– Лер, я же сказал, не переживай! Я не переживаю. Я в ужасе. Почему-то постоянно жду чего-то страшного. С того самого момента, как заканчиваются каникулы. Нет, даже раньше. Когда приезжают мама и папа. Я прошу маму не начинать крестовый поход. Вижу её взгляд. Понимаю. Если бы у меня остался один ребенок, я бы… Я бы уже зарывала трупы. Мама спокойна. Она не идет к «Ксенону». Она сразу идёт выше. У мамы, как ни странно, в столице уже множество связей. Хорошо быть стоматологом. Отличным стоматологом. Родители Мироновой, оказывается, уже перевели её в другую школу. Вспоминаю, что кто-то вроде говорил, что её маман на короткой ноге с Ксенией Сергеевной. Директриса делает вид, что Мироновой никогда и не было в нашей школе. Дунаева извиняется. Краснеет. Говорит, что не хотела. Её родители попроще. Мать Дуни плачет. На самом деле я как-то на Дунаеву и зла-то не держу. Она кто? Шестерка Мирона. Которой теперь придется расхлебывать. Ей уже весь класс бойкот объявил. Она в «а» перевелась. С парнями сложнее. Тут моя мать хочет идти до конца. Нашла юристов. Меня всё это напрягает. Сильно. Не то чтобы я хочу оставить их безнаказанными, нет, но… Их предки как раз очень даже непросты. У Разума дед в думе, отец чиновник. У Беляева бизнесмен, очень небедный. Тор всё время говорит о том, что я не должна бояться. Я не боюсь. Я помню это. Мне же всё равно, да? Я же девочка-покерфейс? Именно. Покерфейс, за которым скрывается животный ужас. И не случайно. Потому что через неделю после начала занятий происходит это. Разумова находят избитым. Сильно. Недалеко от школы. У него сотряс. И сломаны пальцы на руке. У Ромки есть алиби. Но я в дикой панике. Холодно внутри. Словно что-то оборвалось, и я больше никогда не буду счастлива… Глава 41 Алиби. Главное иметь железное алиби. И у меня оно есть. Я был в школе. Проводил урок у учеников младших классов. Немного ОФП – общая физическая, так называемая. Ну и еще мы с Коршуном показали им пару приемчиков. Малышня была довольна. Очень. Они и не заметили, что посреди урока я вышел в раздевалку на пару минут. Десять. Десять минут, чтобы выбраться из узкого окна, пробежать двести метров, остановиться в условленном месте, сорвать с башки балаклаву и сказать в лицо этой мрази, что если он посмеет открыть свой поганый рот, если посмеет еще раз хоть одну девчонку, если… – Я найду тебя, падла, найду и закопаю, понял? И меня никто не остановит. – С-су-к… я теб… бя… – Ты ничего не сделаешь. Если хочешь сохранить свои… След моего ботинка на его ширинке. Он хочет. Такие гниды обычно храбрые со слабыми. Так и чешется плюнуть в его харю, но мне нельзя оставлять тут ДНК. А вот хруст пальцев мне нравится. И никто ничего не докажет. Я только переживаю, потому что Лерка плачет. – Рома… зачем… – Мышь, меня там не было! Ты же… – Ром, я не дура, хватит! Я… я понимаю, что ты… ты думаешь, что ты как мужчина должен отстаивать мою честь, да? Защищать… Так вот это – не защита! Это… – Лера… – Я теперь еще больше боюсь! Пожалуйста! Чёрт. С Беляевым номер не прокатывает. С ним я реал хочу только перетереть, но он… Трус, еще хуже Разума. Тот хоть держался, когда парни его чуть попрессовали. А этот… А потом у меня был серьезный разговор с отцом. – Ром, я всё понимаю. Ты хочешь поступить как мужчина. Но… ты соображаешь, что сейчас можешь всю свою жизнь под откос? – Под откос? Они её чуть не убили, пап! Они… – Спокойно. Сколько раз я тебе говорил, что нужна холодная голова. – Холодная голова? Пап! Её запихали в ледяной вонючий сортир, закрыли, ржали над ней. Лапами своими грязными её трогали. – Роман. – Я спокоен, пап. Я охренеть как спокоен! Я только не понимаю, ты что хочешь? Чтобы все думали, что я что, зассал? Что у меня очко слабое? – Так, ты фильтруй! Я тебе не Коршун, не приятель, чтобы так. И никто не будет думать про твое очко, если ты поступишь как умный человек. Как будущий бизнесмен. Просчитаешь риски. – Что? Пап! Какие риски? Я… я вступился за девочку, которую люблю! И ты… ты знаешь, что значит любить. – Знаю. Поэтому и говорю. Ты и её довел до ручки. Она все время плачет. Я… я говорил с её родителями, в общем… Надо что-то решать, сын. – Что решать? Все уже. Никого я трогать не буду. Я понял. Руки опускаю. Дышать тяжело. Твою ж! Орать хочется. Состояние, как после боя, в котором сто пудово должен был взять золото, а вместо этого – слил позорно. Я даже не могу сочинять. Тупо. Ничего. Не складываются слова. Не могу подключиться к тому источнику. И Лера… Чёрт… я… я не могу её видеть. Потому что больно. Потому что боюсь, что… облажался. Реал облажался. Везде. И не знаю как. Почему. Хотел защитить, получается, сам причиняю вред. Смотрю на тебя, свозь тебя и не пойму. Любовь или нет, любовь или снова нет. – Ром, ты зайдешь? – Извини, сегодня не могу. Отец нагрузил, надо помочь. Потом парни придут. – Хорошо. Тогда я тоже… – Что? – Я… хотела пойти к Анфисе. Но не знаю. Задали много. К олимпиаде надо готовиться. Значит, буду дома. – Хорошо, малыш.