Дикий голод. По венам адреналин хлещет. Мне убийственно страшно, что это всё! Всё! Вот этом может быть наш последний вечер, последний раз… Нет, пожалуйста, нет… Нет… Я не понимаю, что реву, только горячие потоки заливают. – Лерка, не плачь, пожалуйста! Не плачь. Хочешь, я не поеду никуда? Хочешь, я… давай уедем вдвоем, куда угодно, убежим, деньги у меня есть, мне восемнадцать, я могу… могу отдельно жить. Как же хочется сказать ему – да! Да! Да! Я поеду! Я буду с тобой! Я… Но ведь надо быть разумной, да? Надо. Но я не могу. У меня нет сил! Я просто не выгребаю, господи! Куда делась та железная Щепка, которой я была? Которой все было всё равно? Я иногда так хочу её вернуть! Потому что когда всё равно – тогда не больно! Да, не больно… Болело только из-за Сони. На все было плевать, а сейчас. – Ромка, Ромочка… Не знаю, сколько мы так стоим. Из какой-то другой жизни доносится мерный говор телевизора, чайник давно вскипел, остыл, до нас доносится аромат свежезаваренного молочного улуна, мама знает, что Рома его любит. – Ром… – М-м? – Чай пить пойдем? – Пойдем, Мышь… Мы идем обнявшись, поддерживая друг друга. Как раненые. Почему-то это приходит на ум. Да, к счастью, мы ранены только любовью. Мама стоит у окна, обняв себя руками, видит нас в отражении, поворачивается, цепляя на лицо вымученную улыбку. – Ром, может, ты поужинать хочешь? У нас есть котлеты, пюре. – Честно? Я бы – да, – он улыбается, мама тоже. У неё уже все готово, только в микроволновку поставить. Включает таймер, поворачивается к холодильнику. – Еще есть салат. – Мам, давай всё, Тор у нас громовержец, ему надо много есть. – Ты что? Мне худеть надо, я в болид не влезу! – Влезешь! Я видела пилотов, есть такие здоровые. – Ага, а выигрывают дрищи… Мы смеемся, Ромка рассказывает какие-то истории о соревнованиях, о картинге, которым в детстве занимался. Мама вспоминает, как тоже гоняла на картинге вместе с папой – я об этом даже не знала. И сама ни разу не пробовала. – Малыш, когда вернусь – сразу поедем тебя учить. После его слов повисает пауза. Когда вернусь… – А когда ты приедешь, Ром? – мама спрашивает так буднично… – Ну… вообще я планирую вернуться к ЕГЭ. К выпускному точно буду. – Хорошо. Он уже опустошил тарелку, а я ковыряю несчастную котлету, потому что аппетита нет совсем. – Лер, ешь, тебе нужны силы. – Зачем? – А ждать меня? – он улыбается, и я тоже. И мне так хочется, чтобы все это уже закончилось! Чтобы он уже вернулся назад. Мне ужасно плохо. Душно оттого, что это происходит с нами. Ромка уезжает. Я остаюсь. Вернее… я, возможно, тоже уезжаю, только пока он об этом не знает, и… просто пока еще ничего не решено. Да, как-то вот так. Отец зовет маму к нему в Израиль. Ему нужно пробыть там еще как минимум полгода, а лучше год. Мама, конечно, хочет к папе. У них, слава богу, все наладилось, я за них очень рада. Только вот… Я не хочу ехать. Я сразу сказала, что не поеду, и всё. В принципе, мои родители поняли и приняли. Я могу остаться тут. Приедет бабушка. До лета поживет со мной, чтобы я могла окончить школу. Только… есть ли теперь смысл быть тут? Если Ромки не будет рядом? Он не смог сказать нет. И я это могу понять. С ним все серьёзнее. И его реально сейчас лучше убрать с поля боя. Ну… вот так. Очень странно, что в поле боя превратился обычный московский район. Ладно, не совсем обычный. Тор и его товарищи живут в гетто для избранных. Да и мы, в общем, тоже не в хрущевках ютимся. Боже, о чём я думаю? Это все не важно! Важен он. Сидящий рядом! Только он важен! На дворе ночь, Ромке пора домой, но мама не гонит, наоборот, предлагает ему остаться у нас. Я стелю ему в гостиной. В какой-то момент он подходит сзади, обнимает… Как бьется сердце! Оно как спринтер, который почему-то решил пробежать марафон. Но марафон с такой скоростью нельзя – сдохнешь через минуту! А он несется… – Лерка… – Что? Он говорит шепотом, тихо-тихо, но так… так что у меня лава по венам. И голова кружится. – Я люблю тебя, малышка. Ты же будешь ждать? – Конечно, Ром… Буду. Что же мне еще делать? Сжимает сильнее, кажется, кости сейчас захрустят. – Лер, прости меня. – За что? – Я… мне надо было тебя слушать. Надо было слушать всех. Но я не мог, понимаешь? Не мог оставить всё так! Я бы… я бы сдох просто, сожрал бы себя. Я знаю. Понимаю. Я… я даже горжусь тем, что он вот так вступился за мою честь. За меня. И снова накатывает. Накрывает как цунами понимание неизбежного. Эмираты… Четыре месяца. Или больше? Может, и больше… Я ведь умру тут без него… Нет, не умру, конечно! Мне нельзя! Я буду жить и даже попробую радоваться жизни. – Лерка… Резкие, рваные объятия, безумные, больные какие-то. И мне страшно… очень страшно, потому что… Разве это на четыре месяца? Мне кажется, его от меня отрывают навсегда! Навсегда! – Рома… Пожалуйста… ты… Я не знаю, о чем прошу. Чтобы он не ехал? Это ведь неправильно! Взял меня с собой? Это нереально. Тогда что? Что мы можем сделать? – Скажи, что ты будешь меня ждать? Скажи! – Конечно я буду ждать! Я буду писать, звонить каждый день! Я тебе еще надоем.