– И конечно, к нему присоединились Тедди и Камилла Белсайз! – Нет, их я не застал, – ответил Раффлс с горьким смешочком. – Тедди уехал на север, ему нужно играть в том жалком матче против Ливерпуля. Но эта игра очень быстро закончится, он вернется домой завтра, и я просто не вынесу встречи с ним и его Камиллой. Так что в следующий раз мы увидим его уже женатым, – добавил Раффлс, снова берясь за свою газету. – Их свадьба так скоро? – Чем скорее, тем лучше, – произнес Раффлс странным тоном. – Ты, кажется, совсем не рад этому, – заметил я, ужасно бестактно, конечно, но это было неспроста: его взгляды на брак всегда сбивали меня с толку. – Пока счастливы они, буду счастлив и я, – ответил Раффлс, усмехнувшись своей собственной благонамеренной формулировке. – Я всего лишь желаю, – со вздохом продолжил он, – чтобы они оба оказались достойны друг друга! – Но ты так не думаешь? – Нет, не думаю. – Ты много размышлял насчет молодого Гарланда? – Он мне очень дорог, Банни. – Но ты видишь его недостатки? – Я всегда их видел; к моим шести футам недостатков они и близко не подобрались! – Так ты думаешь, она недостаточно хороша для него? – Недостаточно – она? – здесь он осекся. Но тона его голоса было для меня довольно; невысказанное возражение было сильнее, чем слова, которые могли бы его выразить. Шоры упали с моих глаз. – Откуда вообще у тебя появилась эта мысль? – Я думал, она твоя, Эй Джей! – Почему? – Мне показалось поначалу, что ты не одобряешь эту помолвку. – Не одобрял, особенно после того, как бедный Тедди дошел до известных вам крайностей! Впрочем, сейчас я могу говорить откровенно. Такое поведение было бы нормально для нашего приятеля, Банни, но совершенно неправильно для того, кто мог хотя бы мечтать о браке с Камиллой Белсайз. – Но ты ведь только что сам во все тяжкие пустился ради того, чтобы их свадьба состоялась! Раффлс предпринял еще одну попытку вчитаться в газету. Теперь я поражаюсь, как он позволял мне допрашивать его все это время. Но правда наконец открылась мне, и я был вынужден созерцать ее не отрываясь, как восходящее солнце, хотя Раффлс, как теперь кажется, и не собирался скрывать ее. – С Тедди все в порядке, – ответил он невпопад. – Он больше никогда ничего подобного не выкинет; он получил урок на всю жизнь. К тому же, как ты знаешь, Банни, я всегда держу руку на пульсе. Это ведь я свел их двоих вместе. Но я не стану их разъединять. – Так это ты их свел? – повторил я скептически. – Более или менее, Банни. Начинался крикетный сезон, быть может, с начала прошло уже недели две; они были знакомы и до того, но мы с ней сошлись ближе еще до конца первой недели сезона. – И даже так, все же Тедди ты не отодвинул! – Дорогой Банни, надеюсь, что нет. – Но у тебя получилось бы, если бы ты только попытался, Эй Джей; только не говори мне, что не получилось бы! Раффлс, не отвечая, шуршал своей газетой. Он не был фанфароном. Но и образцом человеческого смирения он не был. – Я не стал бы играть в такую игру, Банни, – с надеждой на выигрыш, или без – будь дело в Тедди, или нет. И все же, – добавил он с задумчивой прямотой, – мы с ней рядом начинали гореть. как факел в ночи! Я обжег пальцы, и скажу тебе откровенно, не будь я тем, кем являюсь, Банни, я, может быть, набрался бы смелости сгореть целиком, поставив на карту все свое будущее. – Мне жаль, что это не так, – прошептал я, пока он изучал газетный лист вверх ногами. – Почему, Банни? Что за гадкие намеки! – воскликнул он, не показывая, однако, большого раздражения. – Она – единственная женщина, из тех, кого я встречал, – в открытую продолжил я, – которая была бы тебе ровней по духу, нраву и темпераменту! – Откуда тебе, черт возьми, знать? – воскликнул Раффлс, застигнутый врасплох, уставившись прямо в мои виноватые глаза. Не скрываю, иногда и я мог быть ему ровней по духу. – Ты забыл, что мы много времени провели вместе в тот вторник, когда шел дождь. – Значит, она говорила обо мне? – Немного. – И что она, имела на меня зуб? – Ну… да, немного! Раффлс стоически улыбнулся с чувством выполненного, несмотря ни на что, долга. – Огромный зуб, Банни, и очень острый, ты хотел сказать. Я сам наточил его для нее. Это было довольно просто, притом необходимо, еще и для моей пользы, помимо ее. Рано или поздно мне следовало оставить ее, так что, чем раньше, тем лучше. Стоит обмануть, отказать в танце, подвести женщину в чем-то, что вовсе не так важно, и она ни за что не даст тебе шанса сделать то, что важнее всего! Я вынуждал ее писать мне, но не отвечал. Что вы скажете о таком свинском поведении? Я сказал ей, что мы свидимся до моего отъезда за границу и прислал телеграмму о том, что не смогу появиться. Я не говорю о том, что все могло бы пойти иначе; но, как видите, у Тедди все получилось еще до моего возвращения! Ну, что было, то было. Она бы и не посмотрела на меня на той неделе, но, Банни, она не просто смотрела, когда старый Шейлок начал играть в свою игру, пытаясь меня опорочить и одновременно не выдать перед публикой. Она переводила взгляд с него на меня, и я поймал один взгляд, предназначавшийся ему, и еще другой, который она не хотела бы, чтобы я заметил, и они навсегда спрятаны в моем воровском сердце! Раффлс мрачно смотрел на меня через узкое купе; ни в его взгляде, ни в голосе не было ни тени шутки. Я страстно жаждал выложить ему все, что я знал, все, что она сказала мне насчет того, что он так неверно толковал – то, что она любила его, ведь мне это наконец-то было известно наверняка; но я дал ей слово, и слово это следовало сдержать, если не ради их пользы, то ради того, что оно было дано. – Но ведь вы двое созданы друг для друга! Я смог выговорить лишь это, и Раффлс только рассмеялся. – Тем больше причины отправиться в кругосветку, Банни, пока не появился малейший шанс нам встретиться снова. Наконец ему удалось правильно развернуть газету. Поезд несся, высекая искры, и освещал все на своем пути. Мы уже приближались к Дувру. Мое следующее гениальное замечание заключалось в том, что я «чую море». Раффлс оставил его без внимания; до того он говорил о ставках на игры в колонке объявлений и я решил, что он их внимательно изучает. Или, возможно, он вовсе их не изучал, а все еще думал о Камилле Белсайз и взгляде ее смелых карих глаз, который она не хотела показывать ему. Затем я внезапно увидел, как под светом лампы его лоб вспотел и побледнел. – Что такое, Раффлс? В чем дело? Он дрожащей рукой перевернул газету и молча ткнул ей в мою сторону, указывая на плохо пропечатавшуюся колонку с перечислением последних новостей. Нужная строка тряслась у меня пред глазами: ТРАГИЧЕСКАЯ КОНЧИНА ИЗВЕСТНОГО ФИНАНСИСТА Мистер Дэниэл Леви, держатель ссудной кассы, найден застреленным у своего дома в долине Темзы сегодня, в 5:30 пополудни, неизвестным, скрывшимся с места преступления. Я взглянул в его глаза. – Как раз в половине шестого мы расстались, Банни! – Расстались… Я не смог закончить вопроса. Но помертвевшее лицо собеседника наводило на жуткие мысли. – Расстались не хуже, чем ты с ним, Банни! – так Раффлс закончил мое предложение. – Не думаешь же ты, что я бросил его мертвым у ворот? Конечно, я гнал от себя эту мысль; но она все же преследовала мой разум; ведь раз уж я был так близок к подобному деянию, насколько мог Раффлс устоять, если бы был спровоцирован? И что стояло на самом деле за тем бегством, в которое мы пустились, совершенно неподготовленными? Все сходилось, исключая выражение лица и голос Раффлса, пока он говорил о Камилле Белсайз; но все же сам этот роковой шаг мог вызвать у него чувство, что он потерял ее, и развязать ему язык так, что он начал говорить об этой потере как о свершившемся факте; что же касается голоса и лица, то теперь они казались точно такими, как должны быть у загнанного преступника. – Но что ты делал у его ворот, Эй Джей? – Проводил его домой. Это по дороге. Почему бы и нет? – Так ты говоришь, что оставили его в пять тридцать? – Я клянусь. Я посмотрел на часы, думая, успею ли на поезд, а часы у меня точнее некуда. – И ты не слышал выстрела, когда уходил? – Нет – я спешил. Я даже перешел на бег. Кто-нибудь наверняка видел, как я бежал! А теперь я, как тетушка Чарли из той пьесы, – продолжил он с кривой усмешкой, – и вынужден буду бегать, пока меня не изловят. Теперь ты понимаешь, что делал там Маккензи! Старый пес уже меня выслеживает. Дороги назад нет. – Даже если ты невиновен? – Уж точно не в случае такой сомнительной невиновности, как моя, Банни! Вспомни, как мы обходились с бедолагой Леви в последние двадцать четыре часа! Он прервался, мне показалось, припоминая сам, как все происходило; и выражение сострадания на его лице вполне ответило на мои мерзкие предположения. Но в его взгляде было и раскаяние, что у Раффлса я наблюдал гораздо реже. И все же самым редким было чувство тревоги, доходящее почти до паники, что вовсе не имело прецедентов в моих наблюдениях за ним и совершенно не соответствовало моим представлениям о характере моего друга. Но сквозь все это проглядывало наслаждение новыми ощущениями и смакование оттенков чувства страха, очень знакомые мне, но все же вполне сочетавшиеся и с его историей и с моим потаенным опасением. – Никто не должен об этом узнать, – сказал я в полной уверенности, что через тех, кто знает об этом сейчас, ничего не просочится на Божий свет. Но Раффлс сразу же плеснул водицы на мой огонек уверенности и надежды. – Об этом непременно узнают, Банни. Они начнут копаться в последних его часах на Земле, и найдут кое-что подозрительное в последние пять минут. Потом будет обнаружено, что я убегал с места преступления, затем меня опознают, а дальше поймут, что я бежал из страны! Всплывет Карлсбад и наша с ним первая стычка, огромный чек, обналиченный вчера; мой бравый двойник поймет, что в банке его место занял кто-то другой; все выйдет на свет по кусочку, и если меня поймают, все кончится обвинением в убийстве в том самом уголовном суде Олд Бейли! – Тогда я буду с тобой, – заявил я, – как пособник до и после преступления. Пойдем по одному делу! – Нет, нет, Банни! Ты должен от меня избавиться и вернуться в город. Я тебя вытолкну, когда поезд замедлит ход в Дувре, сможешь пристроиться на ночь в здании конторы Лорда-Смотрителя. В подобном общественном месте таким, как мы, проще всего залечь на дно, Банни. Но не забывай про мои правила, когда я отчалю.