— Вот и проверили! — объявила Серафима Васильевна. — Фу-ух, ты свободен! — Пыхтя, она раскатала ковёр на полу. Зелёный пришелец, немножко скомканный, помятый от пребывания в ковре, отряхнулся, точно кот, потом закрутился в спираль и распрямился. Глянув на то, как Ангелина Ивановна сама с собою в шашки играет, цапнул ёлку и пулей за дверь вылетел. И только звезда на ковре осталась. Не дожидаясь, когда Ангелина сама у себя в шашки выиграет или себе проиграет, Серафима включила телевизор. Как раз показывали президента. И министров, рассевшихся за длинным столом. Забыв о стакане, президент глотнул воды из графина и начал речь. — Открываю совещание, посвящённое вопросам экономики и социальной политики. Коротко о повестке дня. В стране пора ввести новые налоги, акцизы, взносы и сборы. Необходимо увеличить штрафы и повысить пени. Разденем народ до нитки! Снимем с нищего последнюю рубашку! Отнимем у стариков пенсии! Серафима Васильевна вздрогнула. — Что это? Ангелина Ивановна хмыкнула. — Кажется, нынче это называется «патриотизм». Или «оптимизация». Я не уверена… — Я не о том. Шашки-то где? — Неужто чёрт космический нас всё-таки надул? — Установим плату за участие в выборах, — неслось из телевизора. — Введём налог на налоги. Узаконим взятки. Похороним бесплатную медицину. Введём лицензию на жизнь. Устроим… А не сыграть ли нам в шашки, господа? — Наконец-то! — выдохнули подруги разом. Как ни в чём не бывало, президентский пресс-секретарь разложил, развернул на длинном столе картонные доски. Собравшиеся принялись расставлять на клетках войска из белых и чёрных пластмассовых кругляшей. Целый час Серафима Васильевна и Ангелина Ивановна смотрели, как правительство в полном составе двигает шашки по диагонали, рубя с азартом противника и прорываясь в дамки. Они смотрели бы и ещё, до того увлекательным оказалось наблюдение за президентом и министрами, стучащими по доскам, да надо было ужин готовить. Шли недели, месяцы, а правительство играло и играло в шашки, истирая доски сотнями. Производство досок в стране ширилось, в каждом городе открывались шашечные фабрики. Спрос на шашки и доски рос по всей планете. Государственные мужи втянулись в бесконечное соревнование на клетках и политику совершенно забыли и забросили. Всюду в мире остановились войны, прекратились экономические грабежи, успокоились потрясения. Армии распустились, оружие отправилось в металлолом, злоба человеческая сошла на нет, а учёные отменили за ненадобностью науку политологию. Правителей, министров и членов парламентов, полюбивших старинную игру на клетках, свезли в опустевшие казармы, где они беспрерывно, днём и ночью, резались в шашки, бормоча что-то о выборах, войне, врагах народа, пушечном мясе и инвестициях в военно-промышленный комплекс. Телекамеры снимали их и слали кадры в эфир. Население смотрело на игроков через телевизоры да диву давалось. — Вот ведь фокус какой! — говорили люди. — Оказывается, политикам делать было нечего! Стоило их занять — и кругом воцарился мир! Ну а Серафима Васильевна с Ангелиной Ивановной за чайком посмеивались да пришельца добрым словом поминали. — Ну вот, теперь и помирать можно! — говорила младшая. — С душою покойною, — добавляла старшая. Олег Чувакин, декабрь 2017 Денежка под ёлкой Денежная мания у жены Трепыхалова достигала кульминации в декабре. В ноябре проявлялись первые зловещие признаки, а под Новый год Трепыхалов уже не знал, куда от супруги деваться. Однажды даже в шкаф спрятался, прихватив с собою последнюю тысячу рублей. В шкафу и проспал всю ночь, выполз оттуда поутру яко червь. Трепыхалов имел инициалы К. Н., жил в сибирской деревне с женой, звавшей его Косиком, а деньги зарабатывал сочинением весёлых рассказов, анекдотов и смешных подписей к картинкам. За это неплохо платили в Москве, с которой автор соединялся через всемирную сетевую паутину. Жить в селе, дышать чистым воздухом и получать городскую, столичную зарплату — чего же боле! Однако как раз денег и не хватало, а потому К. Н. подумывал добавочно заняться сочиненьем поваренных книг, составленьем гороскопов и выдачей магических советов. Если уж человек способен на выдумку, это выражается во всём. И только в отношении самого себя не мог Константин Николаевич выдумать что-нибудь этакое, спасительное. — Понимаешь, Борик, — объяснял он Борису Борисовичу Квазимудрову, городскому психологу и бывшему однокласснику, принимавшему пациентов в двухкомнатном офисе, — обчищает она меня регулярно, постоянно и упорно, сама того не желая. Только накопишь тысяч сто рубликов — бах, а она вложила их куда-нибудь. Инвестировала. Туда, откуда они обыкновенно не возвращаются. Вздыхает Ирка и говорит: «Неудачное было вложение. Зато со следующей инвестиции мы станем миллионерами. Я предчувствую!» То она у меня в шведскую косметику мелким оптом деньги вбухает, а косметику эту у неё никто в розницу не берёт. То накупит суперотбеливающей зубной пасты, а людям и отбеливать-то нечего. То уверует в витаминный маркетинг Дональда Трампа. То пустится во все тяжкие на бирже «Форекс», где все играют, но никто не выигрывает. То ухлопает сбережения на ванкоины, форки, токены, блокчейны и ещё какие-то цифры, которые должны дать новые цифры, но не дают. Когда она говорит: «Я предчувствую!», у меня душа холодеет, Борик. Я вымереть могу. Как мамонт. Заодно пожаловался Трепыхалов на собственный творческий кризис. Весёлые истории из-под его пера выходили всё чаще с грустной концовкой, а то и с печальной серединой. Дошло до того, что его пригласили работать в московскую фирму «Русское горе», которая дистанционно вызывала неподдельные слёзы у клиентов, разучившихся плакать. — Вот думаю, Борик: может, к психологу-то не мне ходить? Может, Ирку отправить? Доктор сильно вздрогнул. По белым толстым щекам его словно чёрная тень пронеслась. — Что ты городишь! — воскликнул он. — Мы, мужчины, жён к психологам не водим. Сами ходим. — Даже ты, Борик, ходишь? — подивился Косик. — Скажешь тоже! Я холостой. — А мы, значит, хо-одим… — протянул Трепыхалов. — Ходите, — подтвердил психолог. — Такова ваша, то есть наша, мужская доля. А что касается твоего женского случая, то на него имеется психологическое решение. — Неужели? — Трепыхалов обрадовался. — Ты пришёл не к мошеннику, а к нормальному, честному психологу. Я тебе кляксы на листках показывать не стану. В деревне живёшь? Курятник имеешь? Нет? Так построй! Инкубатор купи. Объясни жене: мол, бизнес это. Инвестиции. Реальные. Пусть с цыплятами возится. Кур выращивает. Билл Гейтс в Америке выращивает — и ей не зазорно! — Ну, в принципе… — Баранки гну! В женщине, что бы там ни сочинял Вейнингер, скрыто не мужское, а сельскохозяйственное начало. Как доктор наук тебе говорю. Кто в России сельское хозяйство поднял? Женщины! Мужики наши всё бы растащили да пропили! Произнеся эти глаголы, Квазимудров сморщился так, точно на него сивухой дыхнули. — А ведь пожалуй! — И ободрённый Трепыхалов отправился восвояси. Раннею весною, однако, он снова записался на приём к психологу-однокласснику. — Что такое? — спросил Борис Борисович. — Я тебе куроводство прописал? — Прописал. Да только жена с курами этими быстро управляется. Комбикорма сыпанёт, с водичкой размешает, морковочки на тёрке постругает, картошечки отварит — и готово. Яйца в гнёздах соберёт, вечерком омлет на стол подаст — и опять за компьютер: то разные ванкоины скупать, то вон новые цифроволны поддерживать. Финансовое течение такое: все друг другу электронные деньги переводят и ждут, когда разбогатеют. — Новые! — Психолог усмехнулся. — Старые добрые письма счастья! Они при советской власти ещё существовали. Клали люди по бумажному рублику в конверт, по почте отправляли и просили адресата систему не прерывать. Ждали, что в один прекрасный день к ним сто или тысяча конвертиков прибудет… Ты давай-ка свиней заведи, Константин. Сейчас весна — самое время заводить. Пусть Ира твоя хряков вырастит. Зимой мясо и сало поспеет. Колбасок наделаете… — Толстый психолог облизнулся. — Затратно оно, свинарник-то строить. — Трепыхалов вздохнул. — У меня и денег, считай, нет. А ещё вонючие они, хряки… — Где твой оптимизм? — Борис Борисович посмотрел на портрет доктора Мартина Зелигмана, американского специалиста по оптимизму и пессимизму у людей и животных. Портрет, как показалось Косику, висел криво, а сам доктор совсем не походил на выдающегося оптимиста. Оптимисты улыбаются и имеют отсутствующие лица, а этот глядел так, будто сейчас очки твои сжуёт. Пришлось Трепыхалову взять кредит в банке. Число построек на его дворе увеличилось ещё на одну. И что же? Энергичная Ирка, привыкшая к курам, запросто управлялась и с поросятами: и кормила, и чистила лохани, и свинарник убирала, и у ветеринара консультировалась. Воняло от хряков сильно, как и допускал Косик, но от вони вышла неожиданная польза: сосед, чья собака-пустолайка докучала пишущему Трепыхалову, продал дом тихому человечку и удрал куда-то вместе с собакой. С приходом зимы, когда хряки были заколоты и превращены в сало- и мясопродукт, жена бросилась разыскивать новые способы скоростного обогащения, и душа Косика опять преисполнилась тревоги. Сидит Косик у окошка, за стеклом валит снег, Косик печалится и мысленно составляет некролог без грамматических ошибок. Свой некролог. И внезапно обнаруживает: окошко-то не его! Оказывается, сидит он не дома, а в офисе психолога Борика. С презреньицем смотрит со стены доктор Зелигман, знаменитый проповедник оптимизма у людей и животных. — Ты ведь развестись хочешь. — Борис Борисович глядит на пациента в упор, точно гипнотизирует. — Хочешь, но боишься. Мы, мужчины, существа трусливые, а потому второсортные. Перемен пугаемся. Женщина тебе осточертела, а поделить имущество и уйти ты боишься. — Как это: уйти… — разбирает Трепыхалов собственное бормотание. — Почти тридцать лет вместе… Двоих детей подняли, в люди вывели… — Я и говорю: перемен боишься! — припечатывает Борик. — Освежи жизнь, сбеги из плена, вырвись на волю из чулана! «Из шкафа, не из чулана», — мысленно поправляет доктора пациент. На сей раз Косик бывшему однокласснику не верит. Тот сам холостой, и других холостыми сделать пытается. Психолог молчит. Выглядит он как-то зыбко. Стол, кабинет и портрет доктора Зелигмана тоже выглядят зыбко, сказочно: колышутся, тают, разделяются на кусочки, плывут в молочной мгле куда-то… Будто открылось окно, и в комнату заполз густой белёсый зимний туман… Трепыхалов находит научное объяснение происходящему. «Я плачу, — беззвучно говорит он. — Глаза мои застят слёзы». Косик выходит от психолога и едет в деревню. Дома он плачет по-настоящему: рыдает в голос, как баба. Дом пуст, лишь кот мяукает. На столе в кухне лежит записка: Уезжаю от тебя, сквалыга, Скрудж диккенсовский! Не хочу жить со скупердяем, фомой неверующим и пессимистом бесповоротным! Знай: я разбогатела! Инвестиция моя выстрелила, и теперь я с чемоданом валюты в Таиланд улетаю. Надоели мне ёлки, хочу под пальмы! P. S. Сто долларов — это не тебе, это котику на прокорм. Бумажка в сто долларов зеленеет тут же, подле записки. Кухня переворачивается вверх ногами, и несчастному Косику кажется, будто он улёгся на потолке. Отчего-то делается вокруг очень темно. — Ты спишь, — раздаётся голос психолога. — Проснись!.. Ступни Косика Трепыхалова внезапно упираются во что-то. Косик шевелит руками, ногами: он укрыт одеялом, ногти на его ногах царапают спинку кровати. Над ним потолок, а на потолке знакомая люстра с пятью рожками. Не кухня это, а спальня. С улицы дотягивается до постели рыжий свет фонаря. Несмело, с каким-то детским страхом поворачивает Трепыхалов голову. Сначала он видит кота Мишку, который вытянулся, утонул посреди кровати в одеяльной ложбине. Потом видит человеческую щёку. Примятые тёмные кудряшки прикрывают женино ухо. Косик помнит это ухо ещё со школы, и потому Ирка кажется ему совсем молоденькой. Жена ровненько сопит. Должно быть, смотрит сны. Денежные. Грезятся ей наволочки, чулки, мешки, чемоданы, сейфы и гаражи денег, и даже целые банковские подвалы, куда едва влезает её состояние, которому мрачно завидуют арабские шейхи, русские олигархи и Билл Гейтс. На европоддонах сложены пачками рубли, фунты стерлингов, форинты, злотые, рупии и другие денежки с изображениями королей, президентов и великих исторических деятелей. Шумят вентиляторами серверы, вырабатывающие без устали циферки биткоинов, ванкоинов и прочих разнообразных коинов, которые посредством финансового круговорота в природе превращаются в евро, доллары, японские йены, турецкие лиры и швейцарские франки. Громоздятся, достигая потолка, штабели золотых слитков с высокими номерами проб. Ирка взбирается по стремянке и берёт сверху слиток. Пробует на зуб. Вдруг свинец? А то вольфрам? Думая, поддастся ли вольфрам зубу, Трепыхалов продолжает смотреть на жену. Нет, не о вольфраме он думает. Был ли он у психолога? Или Борик явился к нему во сне? А пред тем приснился кошмар с разбогатевшей и сбежавшей Иркой? Господи, нынче ж первое января! Новый год! А у них и подарков-то друг для друга нет. Полночь они встретили без шампанского и мандаринов, за чаем и молочной шоколадкой, купленной на мелочь, которую Ирка, пряча лицо, выгребла из своего кошелька. Трепыхалову очень хочется поцеловать жену, но он боится её разбудить. Он осторожно вылезает из-под одеяла, стараясь не потревожить ни жену, ни кота, встаёт и босиком идёт через залу в кабинет. Вынимает там из шкафа забытую заначку. Купюру. Не тысячедолларовую и даже не стодолларовую, а тысячерублёвую. Возвращаясь через залу, Трепыхалов задерживает взгляд на портрете Билла Гейтса, в прошлом программиста и корпоративного босса, а нынче знаменитого куровода. Из окошка, отражаясь от соседского дома, на портрет богача падает фонарный отсвет. Билл повешен в комнате по настоянию психолога Борика. Трепыхалов вскидывает пальцы с купюрой, дабы перекреститься, одумывается и просто кланяется мистеру Гейтсу. Выпрямившись, шёпотом просит у фотографического лика: — Пусть Ирка моя не богатеет. Понял, миллиардер заокеанский? Никогда не разбогатеет — никогда не сбежит! В спальне Трепыхалов кладёт денежку на тумбочку, под пластмассовую ёлочку, на которой вчера забыл зажечь гирлянду. Он включает лампочки и залезает под одеяло. Трепыхалов усат и бородат: чем не Дед Мороз? Он согласен называться второсортным, согласен голодать днями и неделями, а кота кормить на взятый в банке срочный кошачий кредит «Вискас плюс». Работать он готов круглые сутки: смешить читателей, огорчать читателей и снова смешить. Психологу Борису Квазимудрову, хоть он и не мошенник, ни за что не понять, в чём тут дело. И Биллу Гейтсу не понять. Задрёмывая, Трепыхалов думает, что близится уже то благословенное мартовское время, когда солнце начнёт подыматься повыше, дни потеплеют и удлинятся, а непрерывно мыслящий женин мозг переключится на семена, торфяные горшочки и рассаду…