Таким образом, в пивоварнях постоянно существовало в огромных количествах легальное пиво, которое могли использовать в своих интересах желающие нарушить закон. Стенсоны проявили откровенное рвение, и через месяц после вступления закона в силу компания Stenson Brewing Company предстала перед судом. Трое из четырех братьев Стенсонов были оштрафованы, включая самого молодого и активного Джозефа. Вскоре он заключил соглашение с Драггэном и Лейком о поставках реального пива. Парочка была готова закупать продукцию всех пяти пивоварен Стенсонов, но застряла в продажах на своем участке Долины – исключение составляло лишь кабаре Little Bohemiа на севере Чикаго. Ходили слухи, что Торрио приобрел заброшенную пивоварню, намереваясь превратить ее в один из борделей, но в последний момент решил использовать здание другим образом, тем более что связь Драггэна и Лейка со Стенсонами придала бы делу нужный Торрио внешний антураж. Торрио видел возможность объединения всех организаций, которые могли служить жаждущему городу, поддержку осуществляемых пригородных операций и множество других идей. На пути Торрио было только два препятствия. Любовь и страх деморализовали Большого Джима Колозимо. В жизнь Колозимо вторглась прекрасная Дейл Уинтер, певица с восхитительными формами, в стиле Лилиан Рассел[51]. В 1917 году, в возрасте двадцати пяти лет, Уинтер приехала в Чикаго, мечтая петь. Ей не удалось сразу получить роль в каком-либо водевиле, и в поисках работы Уинтер познакомилась со скрипачом Артуром Фабри, в скором времени ставшем руководителем квинтета в Кафе Колозимо. Скрипач видел ее выступление в Гранд-Рапидсе три года назад и устроил несколько бенефисных выступлений. Фабри и Уинтер стали близкими друзьями (возможно, больше, чем друзьями), Артур купил девушке шикарную одежду и устроил прослушивание перед Большим Джимом Колозимо, который находился в восторге от роли импресарио собственного заведения. Она пришла, она спела, она победила. Кроме выступлений в Кафе Колозимо Уинтер пела в Методистской церкви на Сауз-Парк-авеню. Когда среди прихожан пошли разговоры о светской деятельности певицы, они принципиально ополчились против Дейл, и даже проповедь пастора на тему «Кто среди вас не без греха, пусть первый бросит в меня камень» не смогла растопить лед в сердцах методистов. Уинтер уволилась без сожаления, Колозимо стал для нее не только боссом, но и защитником от религиозных фанатиков и ресторанных пьяниц. Уинтер носила белое платье с красной розой на груди, демонстрируя идеальную фигуру. Ее красота, изящество, голос и манеры – все, что один журналист назвал «неоспоримым шармом», – доводили Колозимо до сумасшествия. У Колозимо были связи со светскими дамами, которые находили удовольствие в обществе здорового, привлекательного, сеющего ужас, но при этом обходительного, владельца главного кафе города – центра светской жизни. Эксперт в вопросах проституции, обладавший отточенным чутьем, имел особое пристрастие к изысканным женщинам. Но это были чужие женщины, а Дейл Уинтер могла стать его. Он обратился к Энрико Карузо и Титте Руффо, чтобы те послушали Уинтер и оценили вокальные данные. Когда маэстро Чикагской оперы Клеофонте Кампаньини признал голос соответствующим академическим стандартам, Колозимо определил Дейл в Чикагский музыкальный колледж. Примерно в это же время Колозимо с женой, Викторией Мореско, начали жить раздельно. Дейл вспоминала: «Я собиралась жить с Колозимо только при условии, что мы поженимся. Но я любила его – любила всем сердцем!» Его любовь к Уинтер была совершенно очевидна. Поразительно, учитывая прошлое и характер Колозимо, рассказ Дейл о добрачном воздержании, возможно, был правдой. Личный водитель Колозимо, Вульфсон, никогда не был свидетелем даже прощального поцелуя перед сном, когда босс провожал Уинтер после закрытия ресторана до квартиры. Колозимо сопровождал девушку до двери и целомудренно откланивался. Вулфсон отмечал, что Колозимо возвращался в машину, словно мальчуган со свидания с королевой бала. Любовь оказала на жизнь Большого Джима такие же радикальные перемены, как сухой закон на Чикаго. Он передал управление борделями, игорными и питейными заведениями в руки Торрио, ослепленный новообретенным статусом звезды высшего света. Изысканность Дейл Уинтер сулила чистую, порядочную жизнь. Она была прекрасной парой для обновленного, очищенного Колозимо. Однако этим надеждам, порожденным любовью, не суждено было сбыться. Если бы Колозимо стал королем бутлегеров, как того хотел Торрио, то ни в коем случае не смог бы вести новую жизнь. Являясь боссом преступного мира, Колозимо был совершенно незаметен, равно как и его доход. Клиенты Колозимо, конечно, ухаживали за элегантными куртизанками в кафе, но даже самые похотливые из политических покровителей не хотели частых встреч с двухдолларовыми шлюхами. В первое время бутлегерство привлекало внимание прессы, и конечно, никто не допускал, что контрабандисты смогут стать признанными членами общества. Бутлегерство было опасным занятием. Империя, мечты о которой лелеял Торрио, неизбежно должна была вызвать нападки, как и сеть борделей Колозимо. Ему пришлось разобраться с несколькими серьезными неприятностями осенью 1919 года, представляющими особую сложность, так как угрозы распространялись и на Дейл. Убытки от постоянного воровства были привычны, но тем не менее доставляли неприятности. В любом случае он боялся расширения бизнеса, которое могло вызвать преследования со стороны федералов и неприятности от рэкетиров и конкурирующих бутлегеров. Зачем? Банька Джон Кофлин любил повторять слова сенатора Уильяма Мэйсона: «Никогда не хватайся за большое. Держись за малое. Так безопаснее». Колозимо уже был связан с бутлегерством. Торрио склонил его поддержать Джека Гузика, неприятного, тучного и навязчивого сутенера. Колозимо дал Гузику $25 000 на покупку небольшой пивоварни, поставляющей пиво в пригородные проекты. Кроме того, весной 1919 года, еще до вступления в силу сухого закона, Торрио прикупил пивоварню Malt-Maid. Это были мелочи, план Торрио предполагал охват всего Чикаго. В том, что Колозимо позволил Торрио действовать самостоятельно и оторвался от операций, таилась опасность для него. Это означало полную передачу власти, необходимой для личной защищенности в новом и очень уязвимом предприятии. С другой стороны, зачем ему было нужно рисковать свободой, жизнью или собственностью? Колозимо имел непререкаемый авторитет, и без такого руководителя Торрио не смог бы набрать нужный вес, позволяющий осуществить задуманное. Сухой закон вступил в силу, и Торрио наблюдал, как Драггэн, Лейк и другие глупо, поспешно, мелочно и беспорядочно делали то, что он собирался делать методично и с размахом. Торрио надеялся повлиять на Колозимо, но все рухнуло, когда он объявил о решении развестись с Викторией и жениться на Дейл. Ходили слухи, что Торрио сказал Колозимо: «Ты губишь себя». Торрио не мог дерзить боссу и так относиться к любви, порядочной женщине и свадьбе. В 1912 году Торрио женился на Анне Джейкобс, обворожительной рыжеволосой красавице. Ей было двадцать два года, Торрио – тридцать. Никто не мог понять, как Торрио мог познакомиться с Анной, девушкой из небольшого городка рядом с Лексингтоном, штат Кентукки, далекой от всего, что творилось в Дамбе. Юрист, обедавший у Торрио, сказал, что Анна Торрио была «грациозной, интеллектуальной личностью из хорошего общества». Женившись, Торрио переехал из отеля, расположенного в самом сердце Дамбы, в квартиру на углу 19-й и улицы Арчер, на севере района, стремясь по возможности оградить жену от тамошней грязи. Он не пил, не курил и не пользовался услугами, которые предлагал клиентам. Он был мягким и умеренным в разговорах, никто не слышал, чтобы Торрио сквернословил. Каждый вечер около шести часов он летел домой, где проводил вечер в спокойной семейной обстановке, которую так любил. Анна называла Торрио «лучшим и самым дорогим из мужей», а их брак – «одним длинным и безоблачным медовым месяцем». Колозимо разошелся с Викторией 20 марта 1920 года. Он дал $50 000 отступных, обвинил бывшую жену в измене и без проблем получил развод. Позже Виктория говорила, что авторитет Колозимо позволил развестись без уведомления. Виктория страдала недолго, уже через две недели она вышла замуж за Антонио Виллано, на двадцать лет моложе. Молодой супруг занимался изготовлением надгробий и мелкими преступлениями. Колозимо и Уинтер поженились в городке Френч-Лик, штат Индиана, где бракосочетание чикагцев совершалось за несколько минут. Он нанял гастролирующий цирк, чтобы развлечь гостей на приеме в честь свадьбы (медвежонок укусил одного из них). После медового месяца в Вест-Баден, штат Индиана, они вернулись в особняк на улице Саут-Вернон, 3156, примерно в миле к югу от Кафе Колозимо. Тем временем Торрио готовился к решительным действиям. Он консультировал молодого лейтенанта Аль Капоне, как правильно выбирать людей. От правильного выбора зависело многое. Предстояло совершить не какое-то рядовое убийство; Торрио прекрасно понимал, полиция плотно займется этим делом, и поэтому они с Аль Капоне не могли оставить какие-либо улики или следы. Как бы тщательно дело ни было спланировало, шероховатости могли возникнуть в любой момент. В этом случае предполагаемому убийце пришлось бы менять решение на ходу. В то время как Колозимо проводил медовый месяц, Капоне попросил совета у Фрэнка Йеля (это была услуга, которую Йель оказал, и менее чем через год долг был оплачен). Все произошло через неделю после возвращения Колозимо с молодой женой на Вернон-авеню. Торрио сообщил, что у Джима О’Лири[52], с сарая матери которого предположительно начался Великий чикагский пожар[53], остались два грузовика хорошего довоенного виски. О’Лири должен был встретиться с Колозимо в ресторане в 4 часа дня во вторник, 11 мая 1920 года, и договориться об организации доставки. Дэйл планировала вместе с матерью, переехавшей жить к молодоженам, пройтись по магазинам. Колозимо обещал отправить им машину после того, как Вульфсон высадит его у ресторана. Во время поездки Колозимо был несколько возбужден и что-то бормотал на итальянском, которого Вульфсон не знал. Зайдя внутрь, Колозимо прошел в небольшой кабинет, где бухгалтер Фрэнк Камилла работал со счетами. Они обменялись любезностями. – Привет, Фрэнк, – сказал Колозимо, – как жизнь? – Все нормально, – дал неизменный ответ Камилла. Колозимо спросил о посетителях и о телефонных звонках. Нет. Далее последовала небольшая беседа о бизнесе, после босс позвонил адвокату, поболтал несколько минут с другими сотрудниками офиса в задней комнате, а затем пошел в переднюю часть ресторана, намереваясь уйти. На Уэбеш из ресторана выходили две двери, расположенные примерно в пятидесяти футах друг от друга вдоль фасада. Убийца Колозимо распахнул ту, что ведет прямо на тротуар (дверь имела стеклянные панели, за ней находился большой вестибюль с другой дверью, ведущей в гардероб). Примерно через пятнадцать минут после прихода Колозимо находящиеся внутри услышали два хлопка подряд, недостаточно громких, чтобы обратить внимание, но достаточно важных для дальнейшего расследования. Никто и не подумал о выстрелах, хлопки больше походили на звуки, издаваемые лопнувшими автомобильными шинами. Шеф-повар Антонио Цезарино выглянул из окна на улицу, но ничего не обнаружил, а Фрэнк Камилла, бросив бухгалтерию, вышел наружу через служебную дверь с южной стороны. За его спиной закрылся пружинный фиксатор, и Фрэнку пришлось вернуться через главный северный вход. Еще не войдя внутрь, через стеклянные панели он увидел Колозимо, лежащего лицом вниз, на кафельном полу вестибюля. Голова была в крови, а тело лежало так близко от двери, что Камилла едва мог туда протиснуться. Торрио был прав – полиция в самом деле направила все силы на расследование убийства. В ближайшее время в кафе наведались начальник полиции Чикаго, его первый заместитель и глава детективного отдела. Положение тела и угол ведения огня показали, что Колозимо находился спиной к стрелявшему. Отсюда следовали два возможных сценария. В первом случае Колозимо зашел в вестибюль, в то время как убийца, скрывающийся в туалете, вышел следом. Во втором случае убийца находился лицом к лицу, но Колозимо резко отвернулся – он делал так, когда хотел дать понять собеседнику, что разговор закончен. Одна пуля попала в стену у кассы, другая вошла в голову Колозимо за левым ухом. Он так и не успел вынуть из заднего кармана пистолет калибра 38 с перламутровой рукояткой. Полиция обнаружила в кафе две весьма интригующие записки. Одна, найденная на столе, была нацарапана на бланке заказов с телефонным номером компании National Rubber Products. Она содержала три непонятных фразы: «Прощай, вампир!», «Прощай, Левша!» и «В субботу вечером», – подписанная Самюэлем Лэвином, которого никто не знал. Другая записка была найдена на телефонной полке в вестибюле и была написана рукой самого Колозимо. В ней были указания неизвестному по кличке Лебедь: «Не держи больше тринадцати человек. Если больше – уволь кого-нибудь. P.S. В любом случае все, что дороже $50, принадлежит мне». Слух о сенсационном убийстве всколыхнул весь Чикаго. У Дейл, которая услышала новость еще в торговом центре, случилась истерика. «Джима больше нет, все пропало… Я никогда не буду счастлива», – рыдала она спустя два дня. У полиции было много подозреваемых. На первом месте братья Виктории – Луи и Хосе, но вскоре их освободили ввиду железного алиби. Виктория навещала новую родню в Лос-Анджелесе вместе с мужем. Скрипач Артур Фабри, старый друг Колозимо, возможно, имевший зуб на почве ревности, вызвал подозрение лишь на короткое время, как и один сбежавший сумасшедший, клявшийся отомстить бывшему боссу за свидетельские показания по делу об убийстве. Другие версии относились к возможной мести банды Black Hand за неуплату долгов, или, наоборот, – за необузданные аппетиты самого Колозимо. Возможно, убийцей был проигравшийся игрок, доведенный до отчаяния; не исключено, что преступление произошло на почве рэкетирских или бутлегерских войн; в конце концов, убить мог даже менее удачливый коллега по банде. Несмотря на все усилия, полиция оказалась в тупике. В ходе следствия были допрошены и Торрио, и Капоне, известные как ближайшие помощники. Торрио нарочито горевал из-за кончины Колозимо. «Я убил Джима? – Джон плакал горючими слезами. – Да мы были с ним как братья!» У обоих было неопровержимое алиби. Что касается Йеля, полиция подобралась к нему ближе, чем того можно было ожидать. Полиция попросила нью-йоркских коллег провести возможную идентификацию преступника. Портье Джозеф Габрела видел убийцу, ожидающего Колозимо. Габрела описывал коренастого мужчину ростом пять футов восемь дюймов, с полным смуглым лицом, в черном котелке – это описание подходило к Йелю, позволяя запросить его фотографию из Нью-Йорка. «Это тот самый человек!» – сказал Габрела, и чикагские детективы отправили портье в Нью-Йорк на опознание. Однако на живом опознании Габрела проявил благоразумие, заявив, что парня, которого он видел в ресторане, в числе показанных людей нет. Между тем никто не сомневался, что, если и не сам Йель нажал на курок, действовали его люди в интересах Торрио, однако из-за недостатка доказательств убийство так и осталось официально нераскрытым. У духовенства были свои соображения. Известная «неприкрытая греховность» Колозимо, редкие появления в церкви, уклонение от пасхальных обрядов, развод и повторный брак – все это убедило Джорджа Манделайна, архиепископа Чикаго (позже американского кардинала Римско-католической церкви), запретить отпевание тела в католической церкви или на кладбище. Это расстроило планы на проведение мессы в храме Санта-Мария Инкороната и погребение на кладбище Маунти-Кармель[54]. Архиепископ посоветовал провести «скромные обряды» – насколько могли позволить родные и близкие. Зрелище получилось гротескное. Толпа собралась за пределами особняка Колозимо задолго до начала службы. Внутри самого здания находилось пятьдесят три человека – несущие гроб, рабочие и почетные гости. На похороны собралось такое количество олдерменов, что их хватило бы для обеспечения кворума городского совета. Присутствовали: конгрессмен, помощник окружного прокурора, два государственных законодателя, два члена окружного комитета, звезды Чикагской оперы, рестораторы самого высокого уровня, наиболее заслуженные игроки, известные сводники и сутенеры, владельцы злачных заведений (включая Джона Торрио) и другие уважаемые люди, подобные Айку Блюму[55] и Сол Ван Прагу[56]. Обсуждая список присутствующих, газета назвала это сборище «странным комментарием к нашей законодательной и судебной системе». После молитвы, прочтенной преподобным Паскалем Р. де Карло, пастором итальянской Пресвитерианской Церкви, олдермен Джон Кофлин опустился на колени у гроба из красного дерева, отделанного серебром, стоимостью $7500 и произнес еще одну молитву за упокой усопшего. В то время как оперный Квартет Аполло пел что-то подходящее, Дейл Колозимо, пошатываясь, оперлась на руку адвоката, Рокко де Стефано, и гроб вынесли наружу под «Ближе, Господь, к Тебе»[57]. Дейла и де Стефано следовали за катафалком в закрытой машине. Олдермены Кофлин и Кенна возглавляли толпу из пяти тысяч человек, вытянувшуюся на целую милю. В районе Дамбы, около любимого Кафе Колозимо, была сделана десятиминутная остановка, и два духовых оркестра сыграли траурный марш. Зеваки перекрыли окружающие улицы и заполнили все пожарные лестницы в поисках лучшего обзора. На Оквудском кладбище де Стефано не дочитал панегирик, не совладав с нахлынувшими эмоциями. Банька Джон Кофлин закончил речь за него. Джон Торрио тоже оплакивал погибшего. Возможно, он искренне страдал из-за того, что человек, помогавший ему подняться в Чикаго, умер. Аль Капоне не брился с момента гибели Колозимо, следуя старой традиции. Гангстеры Чикаго соревновались между собой в красоте и размахе проводов Колозимо. Колозимо не оставил завещания. По законам Иллинойса, он умер холостым, потому что женился второй раз раньше, чем через год после развода. Ни Виктория, ни Дейл не получили никакого значимого имущества, включая недвижимость. Ожидалось, что наследство составит от $250 000 до $500 000 наличными, плюс список интересов Колозимо. Вместо этого в офисном и банковском сейфах покойного обнаружилось $28 000 в государственных облигациях, бриллиантовый кулон ценой $2000, какая-то разменная мелочь и акции отеля. Особняк стоимостью $81 000 достался отцу Колозимо, Луиджи, по решению суда. Щедрый папаша выделил Дейл $6000 в облигациях и бриллиантовый кулон; Виктория получила $12 000. Дейл вернулась в шоу-бизнес и вышла замуж за актера и продюсера в 1924 году[58]; Виктория развелась с молодым мужем через год после убийства Колозимо и исчезла из Чикаго. Значимость жизни Колозимо можно подытожить двумя посмертными эпитафиями. Первую высказал Айк Блюм: «Большой Джим никогда не был скрягой. В какую бы игру ни играл, никогда не стрелял из-за угла. Он не был жадным, в отличие от десятков других. Большой Джим привлекал в район красных фонарей и молодчиков разного сорта, и миллионеров. Благодаря Колозимо огромное количество людей получило работу. Он не позволял обмануть приятеля, отказать в чем-нибудь хорошему парню и всегда умел держать рот на замке». Вторая появилась в газете: «Со временем его имя все меньше и меньше ассоциировалось с чем-то дурным». Колозимо сумел добиться того, что теневая деятельность стала не убийственной игрой, а рациональным бизнесом. Партнеры ценили предпринимательский талант Колозимо и не боялись его, в отличие от других бандитов, что сделало Большого Джима популярным. Он погиб, потому что пошел против правил. Глава 5 Восхождение Торрио