– Иногда то, что мы вынуждены делать для тех, кого любим, трудно принять. Мы можем только надеяться, что они не попытаются наказать нас за эту попытку. Он огляделся, его глаза остановились на каждом из присутствующих по очереди. – Но ты наказал всех нас, Олливан. Ты поставил под угрозу весь этот город, пытаясь причинить мне боль. Олливан рассмеялся. – Это было для него. Он мотнул головой в сторону Джаспера, все еще скрывающегося в темноте коридора. – Я полагаю, теперь ты знаешь о наших экспериментах. Он сказал твоему лакею, как использовать болевое заклинание, не так ли? Мысль о том, что к его внуку было применено болевое заклинание, должно быть, была приятной, потому что на лице Джупитуса медленно появилась улыбка. Он взглянул на Джаспера, который ухмыльнулся в ответ. – Он рассказал тебе об остальной запрещенной магии? Обо всем, что мы украли из этого самого здания? – Мистер Хоукс мне ничего не сказал. Но я знаю, что мы не запрещаем магию, Олливан. Магия – это дар звезд. Она священна. – Тогда, возможно, тебе следует знать, сколько священной магии скрывали твои предки. – Итак, сокрытие, – сказал Джупитус, глубокомысленно кивая. – Сокрытие – это другое дело. Никакая магия не должна выходить за рамки дозволенного. Он улыбнулся. – Но некоторые из ее видов должны быть зарезервированы только для тех, кто будет использовать их правильно. Ты – прекрасный пример того, почему все так устроено. Дыхание Олливана участилось. – Ты знал. – Об истории моего собственного здания? Ну же, мой мальчик, несмотря на все твои недостатки, ты ведь не глуп. Он не был глуп. Но почему-то был уверен, что пыльные и разлагающиеся коробки, которые они с Джаспером нашли под десятилетним слоем мусора, были неизвестны другим живущим ныне чародеям и что они были единственными, кто их касался. Или, может быть, в своем высокомерии он хотел верить именно в это – что обладал магией, не известной больше никому на земле. – У тебя была еще одна копия, – сказал он, когда к нему пришло осознание. – Ты все это время знал об этих заклинаниях. – Привилегия этой должности. Джупитус пожал плечами. – И в высшей степени полезная. Можно причинить боль ножом или цепью и добиться всего, чего нужно. Однако, иногда это не удается – скажем, с кем-то слишком лишенным воображения и упрямым, чтобы поверить, что я могу превзойти их. Тогда действует психологический эффект магической боли. Знание того, что с помощью магии возможно все. Что, весьма вероятно, их агонии нет предела. Что, возможно, я мог бы мучить их вечно, и их тело останется неповрежденным; они не умрут. Угроза была вопиющей, и все же лихорадочный разум Олливана переключился с нее на более важные вещи. Свирепый взгляд юноши скользнул мимо деда к мальчику, все еще притаившемуся у стены подземелья; тому, чья репутация защищала удобную ложь о том, что Олливан, а не он, был убийцей. Мальчик, о котором его дед всегда так высоко отзывался. – Ты знал о направляющем заклинании, – сказал он. – Ты знал, что он… Джупитус придвинулся ближе, пока его терпеливое, любопытное лицо не заполнило поле зрения Олливана, приглашая задуматься. Когда до него дошло, Олливан попытался вырваться, но не смог. Он хотел брыкаться, плеваться, рычать, но его разум не мог установить связь со своими ногами, своим ртом. Все, что он мог сделать, это наполниться осознанием единственной вещи, которая имела значение. Что Джаспер обвинил его в убийстве, потому что так велел его дед. – Другого выхода не было, – мягко сказал Джупитус, видя, как Олливан собирает все воедино. – Ты отказался понимать, что твои действия имеют последствия. – Это были не мои действия! – закричал Олливан. Он снова напрягся, пытаясь вырваться из рук, крепко его державших, и они сжали сильнее, оставляя синяки на коже. Он лишь приветствовал это ощущение, потому что оно подогрело его гнев. – Воровство? Драки? Производство наркотиков? Джупитус фыркнул. – Все это было не твоими действиями? – Я никогда никого не убивал, – процедил он сквозь зубы. – Нет, Олливан. То, что ты сделал, было еще хуже. Его горячее и прогорклое дыхание обдало лицо Олливана. Его голос был низким и сочился ядом. – Ты угрожал моему правлению. Ты упивался фантазией о том, что сильнее меня, и ты сделал это перед моим народом и моими врагами. Ты пытался разрушить все, что я строил более пятидесяти лет, когда я строил это для тебя. Поэтому я сделал то, что ты заставил меня сделать, Олливан. Я избавился от тебя. Его дыхание участилось от волнения. На коже Олливана остались капельки слюны. – Я не мог убить тебя, как бы чисто это ни было исполнено, потому что, как бы ты ни умер, твоя мать знала бы, что это сделал я. Мне нужна была веская причина, чтобы отправить тебя в Иной мир. И поэтому я сделал так, чтобы эта причина появилась. Он выпрямился. Его рот был оскален, но глаза блестели от ликования. – Ты знаешь, почему, Олливан? Ты знаешь, почему мне удалось уничтожить тебя так же, как ты пытался уничтожить меня? Потому что я сильнее тебя. Ты живешь в моем мире, и ты здесь по моей милости. Он знал о дуэльном клубе, знал, что чародеи нарушали Принципы за пределами его территории, а другие фракции нарушали их на его. Он знал о запрещенной магии – скрывал ее сам, обо всем, что Олливан и Джаспер использовали, чтобы сеять хаос и причинять боль. Но Джупитус ничего не делал, и поэтому Олливан считал, что он ничего и не мог. По крайней мере, пока он не пригрозил Сибелле. Но для него эта игра была второстепенной, и Олливан связал себя узлами, полагая, что, если он выиграет раунд, доска будет его. А потом Джупитус приказал убить призрака. Он нарушил Принципы, которые помогал писать и поддерживал жестким контролем, выбросил книгу правил. Потому что он мог. Потому что Олливан не смог его остановить. Все, за что боролся Олливан, все, что он сделал, – победа на выборах, уничтожение Гайсмана. Приза никогда не существовало. Его место здесь, его жизнь, все это у него в конце концов отняли бы. Потому что единственный человек, который мог дать ему это, был тем, кто это забрал. – Это твоя мать пошла к Джасперу, чтобы умолять его вразумить тебя, – сказал Джупитус, отступая на удобное расстояние. – Но в молодом человеке, которого она привела в мой дом, я увидел кое-что еще. Он оглянулся через плечо и с усмешкой оглядел Джаспера с ног до головы. У юноши хватило ума выглядеть смущенным. – Несогласие. Неудовлетворенность. Жажда в подрыве авторитета. Он напомнил мне тебя. Я вдруг понял, что вы видели друг в друге. Поэтому я убедил его заключить сделку: неприкосновенность за кражу и использование архивных записей в обмен на то, что он поможет мне избавиться от тебя. Пока его дед говорил, Олливан изучал Джаспера. Бывал ли он когда-нибудь раньше в подземельях? Видел ли он, как верховный чародей кого-то допрашивал? Или его, кажется, растущая тревога было признаком того, что он впервые обдумывал ситуацию, в которую попал? Джаспер был умен, но он также был самонадеян, и этого оказалось достаточно, чтобы убедить инструмент в том, что он союзник, достаточно, чтобы манипулировать им. – И каковы теперь условия вашей сделки? – спросил Олливан. Ему не нужно было изображать ухмылку, которая сама расползлась по его лицу, когда он закончил фразу. – Теперь, когда ты потерпел неудачу. Джаспер фыркнул от смеха и многозначительно оглядел Олливана с ног до головы. – Я посадил тебя в эту камеру, Симс. – Вообще-то, в конце концов, это сделала моя сестра. – Я сдал тебя. Взгляд, который Джаспер бросил на Джупитуса, согрел то немногое, что осталось от души Олливана. – Я рассказал верховному чародею о заклинании Гайсмана. – И ты можешь его уничтожить? – спокойно спросил Джупитус. Задавая вопрос, он не удостоил Джаспера взглядом. Джаспер выказал некоторое возмущение, оттолкнувшись от стены. – Я уже сказал, что не могу. Заклинание оригинальное, он только взял его за основу у Эверарда Гайсмана. Джаспер шагнул ближе к Джупитусу. – Я выполнил свою часть сделки. Одним взглядом Джупитус подал знак выстроившимся вдоль стены инфорсерам, и двое из них шагнули вперед. Когда они схватили Джаспера, он побледнел и тщетно попытался сопротивляться. Олливан мог это понять. Инфорсеры отбросили его назад к стене, в сторону, и удерживали там. Со вздохом, в котором звучала почти скука, Джупитус снова обратил свое внимание на своего главного пленника. – Олливан, – сказал он. – Мистер Хоукс, как он открыто признает, ничем не помог в этом вопросе. Джаспер снова открыл рот, чтобы возразить, но предвкушение на лице Олливана, должно быть, убедило его в том, насколько плохой была эта идея. – Итак, заклинание Гайсмана. Твоя работа – откровенно чародейское творение, которое терроризирует жителей этого города и нарушает мир. Ты скажешь мне, как это остановить. Олливан задохнулся от смеха. Когда Джупитус так выражался, помощь его деду звучала почти как разумная просьба. Затем металлический шип в запястье дернулся, новый приступ боли пронзил его, и он вспомнил, что это не собрание по поводу того, как им остановить общую угрозу. Это был допрос. Запах крови пропитал камеры, словно это было частью угрозы, обещанием будущих пыток. – Олливан, – сказал Джупитус со вздохом, когда момент затянулся, а Олливан не ответил. – Ты все еще мой внук. Тебе весьма повезло, что это все еще дает некоторые привилегии. Будь ты кем-нибудь другим, я бы скользил лезвиями по твоим костям, пока ты не сказал бы то, что мне нужно было узнать. Как бы то ни было, я предложу тебе вот что: сотрудничай сейчас, и я подумаю о снисхождении, когда буду решать, что делать дальше. Он сделал ударение на слове «подумаю» – никаких обещаний, никакого милосердия, никаких подозрительных отклонений от его характера, но этого было недостаточно, чтобы продать ложь, да такой цели изначально и не было. Олливан знал, что теперь снисхождения не будет. Джупитус знал, что он знал это. То, что он на самом деле имел в виду, было замаскировано наглой манерой с которой он давал невозможную надежду: у тебя нет выбора, ты проиграл. Он держал Олливана так, как коннозаводчик держит больного мерина. И вот Олливан рассказал ему все, что тот хотел знать. Когда он закончил, на смену Элоди был вызван свежеиспеченный инфорсер, и, прежде чем кольцо с шипами окончательно покинуло его запястье, Олливана снова охватила тошнотворная боль. Он наконец освободился от удерживающих его рук, и ему оставалось только упасть со стула и опуститься на пол. Он не был настолько поглощен страданием, чтобы пропустить то, что, как он знал, должно было произойти дальше. Подняв с холодного камня раскалывающуюся голову, он посмотрел сквозь прутья решетки на то, как его дед отступил, сделав еще один крошечный жест инфорсерам и их пленнику; юноше, который всего лишь сыграл свою роль в его уничтожении. У Джаспера было достаточно времени, чтобы закричать, когда без всяких церемоний инфорсер выхватил свой клинок и провел им по его горлу.