Глава 8. Раш — Хитклифф, сынок, рад тебя видеть. Отец хлопнул меня по спине, прервав разговор с Джеральдом Хорватом, адвокатом деда, единственным дружески настроенным ко мне человеком во всем этом здании. — Эдвард, — я кивнул. Отец и брат ненавидели сам факт моего существования, но приличие для них было важней. Когда рядом был кто-то посторонний, презрение они скрывали за фальшивыми улыбками. Особенно если этот посторонний обладал правом голоса, как Джеральд. Адвокат деда только что поведал мне грязные детали встречи. Вандерхаус владел коммерческой недвижимостью по всему Манхэттену, и сегодняшнее голосование должно было одобрить крупную сделку по продаже без раскрытия некоторых деталей. В совете директоров согласия не было. Мой брат Эллиот и отец владели сорока девятью процентами акций и всегда выступали единым фронтом. Я держал двадцать пять процентов, и, думаю, это было стратегическое решение деда. Персонально у отца и брата было по двадцать четыре с половиной процента, так что мой голос перевешивал каждого из них в отдельности. Но, объединившись, они могли протолкнуть свое решение, зацепив всего один процент голосов. Судя по всему, сегодняшнее голосование напоминало битву Давида с Голиафом, и они еще не смогли заручиться ничьей поддержкой. — Мы с твоим братом с удовольствием бы поболтали с тобой, если Джеральд не возражает. Джеральд знал, что текущая в нас струйка родственной крови весьма эфемерна, но, как всегда, вежливо поклонился. — Конечно. Без проблем. Меня там как раз зовут… Как только Джеральд исчез из поля зрения, маска любезности мигом исчезла с физиономий отца и братца. — Сколько тебе нужно, чтобы проголосовать вместе с нами? Отец всегда считал, что нас с мамой интересуют только деньги. Для него был непостижим тот факт, что кто-то может поставить мораль и самоуважение выше быстрой наживы. Я отпил воду из бутылки. — Позволь прояснить. Вы купили дом престарелых, в котором очень нуждалась община. Тут я указал на братца. — Предполагаю, именно ты совершил сделку, пообещав продавцам приложить все усилия, чтобы дом престарелых не закрылся, но чудесным образом это обещание не было включено в контракт. И тогда ты разрушил это здание и несколько других рядом, чтобы освободить место под восьмиэтажный торговый центр, который можно забить под завязку дорогими сетевыми магазинами. Братец смерил меня взглядом. Вид у него был такой кислый, будто перед началом нашей милой беседы он съел лимон. — Вот что я тебе скажу, — начал он, — ты отдашь нам голос, я позабочусь, чтобы сдать помещение под приличную сеть умеренно дорогих магазинов мужских костюмов, а ты получишь двадцатипятипроцентную скидку. Улыбнувшись, я продолжил, не обращая внимания на братца: — Я еще не закончил. Затем вы обнаружили, что почва под зданиями, которые вы только что снесли, содержит свинец и целую кучу токсинов. А это значит, что очистка будет стоить больше миллиона баксов, не говоря уже о задержке строительства и встрече с санитарной службой. А теперь, когда о торговом комплексе не может быть и речи, вы хотите продать недвижимость другой компании, заинтересованной в возведении дома престарелых на этом месте, но, разумеется, рассказывать о том, что там обнаружили, будущему покупателю не планируете. — Не будь наивным, — предостерег меня отец, — это бизнес мирового уровня, а не какой-нибудь тату-салончик, где ты решаешь не портить задницу подвыпившей девице, потому что она не в том состоянии, чтобы заполучить ту самую розу на левой ягодице, о которой она всегда мечтала. Это предварительное предупреждение: у нас нет юридической обязанности предостерегать покупателя. — Юридической нет. А этической? — Смешно. Представляешь, сколько денег мы потеряем, если придется оставить эту землю и платить за ее очистку? — Это ошибка компании, которая купила землю, не проверив почву. Поэтому она должна платить. Наслышан, что дом престарелых, который продал вам свою собственность, почти шестьдесят лет назад провел экологическое исследование почвы перед строительством. Они никоим образом не могли знать, что просачивалось в почву с соседних бензоколонок все эти годы. И если бы вы сдержали данное общине слово и сохранили дом престарелых, проблема не подняла бы сейчас свою уродливую голову. Братец застегнул пиджак и выразительно посмотрел на отца. — Я же говорил тебе, это пустая трата времени — пытаться посвятить его в суть бизнеса. Можно вытащить татуированного мальчика из его куртейки, но куртейку из такого мальчика не вытащишь. Он обернулся ко мне. — С такой манерой обращаться с наследством деда не успеешь оглянуться, как снова станешь делать тату всякому сброду в своем салончике. — Но не пьяному, — я подмигнул братцу, — помни, я порядочный парень, который не лепит татушки на задницы. К счастью для меня, секретарь позвал присутствующих на совет директоров. Следующие два часа все слушали, как отец с братцем вешают нам лапшу на уши. Нужно отдать им должное: сплели такую складную историю, что я почти поверил в то, что одобрение продажи без раскрытия сопутствующих обстоятельств будет соответствовать насущным интересам общины. Перед формальным голосованием мы сделали перерыв, и я вышел покурить. Удивительно, но дышать густым никотиновым дымом было легче, чем воздухом роскошного зала заседаний. Возвращаясь на встречу, обнаружил в уединенном холле братца с какой-то женщиной. Я бы и не заметил, если бы он не зарылся своей физиономией в шею женщины, которая не была его женой. Вот дерьмо. Он вкатился в зал заседаний в последнюю минуту, сияя обычной самодовольной улыбкой, с другим членом правления. Эту женщину я уже видел. Если не ошибаюсь, она была наследницей покойного мужа и говорила с британским акцентом. Вроде как ее звали Марибель. Они заняли места по диагонали друг от друга, и заседание возобновилось. Не очень хорошо рассмотрев женщину в холле, я надеялся, что это была не она. Не хватало еще, чтобы братец дрючил члена совета директоров. — Хорошо, давайте покончим с этим, — сказал отец. — Это публичное голосование. Секретарь занесет каждый голос в ноутбук, так что все, что от вас требуется, это сказать «да» или «нет» по поводу продажи. Когда голосование закончится, секретарь подсчитает результаты. Секретарь начал по очереди называть имена, народ стал голосовать. — Нет. — Нет. — Нет. — Нет. После того как четвертый член проголосовал против, я посмотрел на брата, который не проявлял и тени беспокойства. Когда настал мой черед, отец бросил на меня взгляд, полный отвращения. Члены правления голосовали против, пока дело не дошло до единственного оставшегося, кроме отца и брата, — той самой женщины, которая вошла в зал с моим дражайшим братцем. Прежде чем проголосовать, она взглянула на него. Твою мать… Глаза этой бабы были прикрыты, а при ближайшем рассмотрении стали видны припухшие губы, подтвердившие, что в холле была именно она. — Марибель Стюарт? Ваш голос? — За. Черт! Для одобрения сделки им требовался всего один голос. Я сидел на месте, пока в помещении не остались только отец с братом. Физиономия братца была такой самодовольной, что отчаянно захотелось перекроить ее. — Не представляю, как ты спишь ночью, — сказал я. — В кровати за десять тысяч баксов, достойной короля, — ухмыльнулся Эллиот. Я встал. — Лучше спать на полу, зато с чистой совестью. Он поправил галстук и откровенно усмехнулся. — Что ж, пол — самое подходящее для тебя место. * * * Изрядно вздрюченный после встречи со своей так называемой семьей, я написал Джии, чтобы узнать, где она. Раш: Где ты? Она ответила через несколько секунд. Джиа: В закусочной «Элен» на Бродвее. Обедаем. Здесь лучшие французские тосты. Раш: Уже еду.