Чародеи вроде Олливана. И все же кто-то счел нужным сохранить работы этих чародеев для потомков, а Олливан и Джаспер их украли. Это конкретное заклинание было коварно своим видимым отсутствием насилия. Оно звучало безобидно даже на бумаге. Если кто-то попытается наложить на дверь отпирающее заклинание, она послушно распахнется прямо в чулан. Но стоит заклинателю переступить порог, как он окажется в совершенно другом месте. Где именно, Олливан не знал, но провел несколько экспериментов с дверью и приобрел уверенность в том, что конечная точка существует не в этой реальности. Никто, кроме него и Джаспера, не хотел посещать эту комнату со старьем, и поэтому единственной жертвой заклинания стала несчастная крыса, которая благородно протестировала механизм заклятия. Когда Олливан опустился на колени у замка и снял заклинание с помощью записей, которые сделал в свое последнее утро у Пендергаста, он быстро помолился за бесстрашного грызуна. Защита была снята, и Олливан напряг все свои чувства в поисках какой-либо другой магии на двери, но, казалось, можно зайти безопасно. Он обхватил пальцами защелку, и его магия открыла замок. Он толкнул дверь – и отскочил назад, когда изнутри донесся пронзительный, мучительный визг. Из комнаты выскочила крыса, тощая, с красными глазами и проплешинами в шерсти. Конец ее хвоста был выкрашен в синий цвет. Олливан покрасил его, чтобы позже опознать. Крыса, дрожа, прижалась к плинтусу и не переставала визжать. Занервничав, Олливан околдовал ее волной спокойствия – заклинание, не действующее на людей, но используемое работниками конюшни, пастухами и им подобными на своих подопечных. Крыса успокоилась. Олливан судорожно вздохнул. Он наслаждался заклинаниями из-за их бесчисленных тайн; из-за потенциальных возможностей, которые они открывали. Но теперь он хотел упасть на колени и поблагодарить все до единого созвездия за то, что с тех пор, как он произнес это заклинание, из Странствующего Места никто не пропал, потому что с ними стало бы то же самое. Он осторожно переступил порог и, так как из мрака не вылетело ничего, что могло бы его обезглавить, рискнул войти, осторожно ступая и следя за тем, чтобы ни к чему не прикасаться. Он не знал, какая опасная магия была разработана и испытана в этой комнате с тех пор, как он был здесь в последний раз. Тот же знакомый запах – химический, но в то же время природный, как сера, смешанная с тимьяном, – пропитал комнату, и когда Олливан вдохнул его, то мыслями вернулся ко всем чудесным вещам, что здесь происходили. Открытия и эйфория, наступающая вместе с осознанием неудержимой силы. Возможно, он был более юным, чем ему тогда казалось, потому что ни одно из заклинаний, которые Олливан здесь сотворил, теперь не казалось особо привлекательным. Он нашел и зажег лампу, подняв ее над головой, чтобы осветить чулан. Первое, на что упал свет, – что-то сверкающее на полу. Олливан наклонился, чтобы осмотреться. Осколки стекла. Там же было что-то похожее на почву, которую словно пытались замести в угол. Большинство предметов, которые Олливан зачаровал за год до своего изгнания, были там, где он их оставил. Даже прялка, которая при вращении испускала чары, усыпляющие в радиусе четверти мили всех, кроме самого прядильщика. Они проверили это только раз – нервничая и хихикая, как школьники, – и всего на десять секунд или около того. Ровно столько, чтобы один из них рухнул, а другой подтвердил, что все сработало. Слава звездам, никто тогда не умер, заснув на своем рабочем месте, – все происходило днем вторника. Хотя находящийся в полете метаморф на другой стороне реки упал на землю и сломал себе все конечности. Джупитус и его дружинники пытались исследовать заклинание, но безрезультатно. Там находились, казалось бы, пустые стеклянные флаконы, которые, если их открыть, наполняли воздух криками. Олливан мог только предположить, что они были нужны для того, чтобы причинять боль людям, крики которых никто бы не смог услышать. Он не зачаровывал флаконы с таким намерением, просто хотел проверить, сработает ли заклинание. И оно сработало, что было доказано с помощью его сестры. Он выстрелил в нее из рогатки, и ее крик был высосан из воздуха. Не было никаких признаков тех старых записей, что они выкрали. Этого следовало ожидать. Если у Джаспера была хоть капля здравого смысла, он уничтожил их в ту же секунду, как Олливан вернулся через портал. Но к ужасу Олливана, самой опасной вещи, которая когда-либо была в этой комнате, также не оказалось. Заклинание Гайсмана исчезло. – Небо, земля и все эти проклятые созвездия, – пробормотал Олливан, пытаясь собраться с мыслями. Могла ли ловушка сработать? Может быть, Джаспер каким-то образом обезвредил ее. Возможно, оно не сработало, и все его месяцы страха и сомнений были напрасны; опасность, которую он пытался предупредить, была лишь фантомом, вызванным его паранойей. Конечно, если бы оно сработало и подействовало так, как он и опасался, то уже об этом бы узнал. Если не… Олливан поставил лампу, чтобы его трясущиеся руки не уронили ее. Джаспер не явился сегодня на свое занятие с Кассией. Что еще сказала его сестра? Говорила ли она с ним с тех пор? Олливан не мог вспомнить. Он предположил, что Джаспер не пришел, потому что не хотел сталкиваться с Олливаном в доме. Но что, если благодаря еще одному невероятному стечению обстоятельств Джаспер разбудил Гайсмана в ту самую неделю, когда Олливан вернулся в Уизерворд? Если заклинание только пробудилось, возможно, оно еще не проявило весь свой эффект. Каким бы этот эффект ни оказался. Если бы все пошло так, как задумывал Олливан и заклинание подействовало, то прошло бы совсем немного времени, прежде чем весь квартал понял бы – что-то происходит. Но если что-то пошло не так… Он обнаружил, что испытывает к Джасперу нечто такое, чего точно не ожидал, когда расставлял ловушку для этого юноши: Он не хотел убивать его. Олливан совершил много плохих поступков и наложил много опасных и неприятных заклинаний. Ему нравилось исследовать границы магии, но правда была в том, что границы эти часто были ужасающими. Заклинания, делающие оружие из вещей, которые раньше никто и представить себе не мог в качестве оружия. Заклинания, которые применялись к телу и разуму; заклинания, для проверки которых приходилось красть трупы. Фактически в течение примерно шести месяцев его главным увлечением была сложная магия заклинаний, используемых для самой по себе кражи; вариации транспортирующей магии и сложные чары, которые могли скрыть – при самой экстравагантной краже Олливана – целый рояль. И он готов был без особого стыда признать, что смерть Джаспера Хоукса когда-то была его самым сильным желанием. Но он никогда не сделал бы этого, хотя несколько вещей в этой комнате весьма упростили бы задачу. Потому что Олливан никогда не собирался быть убийцей. Возможно, уже слишком поздно, но имелся только один способ все выяснить. Глава 12 Кассия щелкнула ножницами, и цветочные головки посыпались на землю. – Если ты любишь цветы, почему ты хочешь их убить? Вайолет сидела на скамейке, стоявшей вдоль края маленькой беседки в глубине сада Симсов. Было уже поздновато для того, чтобы собирать бутоны, но Кассия ушла с дедушкиного ужина расстроенная, а этот уголок сада казался ей островком спокойствия. Помогало и то, что в руках находилось что-то острое. С каждым взмахом ножниц она избавлялась от мыслей о самодовольном лице Олливана и его надменных словах. О том, с каким восхищением ее мать смотрела на своего первенца. О том, как она не хотела замечать правды о его изгнании. О дедушке, который позволил правилам своего дорогого Общества победить и даже не попытался что-то предпринять для изменения устава. Возможно, Джупитус думал, что только выиграет от того, что не позволит Олливану разрушить Общество, каким они все его знали, но это лишь сыграло брату на руку. – Прямо сейчас я хочу убивать, – ответила она, нанося серию смертельных ударов по цветам. – Хорошо еще, что я ограничиваюсь растениями. – Так ты делаешь это, чтобы выплеснуть жажду насилия? Аккуратно замаскированная нотка тревоги в голосе куклы заставила Кассию улыбнуться. – Дело не только в этом. – Тогда в чем? Она подобрала с земли стебли и поднесла один к носу. – Они отцветут и умрут, неважно, срежу я их или нет. Но я могу позволить цветку сбросить лепестки, и они сгниют на земле. А могу спасти их от такого печального конца, превратив во что-то другое. Что-то прекрасное. – Но они не будут такими же красивыми, как свежий цветок. Кассия улыбнулась. Вайолет была не первой, кто находил ее пристрастие странным, но она не возражала. То, что это занятие было понятно только ей, делало его еще более ценным. – Для меня они будут самыми красивыми. Иногда вещь прекрасна, потому что она уже умерла. Как череп воробья или бледно-голубая скорлупа расколовшегося яйца. Даже если что-то мертво, это еще не значит, что оно никому не нужно. Она собрала срезанные цветы в аккуратную кучку на скамейке. Все это время Кассия чувствовала на себе взгляд куклы. – Все эти мертвые вещи успокаивают тебя, – сказала наконец Вайолет. – Да. – Они вроде как… ценные игрушки. Кассия посмотрела на кучу бутонов и пожала плечами. – Думаю, в некотором смысле это так. Хотя я не уверена, что люди моего возраста привязываются к своим игрушкам так, как это делают дети. Возле садовой калитки послышался шум, и Кассия повернулась. Пока она сидела в беседке под люминесцентным камнем, все вокруг было тусклым, но она могла разглядеть очертания птицы, во время взлета шелестящей ветвями грушевого дерева. Кассия откинулась на спинку скамьи. Чего она ожидала? Что сюда придет Джаспер собственной персоной, положит свои книги на скамейку и спросит, как она спала? Так всегда начинались их уроки, но сегодня он так и не появился. Она отправила посыльного проверить юношу, хоть и понимала, что этот знак вежливости стал бы обременителен для Джаспера, который в ночь посвящения уже ясно выразил свое отношение к ней. Когда Олливан устроил то эффектное появление, она посмотрела на Джаспера в последний раз и увидела, как он с холодной усмешкой вышел из комнаты. Наверное, Кассия на его месте поступила бы так же. Тем не менее потеря наставника заставила ее испытывать растерянность и пустоту. Казалось, его никогда особо не волновали ее неудачи в магии. Он был терпелив и обнадеживал ее на протяжении всех их уроков. Он был полон уверенности, что она добьется успеха, но при этом не сердился, когда у нее ничего не получалось. И теперь ни с того ни с сего единственной дружбе, которую Кассия завела с тех пор, как попала в Харт, пришел конец. – Я хотела бы быть для тебя утешением, – сказала Вайолет, и Кассия вздрогнула. Она не сразу вспомнила, о чем они говорили. Задумчивое молчание Вайолет застало ее врасплох. – Ты и есть утешение для меня. Мертвые цветы и кости животных не разговаривают. Это совсем другое. – И у тебя нет других игрушек, с которыми можно поговорить? – Что ж… нет, нету. Или людей. – Значит, я тебе важна? Кассия в тысячный раз напомнила себе, что Вайолет всего лишь кукла. Она просила ее привязанности, потому что именно для этого и существовали зачарованные куклы. Ее голос был полон надежды, потому что в нем заключалась магия, а не потому, что слова имели смысл. – В какой-то мере да, – легко сказала Кассия, решив, что это хороший компромисс между ее сентиментальностью и гордостью. Но затем сразу сменила тему. – У тебя в волосах лепесток. Замри на секунду. – Как мило. Кассия смахнула лепесток и поправила локоны Вайолет. – Вот. Такая же прекрасная, как всегда. Какое-то мгновение Вайолет ничего не отвечала. Кассия задавалась вопросом, расстроена ли она из-за того, что девушка уклонилась от вопроса о привязанности. Она вообще могла расстраиваться? – Ты обещала, что сделаешь мне прическу, как у тебя, – сказала она в конце концов. – О. Кассия удивленно выпрямилась. Да, она сказала Вайолет, что переделает прическу, когда они еще были в чулане. Но то, что кукла снова подняла этот вопрос, почему-то выбило из колеи. – Хорошо. Давай посмотрим. Она притянула куклу поближе и посмотрела на ее волосы при свете. – Ах. Они приклеены. Вайолет издала звонкий смешок.