинских. А дома ждала бабушка, так и не оправившаяся после смерти деда, которая безмолвно просила прощения каждый раз, когда их взгляды встречались. Юле тяжело было это выносить. Хотелось бежать из деревни без оглядки, и она в сотый раз жалела о своем решении получать образование заочно. Завидовала подружкам, которые учились на дневном стационаре и приезжали домой только на выходные. Ей нужно было отвлечься, сменить обстановку, привести свою жизнь в некоторое равновесие. Ведь так много всего произошло, все смешалось. Ариан, Матвей. Воспоминания о первом она вызывала в памяти снова и снова, боясь хоть что-то упустить или забыть. И все так же любила, в глубине души раскаиваясь о своем столь поспешном решении. О другом же старалась вообще не думать, будучи уверенной, что они никогда не встретятся. Правда, которая открылась ей весной, стала непреодолимой стеной. Она отдалила ее и от родных, и от подруг, заставив замкнуться в себе. Немой вопрос в глазах тетушки, красноречивое молчание Шурки и Катьки. Наверное, чтобы все прояснить, следовало обо всем рассказать, а она не могла. И снова убегала в усадьбу, чтобы дать волю чувствам и слезам, а дома ради бабушки и родных приходилось притворяться, улыбаться, заниматься привычными делами, просто жить, хоть порой на это уже не оставалось сил. Глава 17 Чудесный майский вечер опустился на землю, и снова буйство весны радовало каждый день. Юля подперла щеку рукой и, снова отвлекшись от конспектов, смотрела в окно. Розовые лучи предзакатного солнца растворялись в воздухе, подсвечивая облака на горизонте и стекла в окнах деревенских хат. В воздухе разливался терпкий аромат цветущей черемухи и диких слив. Желание отбросить в сторону конспекты и книги и выйти из комнаты с утра не покидало Юлю. Девушка слишком устала от этой сумасшедшей гонки, которой жила последние четыре года. Сейчас все уже позади, оставалась самая малость, а сил не было. Она сама загрузила себя, четыре года назад так было проще, так было нужно… Но Юля чувствовала, что выдохлась. В издательстве начала брать все больше переводов, и они стали куда сложнее, чем в первый год сотрудничества. При этом никто не отменял домашние дела и сессии, к которым необходимо готовиться. Она вышла на финишную прямую. Госэкзамены были уже позади, осталось лишь защитить диплом. Издательство не раз предлагало ей официальное трудоустройство, и Шарапова понимала, что для нее это идеальный вариант, ведь работа была удаленной, но она медлила с ответом. Дело было даже не в том, что когда-то Старовойтовы предложили ей стать администратором в Сиренево, и она согласилась. За эти годы она поняла, что переводчиком быть ей не хочется, и тем более не привлекало преподавание языков в школе или университете. Ей хотелось другого. Раньше Юля мечтала путешествовать и расширять горизонты, жить и наслаждаться каждым мгновением. А за прошедшие годы эти счастливые мгновения можно пересчитать на пальцах. Нет, конечно, девушка побывала и на море — ездили с подружками в Затоку, а потом одна летала в Шарм-эль-Шейх. Путешествовала по Европе, поколесив по Вене, Амстердаму, Брюсселю и Брюгге, но радость от этих поездок и ощущение полноты жизни быстро проходили, потому что приходилось возвращаться к реальности. А она, как и прежде, была связана с деревней, домом бабушки, повседневными заботами и делами, с приземленностью, от которой порой хотелось выть. Она не сомневалась, что с легкостью защитит диплом, но при этом девушка чувствовала такую же растерянность, как и после окончания школы. Учеба давалась ей легко, сессии разнообразили унылую жизнь, и Шарапова стала подумывать о том, чтобы продолжить учиться и поступить в высшую школу туризма, в БГЭУ.