— Пожалуйста. — Гавр легко поднялся и положил перса у ног Веры. — Пойду поищу хозяйку, чтобы она заварила нам крепкий чай. В это время котенок широко зевнул, изогнул спинку и вдруг совершенно отчетливо произнес: — Тюр-ма… Вернее, так прозвучало его мурлыканье. — Что он имеет в виду? — спросил Гавр. — Видно, ребенок-то из уголовной семьи, родился на нарах. Может быть, это не единственное слово, которое он знает? Поболтайте с ним, пока я займусь делом. — Он предрекает вам, что вас ждет, — бросила ему вслед Вера. Гавр бродил по мастерской и искал художницу, а во всяких удобных и неудобных местах просыпались разные богемные гости. — А где Галина? — спросил он зевающего толстячка. — Да, славно погуляли, — произнес тот, протирая очки, словно именно такой ответ и должен был последовать на вопрос Гавра. Следующий гость оказался посообразительнее. — Да, где Галина? — повторил он вслед за Гавром и тотчас же потерял интерес вообще к чему бы то ни было. И лишь третья попытка принесла какие-то результаты. — Ее увели, — коротко ответил некий длинный, часто мелькающий по телевизору. — Кто, куда? — потряс его за плечи Гавр. — А… ч-черт… знает!.. Увели, и все. Вломились ночью три хари и увели. Может, друзья, а? И картину ее эту дурацкую взяли. Которую мы обмывали. Гавр бросил взгляд на стенку, где висел зловещий «Пророк». Теперь на его месте темнело маслянистое пятно, похожее на страшный омут, в котором только что исчез человек. И «омут» ждал новую жертву, тянул к себе неосторожного пловца, удалившегося от берега. Гавру вдруг на мгновение показалось, почудилось в этом пятне лицо Галины, печально и отрешенно смотрящее на него, словно она уже знала ту великую тайну, недоступную живым, и не могла поведать ее своему другу. — Ф-фу! — выдохнул он, гоня прочь мысль о том, что Галина мертва. — А вы-то все где были? — Кто где! — пожал плечами длинный. — Я лично водку кушал. Да чего вы всполошились-то?! Чай, не ЧК, не тридцать седьмой год. — Хуже, — бросил ему Гавр и пошел к дверям. — Что хуже-то? — крикнул вслед длинный. — Демократия не нравится? Навстречу Гавру по коридору шла Вера. — Пойдем отсюда, — предложил Гавр. — Ни чая, ни кофе не будет… Я хочу показать вам другой мир, сказочный, — неожиданно добавил он. Вера внимательно посмотрела на него. — А я хочу домой, — сказала она. — Ну что вам «дом»? Не убежит он никуда, дождется. Да и нет там ничего интересного. — В какую же сказку вы меня поведете? — все еще колеблясь, спросила Вера. — А вот увидите. Ну же, решайтесь. Согласны? — Да! — И слово это вырвалось против ее воли. А говорящий перс на ее руках недовольно заметил: — Тюр-ма… — Мы все равно должны заехать домой, чтобы накормить Монтигомо, — всполошилась Вера. — И я хотя бы оставлю записку родителям. — Мне кажется, под моим влиянием вы становитесь более решительной, более самостоятельной, — улыбнулся Гавр. — Не воображай о себе слишком много! Просто мне интересно. — Что? — Что будет дальше. — Мне и самому хочется об этом знать. Но ни тебе, ни мне будущее неведомо. — Этот разговор они вели уже в такси, которое мчало их в Сокольники. Они сидели на заднем сиденье, между ними лежал перс Монтигомо, а таксист, улыбнувшись в зеркальце, вставил: — Да, ребята, когда ты за рулем — о будущем лучше не говорить. Особенно при таком гололеде. Вот вчера мой напарник чуть в трамвай не въехал. — Что же ему помешало? — поинтересовался Гавр. — Тормоза. В любом деле главное — надежные тормоза. — Даже в любви? Таксист задумался. — Нет, — решил он наконец. — Тут надо лететь с горы, как снежный ком. — Здравая мысль, — согласился Гавр, искоса поглядывая на Веру, которая прислушивалась к разговору. Его радовало, что она так просто, первая перешла на «ты». — И я вам вот что скажу, — добавил словоохотливый таксист. — Любовь должна быть немного безумной. Какие уж тут тормоза, какие дорожные знаки! Нет, закрывай глаза и жми мимо гаишников! — Таксист-философ так увлекся этой темой, что даже развернулся к Гавру, чтобы посмотреть — вполне ли тот уяснил его мысль. — За дорогой-то все же следите, — посоветовал Гавр. — А то мы и впрямь все тут перевлюбляемся. Таксист замолчал, а Гавр тихо спросил у Веры: — А ты любишь кого-нибудь? — Родителей, — твердо ответила девушка. И добавила: — И вот его, Монтигомо. — Так быстро? — Как снежный ком. — А чем ты вообще занимаешься? — Учусь. На психологическом факультете. — Без работы не останешься. Психов вокруг хватает, еще и прибавится. А родители кто? — Мама врач, папа филолог. Поэт и переводчик. Сегодня, между прочим, его творческий юбилей в Домжуре. — Как же его фамилия? Пушкин? — Нет, — ответила Вера, помедлив. — Жуковский. Не улыбайся. Мы — дальние-дальние потомки того самого. — Понятно. Извини, не читал. Я имею в виду твоего папу. — Кто же теперь читает стихи? Все только торгуют. — Верно. Не читают, а считают… Они проезжали по Староалексеевской, когда таксист снова обернулся к ним, чуть не бросив руль. Видно, засевшая в голову мысль никак не давала покоя. — Тормоза должны быть в нашем деле и у политиков, — объявил он, багровея. — Но у этой своры не только тормозной — мозговой жидкости нету. И чего я за них голосовал, дурак? Русского человека все время обманывают. — Но обмануть до конца не могут, — добавил Гавр. — Вы руль-то не отпускайте, коли взяли в руки. А то перехватят. И в трамвай въедем. — Не боись, сынок! Домчимся с песней. — Вот-вот. Песня нас и сгубила. Когда поем, к нам и подкрадываются. Монтигомо проснулся, выпустил коготки и промурлыкал: — Тюр-ма… — Точно! — обрадовался таксист. — Тюрьма по ним плачет! Только ведь сбегут за границу, не достанешь. Минут десять ехали молча, а взволнованный таксист швырял машину налево и направо. Уже въехали в Сокольники, когда он вновь «разродился» тормозной темой: — Так что, ребята, в любви тормозов быть не должно. В браке — другое дело. Но браки совершаются на небесах. — Тут и Вера, и Гавр вздрогнули. — Кому — в наказание, а кому — в радость. Кто как заслужил. Кстати, есть такая передача на телевидении. Не видели? А что-то мне ваши лица знакомы. — И таксист, развернувшись вполкорпуса, стал разглядывать Веру и Гавра.