Часть 4 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да? Вы с сексом типа приятели по СМС?
– Ага, СМС, электропочта. Иногда сальные телефонные беседы. – О сексе Эмер говорить не очень-то нравилось – даже с близкими подругами. Этот предмет казался сокровенным, и, может, Эмер была немножко старомодной, как те девушки из конкурса “Мисс Подземка”, 1950-х, но Иззи вся загоралась.
– Ты эс-эм-сексила сексу? Вот это рекурсия. Вероятно, аккурат в этом будущее.
– Знаешь, – сказала Эмер, пытаясь увести Иззи в сторону, – дело даже не в другой девушке, это вообще-то не его тема.
– “Вообще-то” не его тема? А в частности – его?
– Я вообще-то не знаю. Секс у нас что надо, классный. На самом деле мне про это больше говорить не хочется. Оно меня расстраивает. Так часто произносить слово “секс” – одно расстройство.
– Спорить не буду, но вот эта книга, этот успех – по моим оценкам, наполовину твое достижение, ты такие раскопки произвела, и я даже не знаю наверняка, какие там мысли твои, а какие – Кона. Может, это твой замысел был с самого начала, а Кон его присвоил, извратил в определенную сторону – чтобы получилось подороже или чтобы попало в нишу, из которой ему будут слава или деньги. Тебе-то мудрость, а ему – расчет.
– Не имеет значения. Мужчиной быть трудно.
– Женщиной еще труднее. И вот то, второе, оно имеет значение. Не удивляйся потом, если он тебя отпихнет, как какого-нибудь средневекового писца. Когда ты рядом с ним, люди видят маленькую женщину за шторкой. Никакому мужчине это не понравится.
– И что же мне делать?
– Либо совсем уж ляг плашмя, либо встань, бля, в полный рост. Середина тебя прикончит. Ты вот так позволяешь ему быть худшим собой. Я не одного его виню – я виню и тебя тоже.
Эмер рассмеялась – рассмеялась, но усекла.
– Ты прямо как Опра, только злая. Может, мне следует “прислониться”?
– Делай что хочешь, только НЕ “прислоняйся”. Отслоняйся, бля, если уж на то пошло.
– Спасибо, Иззи.
– Все нормально?
– Да, я нормально. Полегчало.
– У меня не было такого намерения.
– Ха-ха. Спасибо.
– Обращайся. Чем собираешься заняться?
– Мороженое поем.
– Эмер…
– Собой займусь.
– Королевна! Злая Опра одобряет. Спок-ночи, Ганс.
Юнона
Когда Эмер вошла в свое здание, на вахте был Папа. Иммигрант с Гаити, облаченный в угловатый светло-коричневый мундир, смутно похожий на военный, словно Папу завербовали в неведомую армию консьержей – с тех самых пор, как Эмер в этом доме жила. Когда-то Папа был высок, но теперь состарился и сгорбился, и Эмер машинально помогала ему открывать тяжелую металлическую дверь. Ноги у Папы были заметно разной длины, двигался он с выраженной хромотой, которую изо всех сил старался превращать в походочку под шпану 1970-х. Эмер заметила, что ее поползновения к коллективному труду оскорбляли Папину профессиональную гордость и мужское достоинство, а потому перестала, однако теперь Папа ожидал ее помощи, дверь открывать ему было тяжко, и он безмолвно и несправедливо винил ее за это свежее напоминание о его истаявшей мужской доблести. В этом людном мире мужчин приходится ступать, как по минному полю, подумала Эмер, – сплошь невидимые границы и обиды, настоящие и выдуманные. Конца им нету.
Улыбнулась, осторожно спросила:
– Вы как, Папа? – Словно они с ним в одной команде по софтболу, а Эмер того и гляди похлопает его по заду.
Папа кивнул ей с угрюмым:
– Мисс. – Едва-едва помешал тяжелой двери закрыться и раздавить их обоих. Эта штука была почти целиком медная и весила тонну.
Эмер предложила Папе свой сжатый кулак – стукнуться. Видела, как он проделывает это с местными детьми, и завидовала легкости подобного светского жеста. “Хиповому” приемчику ее научил один ее подопечный еще в 2010-м, и хотя Эмер чуяла, что мир не стоял все это время на месте, она собиралась гонять это конкретное приветствие в хвост и в гриву, за границу иронии, сквозь ностальгию, в закат.
– Взрывайте, – предложила она. Папа ткнулся ей в кулак, но взрывать не стал[54]. Эмер двинулась к лифту.
Когда Эмер устроилась на кровати с мороженым и собралась переключаться туда-сюда с Фэллона на Колбера – СДВГ-развлечение[55], которое она именовала “просмотром Фэлбера”, – было полдвенадцатого. Эмер глянула в телефоне, сколько часов преподавания у нее завтра, и увидела СМС от Кона со снимком суси и подписью: “45$/шт!!! она не грусти”. Брр, “она”, а не “одна”, до чего же неудачная опечатка. Перечитать, что ли, не мог, прежде чем отправлять? В груди у нее сделалось туго, и она выдохнула – внезапный образ экзотических дредов Ананси. Образ этот не значил ничего – почти ничего.
Эмер проверила почту и голосовые сообщения. Полистала на телефоне “Нью-Йорк Таймс”. Фэлбер завели свой вечно юношеский, несколько чересчур заискивающий монолог, она вчиталась в заархивированную статью о космическом корабле “Юнона”, пролетевшем 1,7 миллиарда миль к Юпитеру и наделавшем удивительных снимков. Эмер подумала, что 1,7 миллиарда миль – это недалеко, если ты Юпитер. Луны Юпитера, Европа и Ганимед, видны отчетливо. Она перебрала в уме имена богов из доклада Кона, как мы беспрестанно вновь и вновь пользуемся одними и теми же персонификациями: вот теперь эта античная богиня стала космическим кораблем; то, что когда-то было антропоморфизирующим женским воплощением неизвестного нам, теперь стало антропоморфизирующим агентом всего нам известного.
Размышляя о Юноне, Эмер с удивлением ощутила у себя на щеке слезу: дочь Сатурна, сестра/жена Юпитера, мать Марса и Вулкана – все теперь забыто или многократно преображено до бессмыслицы. Забытая античная богиня среди легионов заброшенных божеств из книги Кона – однако еще и рукотворный космический корабль. Это поразительное человеческое сооружение сейчас находилось в миллиардах миль от места своего зачатия. Ужас до чего далеко. Как и богиня, также оставленная людьми, что поклонялись ей. И, как богиня, обреченная не приблизиться больше чем на 1,7 миллиарда миль к планете-супругу, пока прилежно делает снимки других небесных тел, обращающихся вокруг него. Трахает Ганимеда. Мальчишку? Мальчишку! Ну ладно. Да и тебя нахуй, Европа: первой заворожила Галилея, все верно, но ты всего-то шестая по масштабам луна Юпитера, сцучко.
Эмер посмеялась над своим же ехидным внутренним диалогом планет, лун, божеств и космического судна. Но на самом-то деле до чего страшно должно быть “Юноне”? До чего бесприютно, одиноко? Ясное дело, руки, что сотворили ее, сами того не ведая, вписали ДНК – через пот, чувство и внимание – в податливые материалы, и ясное дело, “Юноне” должно быть холодно и жутко мчать сквозь космос, отщелкивая фотокарточки, как тоскующий по дому турист. Просто все это было сейчас для Эмер чересчур, и она позволила себе приписать этой мертвой богине-машине собственную бесприютность и опосредованно печалиться. Ее удивило, с какой страстью она огорчилась, и слезы покатились совсем вразлад с обязательным смехом студийной публики у Фэлбера.
Пусть сперва оно и показалось бездонным, сестринское чувство к невозмутимой “Юноне” вскоре исчерпалось, и Эмер задремала.
Когда она проснулась от стука в дверь, несъеденное мороженое уже совсем растаяло. Эмер глянула на телефон: время – 3:37. И Фэлбера пропустила, и Кон по-прежнему не дома.
Сиды
– Кон? – крикнула Эмер, стряхивая дрему и направляясь к входной двери. Небось напился сакэ в “Нобу” и потерял ключи. Эмер потерла лицо ладонями, стараясь устранить красноречивые следы слез. Открыла дверь – и никого за ней не увидела, но затем ощутила что-то у своих ног, опустила взгляд и осознала, что это ребенок, – нет, не ребенок, а очень коротенький человек в ливрее привратника.
– Можно войти? – спросил малютка привратник.
Эмер была все еще тупая от сна.
– Придется пригласить меня в дом. Таковы правила, – сказал он скучающим тоном. Этот вот крохотуля консьерж.
– Ой, простите, – опомнилась Эмер. – Заходите. Уже поздно. – Она подавила порыв взять его на ручки, до того он был маленький.
Человечек оскалился на нее, словно прочел ее мысли. Шагнул в квартиру, не сводя взгляда с Эмер, – вроде бы рассерженный.
– Что-то не так? – спросила Эмер. – В доме? Сейчас очень поздно.
– Нет, в доме все так. Дом в порядке.
– Так в чем дело-то?
– Я Сид, – сказал человечек. – Произносится “си-ид”, но американцы зовут меня “Сид”.
Говорил этот странный человечек с акцентом. С шотландским? Ирландским? Южноафриканским? Австралийским? Что-то такое.
– Вы консьерж в этом здании?
Сид кивнул и огляделся.
– Я вас прежде никогда не видела, – сказала Эмер как можно любезнее.
– Видела, конечно.
– Нет, я бы запомнила.
– Да ладно? И почему же?
Черт.
– Потому что я запоминаю всякое.
– О. Вот и славно. Думал, скажешь, потому что я чуток мельче среднего.
– Правда? Я не…
– Думал, скажешь, потому что я мелкий карлик. Незабвенный Мини-я[56] в мартышечьем мундирчике.
Эмер хохотнула.
– Над этим можно смеяться? – спросила она, вообразив, как кто-то может попытаться пробраться в здание, забрать Сида и утащить, как футбольный мячик.