Дура! Дура! Дура! Просто… хочется самой себе пощечин надавать. Я как знала, что не надо идти в школу! Мне плохо! Я больна! Сказала бы Ромке сразу, и он бы понял, а теперь… Я понимаю, конечно, почему он сорвался. Чувствую его мандраж. Выступление не первое для парней, да и в школе они, по-моему, уже что-то играли, но Рома волнуется потому, что сегодня в зале буду я. Он будет петь мне песни, которые сочинил для меня. Именно для меня. Я знаю, что он переживает. Столько раз говорила ему, что все будет отлично, что он все сможет, что у него получится. Но по себе знаю, бывают такие ситуации, когда все понимаешь, но справиться с эмоциями – никак. Рома уходит за сцену. Не поцеловав меня. Я не дала себя поцеловать и не смогла толком объяснить, в чем причина. Если бы я ему сказала, что заболела – он бы мне устроил! Знаете, он из тех парней, которые, увидев девочку без шапки зимой, не скажет: «Ах, как красиво снежинки смотрятся на твоих волосах». Он скажет: «Надень шапку, балда!» Он вообще… Он в свои восемнадцать настолько настоящий мужчина, что иногда хочется ущипнуть себя за руку, чтобы проверить, не сплю ли я и точно ли все это происходит со мной. Он такой… такой замечательный, что мне порой страшно. Что будет, если… Нет, нет! Не хочу думать ни о каких «если». Не хочу. Мне так страшно его потерять, мне… мне так больно даже представить! Вот и не представляй, Лерка! Все будет хорошо! Подбадриваю сама себя, быстро уходя из зала. Мне нужно зайти в наш класс, у Оленьки есть чайник, вскипятить стакан воды, растворить жаропонижающий порошок. Все-таки надо было сказать Ромке. Может, вернуться, пойти к нему за кулисы? Но я чувствую, что на меня с каждой секундой все больше накатывает. И не хочется волновать Тора перед концертом. Выпью лекарство, а потом прибегу. Конечно, мне обидно, что он взял вот так и бросил меня тут. Но я постараюсь забыть обиду. Он не виноват. Это я не призналась в том, что болею, не объяснила поведение… – А кто это у нас тут такой шустрый, а, Мышка? Резко торможу. В коридоре Миронова, Дуня, Селена и троица парней из нашего класса. – Пройти можно? – Спешишь куда-то? – Не ваше дело, – стараюсь сохранять невозмутимость, раньше мне это отлично удавалось. Я умела держать удар. Но после того, как мы с Ромкой начали встречаться, я… расслабилась, что ли? Стала мягче и внешне, и внутренне. Чувствую холодок, бегущий по коже, и натыкаюсь на взгляд Селены, она словно злится на меня. – Хорошенькое платьице, не холодно тебе в нем? – Миронова хищно прищуривается, становится противно и страшно. – Мурашки вон бегут, или что, боишься нас? – Я? Вас? Мечтай, Миронова. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но за моей спиной уже стоят те самые парни. Меня окружили. – Дай пройти, – говорю одному из них, понимая, что это, скорее всего, дохлый номер. – Дам. А ты мне что дашь за это, а? Красивая? Тор рассказывает, целуешься ты круто. Не верю. Рома не говорит чужим о наших отношениях. Да и своим тоже. – Круто. Но не про твою честь. Отвалите, а? Вам скандал нужен? Я сейчас устрою. Только открываю рот, чтобы заорать, как двое парней набрасываются на меня, зажимая рот, поднимая, тащат куда-то. Пытаюсь вырваться – безрезультатно. Смотрю на Селену, которая незаметно качает головой и отворачивается! Я ей помогала, а она отворачивается! Мирон и Дуня нагло ржут. – Мальчики, вы там проверьте, как она, реал такая бомба или Тор свистит? И… думаю, ей полезно посидеть в одиночестве, подумать о поведении. Меня затаскивают в мужской туалет. Мне нестрашно. Вернее… я не боюсь того, что они могут сделать. Даже если полезут с поцелуями. Это будет противно, но это все ерунда. Я помню то, о чем говорила Соня – унизить можно только того, кто готов унизиться. Я не позволю меня унизить. Страшно, что они будут держать меня тут. И я не попаду на концерт. И что себе придумает Ромка. – Пустите, идиоты. Вы хотите из-за прихоти Мирона сесть? Я вам это устрою. Легко. – Рот закрой, овца. Никто сидеть не будет. Вернее… ты посидишь! Они заталкивают меня в туалет, вырывая из рук клатч, и закрывают дверь. Бросаюсь вперед, дергаю ручку… Туалет у нас, как и во всех школах, стандартный. Первое помещение с раковинами, второе с кабинками. Между первым и вторым – дверь. Именно эту дверь парни и закрывают. Чёрт. Это очень плохо. Если бы еще туалет был в том же крыле, где и актовый зал! Но я успела перейти в другое – к классному кабинету. Здесь вряд ли кто-то появится в ближайшее время. В любом случае я ору, колочу по двери. Вдруг мне повезет? Вдруг кому-то понадобится зайти? Пройти к классу, например? Господи, только бы мне повезло! Не знаю, сколько времени я долблю в дверь и кричу, умоляю о помощи. Может, десять минут, или пять, или пятнадцать. Кто оказывался в ситуации, подобной моей, знает – время начинает течь по каким-то своим законам. Потом до меня доходит, что я зря трачу силы – концерт начался, скорее всего, все, кто сейчас в школе, находятся в актовом зале. В это крыло сейчас точно никто не пойдет. Мне надо немного подождать. Стою, прислонившись к двери, стараясь уловить шум в коридоре, какие-то звуки. Тишина. И холод. Холод пробирает. Пока я орала – забыла и о своей болезни, и о том, что я в легком платье, а в школьном туалете стабильно проблемы с отоплением. Странно, что даже в такой элитной гимназии. Возможно, этому есть рациональное объяснение – борются так с неприятными запахами или стараются, чтобы школьники тут не зависали подолгу, может, все еще проще – сами ученики открывают форточки постоянно… На меня сразу наваливается всё. Холод. Резкая боль в горле от крика. Головокружение. Хорошо было бы выпить лекарство, блин, да хоть водой из бачка запила бы! Пофигу! Но… мой клатч у этих придурков. С дикой яростью думаю о том, что сделаю, когда выйду. И что сделает моя мама. В сумке телефон, там же моя школьная карта, на ней деньги. Интересно, вроде ведь есть финансовый порог, с которого кража – или это ограбление – уже тянет на «уголовку»? Ярость и злорадство помогают продержаться еще какое-то время. Какое точно – не знаю. Впервые жалею, что не ношу часы. Привыкла к часам в телефоне. Прислушиваюсь, в коридоре все так же тихо. Кричать и стучать бессмысленно. Смотрю на окно. А если? Третий этаж. Я не знаю, куда выходит окно. Не знаю, увижу ли я там кого-нибудь. Но есть хоть какой-то призрачный шанс, что меня услышат… Окна в школах, обычно, делаются так, что открыть их довольно сложно. Я так понимаю, скорее всего, из-за страха, что детки могут захотеть вырваться из клетки… Я с трудом забираюсь на подоконник, меня трясет. От холода, от обиды, от жалости к себе начинаю реветь. И еще мысль мучает: а что же Ромка? Он увидел, что меня нет на концерте? Почему он меня не ищет? Ромка, Рома! Любимый, пожалуйста! Мне так не хватает тебя! Мне… мне так больно, так плохо! Пожалуйста, почувствуй это! Прошу тебя! Пойми, что что-то не так! Что я ушла не потому, что обиделась на тебя, не потому, что хотела что-то тебе доказать! Я не ушла! Меня… меня… Жалкие уроды заперли меня в туалете! Я попалась как дура! Тут же вспоминаю слова Селены – не ходить одной. Чёрт! Она же… она что, пыталась предупредить? Окна, как назло, выходят не на школьный двор, и не на улицу, которая достаточно оживленная. Они выходят на небольшой сквер, в котором почти никогда нет людей, только собачники гуляют. Дорогу видно, но только кусочек. Может, мне повезет, и все-таки кто-то окажется под окнами? Вглядываюсь в очертания деревьев, подсвеченных одиноким фонарем. Никого. Ни души.