Молю Вас, не употребляйте со мною и моими друзьями французского, – покачал головою Михаил и вздохнул. – Вы поедете с нами? Да, – кивнула, не раздумывая Варя, опасаясь остаться вновь одна. Она положила свою книжечку с ландышем в маленький, вышитый узором мешочек и вновь кивнула: Я готова! Зачем Вы носите эту книгу везде?– удивился Михаил. Ландыши любила моя мама. Это все, что у меня есть, что делает меня так близко с нею и… с тобой,… Мишенька, – отрывисто пояснила она, не собираясь скрывать своей нежности к нему. – У меня больше никого дорогого нет. Михаил подошел ближе. Он остановился близко перед ее глазами и некоторое время смотрел и любовался их ласковым блеском. Найти в себе слов да смелости, он не смог. Ничего так и не сказав, Михаил поклонился. Они вышли на улицу, где их ждала карета. Мишенька, умоляю, мне трудно, мне делается дурно, когда мы так далеки, – остановилась Варя, снова наполнившись переживаниями. Михаил снял плащ, накинул его через руку, чтобы удобнее устроиться в карете. Вы столь холодны. Неужто обидела я Вас так сильно, что ненавистью Вы решили погубить меня? – не сводила с него глаз Варя, всем своим существом моля о внимании и ответной ласке. Варвара… Игоревна, – прикоснулся он теплом ладони к ее щеке. – Мне трудно жить без Вас, но то, что Вы обвенчаны с иным, будет нам вечной преградой. Вы супруга его, перед Богом и людьми, но не моя. Варя закивала, но молвить что не смогла, понимая, что любовь ее не состоится. Ничего больше не говоря, они устроились в карету, и та понеслась в путь… 44 *** Вам нравится здесь? – спросил Михаил, когда вышел с Варей из трактира, где они решили позавтракать. Они были уже в городе Дельфт, переночевали в гостинице в разных комнатах и были готовы вновь отправляться в путь. Позавтракав в трактире, у которого договорился встретиться с друзьями, отправившимися следом за ними в своем экипаже, Михаил наконец-то впервые заговорил с так же молчаливой Варей. Весь путь они не проронили друг другу ни слова, стараясь избегать встречи и взглядов. И Варя уже и не надеялась, что возникнет хоть какая-нибудь беседа, по которой ныла ее душа и которую так звало сердце. Она стояла у трактира возле Михаила, но взгляд ее с восхищением наблюдал за жизнью вокруг. Да, – еле слышно ответила она прорезавшимся голосом, что так долго не звучал. Вы знаете, а ведь этот город был построен очень давно. Аж в тысяча семьдесят пятом году, – продолжил говорить Михаил, и Варя со всем внимание взглянула на него, наслаждающегося видом улочки. Они перешли через дорогу и встали у перекладины. Внизу перед их глазами текла вода по каналу, а на другой стороне снова стояли красивые здания и ходили люди в типичной для своей страны одежде и с типичной любовью ко всему живому. Прохожие часто встречались то с кошечками, то с собачками на ленточках. И снова Михаил убедился в своих домыслах: Люди здесь держатся старины. Одеваются странно для нас. Сия земля – совершенно оригинальна. Здесь даже в прудах плавают те самые рыбки, которых за редкость обычно сажают в хрусталь, чтобы любоваться их пурпурно-золотой чешуей. А хлеб, который выпекают здесь, Вы заметили, на нем был штемпель города? Да, – несмело вымолвила Варя и искренне призналась. – Никогда не ела хлеба лучшего. Мне трактирщик сказал, что запрещено этот хлеб вывозить из Дельфта, что это истинно только их хлеб и является достопамятностью города. Варя может и хотела что сказать, но прибывшая коляска с друзьями Михаила, которые тут же замахали им и стали восклицать о продолжении пути, не позволила тому свершиться. Путь их вновь продолжился, но длился до следующей остановки не так долго. Через пару часов их два экипажа прибыли в город Гаага – старинное наследие голландских графов с резиденцией короля. В этом городе пришлось наблюдать совершенно иные построения: никаких готических. Улицы – широкие и прямые. Каналы «не крестят города», а жители никак не походят на типичных голландцев: одеты все по-европейски. Проезжая мимо королевского дворца, друзья остановили экипажи на некоторое время. Вот ведь! Сие богатство я не воображал более! – высказался Алексей, уставившись на дворец. Может быть то, что у них долго не было правителя, хозяина сего места, повлияло, что дворец невелик и так прост, – пожал плечами Дмитрий. – Правление народное состояло из представителей провинций, которых выбирали из городских депутатов. А теперь вот, человек, поймавший удачное время, взошел на трон. Интересно, – усмехнулся Сашка. – Чем им свобода не в угоду? Я все наблюдаю за жизнью иных земель, и сравниваю с Россией! Вот нашему бы краю возвыситься, отменить рабство, иметь свободу. Михаил молчал, и Варя тем более. Проехав скорее этот город, их коляска, а следом и коляска друзей помчалась дальше. Не понравилась мне Гаага, – признался Михаил, глядя на улицу. – Красок нет… Хотя, по общему представлению, нет земли более обильной историческими происшествиями, предметами, достойными внимания, как Голландия. Здесь каждый городок участвовал в чем-то и оставил то воспоминания, то памятники наук да художеств. Когда я училась в институте, то узнала, что уроженец из Голландии, Лаврентий Кистер, первый изобрел искусство книгопечатания. Он вырезал на досках целые страницы, – вспомнила Варя и решила сразу рассказать. Вас прекрасно обучали, – похвалил Михаил, так и не глядя на нее, и Варя почувствовала, как ее обида увеличивается и начинает давить изнутри: Я старалась учиться хорошо. Не всегда получалось. К наукам я не способная, но историю люблю! Я хвалю, – взглянул удивленный Михаил, услышав в ее голосе звуки подступающего гнева. Я так хотела Вам понравиться, – прослезилась она. Немного помолчав, глядя в ее глаза, Михаил удивленно вопросил: Вы учились для меня? Не потому, что нравится, или надо, а для меня? Вы считаете, что я Вас боготворю? – тем же удивлением ответила она. – Так вот нет, Михаил Алексеевич! В Вас не столь много достоинств! Понимаю, это и сыграло роль в выборе супруга! – закивал он и вновь отвел взгляд в сторону, наблюдая за пейзажем, мимо которого проезжали. Дорога дальше была скучна. Останавливались лишь на станциях, чтобы платить подорожные деньги или же давать кучерам «не на водку, но на хлеб лошадям, который они дают им с солью». Солнце уже садилось и виделась на небосводе через расстелившийся туман луна. Все в своих экипажах молчаливо продолжали свое путешествие и уже дремали от укачивания, как гром цепей подъемной решетки пробудил да заставил выглянуть на вывеску у города – это был Амстердам… 45 *** С самого утра, как только приехали в Амстердам, началась какая-то суматоха. Варя с удовольствием последовала вновь с Михаилом и его друзьями посмотреть на новый для них город, и узнала, что на площади у ратуши, была уговорена встреча с уже давно путешествующими по Голландии еще тремя товарищами, среди которых был и их общий друг – Николай. Пока время еще до встречи было, они решили отправиться на самый верх башни той ратуши, которая когда-то была дворцом Людовика. Ратуша сделана, как заметили, из прекрасного мрамора и украшена многими статуями да барельефами. На верхнем этаже увидели всякие редкости, как восковые анатомические препараты, дорогие картины и «минц-кабинет». В последнем разглядывали даже две медали, которые заставили обратить на себя внимание: «первая сделана была в 1672 году на смерть двух братьев, Иоанна и Корнилия де Виттов, из которых старший убедил голландцев уничтожить штатгалтерство во время малолетства Вильгельма III и тем заслужил благодарность народную, но когда Людовик XIV внес войну и опустошения за наследство испанское в сердце Голландии, когда принуждены были восстановить Вильгельма III, – де Витты были преданы казни от того же самого народа, который незадолго называл их защитниками отечества. Они изображены на медали привешенными за ноги к позорному столбу. Другая медаль есть не что иное, как талер голландский, выбитый Вильгельмом III в 1677 году в унижение патриотов.» На втором этаже ратуши увидели жилые покои, далее, ниже, места слуг и кладовые. И так, как и весь Амстердам построен на сваях, ратуша стоит на 13 тысячах свай: «вы видите домы и улицы и не воображаете, что под ногами вашими бездна…» Взойдя на верхнюю башню, все на некоторое мгновение замолчали. Их взорам открылась величественная панорама города, который был более 20 верст в окружности и делился надвое высокой плотиной. Здания гордо тянутся вверх, видно было адмиралтейство, биржа, госпиталь и каналы. А вот там, – указал рукой направо появившийся со своими спутниками и Николай, вызвав восторг встречи да объятия. Михаил сразу представил ему Варю, но она лишь кивнула в ответ, и все снова почувствовали натянутость отношений между нею и Михаилом. Николай решил продолжить свою речь уже не столь для того, чтобы поделиться тем, что узнал, увидел, а чтобы развеять обстановку: Вот там простирается жидовская слобода, подверженная доселе старинным законам, запирается с вечернею и отворяется с зарею, нечиста, неопрятна, потому жиды здесь в презрении. Терпимость вер доселе еще не примиряет нас с евреями. И в России так же! – усмехнулся Сашка. Друг мой, – махнул Николай рукой. – Голландская республика пала от излишества богатств своих и от политики. Первое было причиною, второе действием зависти англичан. Я об этом обязательно напишу!