– Еще? – спросила женщина. Я кивнул и протянул ей стакан. – Свежая вода в бутылках рядом с постелью. Старайтесь пить как можно больше. А если боль усилится, примите две вот этих. Она показала мне пузырек с лекарством. И в тот же миг, словно по команде, ногу стало дергать. Ощущение было лишь слабым отзвуком того, что я испытывал раньше, но все равно – больно. Я не хотел показывать женщине свою слабость, но по взгляду ее спокойных серых глаз понял, что обмануть мне ее не удалось. – Как вы догадались, что я англичанин? – Посмотрела ваш паспорт, – без колебания ответила она. У меня внезапно пересохло во рту. – Вы лазили в мой рюкзак? – Только для того, чтобы выяснить, кто вы такой. – В ее решительном тоне не было ни намека на извинение. Я старался не смотреть в сторону рюкзака, но почувствовал, как часто забилось сердце в груди. – Мне пора идти, – произнесла женщина. – Постарайтесь отдохнуть. Скоро принесу вам что-нибудь поесть. Я кивнул. Мне внезапно захотелось, чтобы она поскорее ушла. Дождавшись, когда за ней закроется люк, я потянул к себе рюкзак. Освободившись от его веса, детская лошадка клюнула носом и принялась раскачиваться. Я открыл клапан и, запустив руку в рюкзак, принялся шарить внутри. Но не нашел ничего, кроме одежды. И когда решил, что пакет исчез, пальцы наткнулись на полиэтиленовые складки. Не знаю, испытал ли я облегчение или огорчился. Пакет, судя по всему, не трогали. Он увесисто лежал в моей руке и своей тяжестью словно упрекал меня. Следовало избавиться от него, когда была возможность. Теперь поздно. Я завернул его в майку и положил на дно рюкзака, прикрыв остальной одеждой. Проверил паспорт и деньги – все оказалось на месте. Но когда укладывал их обратно, пальцы коснулись глянцевого квадратика карточки. Не в силах перебороть себя, я опять вынул фотографию. При взгляде на обращенное к солнцу, улыбающееся девичье лицо засосало под ложечкой, и, повинуясь порыву, я схватил снимок за края, намереваясь разорвать надвое. Но не сумел. Вместо этого разгладил и снова положил в кармашек. Я вдруг почувствовал изнеможение. И был совершенно сбит с толку. Женщина мне вообще ничего не объяснила, и прежде всего: почему я лежу в каком-то амбаре, а не в больнице. С запозданием я сообразил, что, когда она уходила, кроме звука закрывающегося люка, я слышал кое-что еще – громкое бряканье металла о дерево. Звук возвращаемой на место задвижки. Я повернул ногу на матрасе, и забинтованную ступню прострелило болью. Не обращая на это внимания, встал, чуть не упав. Привалившись к каменной стене, переждал, пока амбар перестанет вращаться вокруг меня, и сделал шаг. Нога подогнулась под моим весом, я качнулся вперед и ухватился за стул, отчего внутри его основания что-то глухо грохнуло. Оказывается, это был не стул, а стульчак для ночного горшка, и тут я впервые осознал, как распирает мой мочевой пузырь. Но с этим придется подождать. Далеко мне уйти не удастся, но на матрас я не собирался возвращаться, пока не выясню то, что хотел узнать. Опираясь на расставленную у стен мебель, я доплелся до люка. В крышку было вделано кольцо. Держась за старый секретер, я потянул за него. Крышка слегка подалась, но дальше не двинулась. Люк закрыли на засов. Пришлось бороться с новым приступом паники. Я не представлял, зачем меня требовалось запирать. Во всяком случае, ничего хорошего в голову не приходило. Не могло быть и речи, чтобы ломать запор. Даже если бы удалось найти нечто такое, чем бы я сумел вывернуть его, сил на это после того, как я сюда добрался, уже не оставалось. Я воспользовался горшком и, радуясь этому малому облегчению, повалился на матрас. Я был весь в липком поту – теперь не только дергало ногу. Разболелась голова. Я принял две таблетки болеутоляющего и снова лег на постель, но был слишком взбудоражен, чтобы заснуть. Когда боль в ступне стала успокаиваться, со стороны люка послышался негромкий звук. С легким скрежетом отодвинули засов, скрипнули петли, и крышка поднялась. На сей раз пришел кто-то другой – девушка. Раньше я ее не видел, но когда она опускала крышку люка, игра света на ее лице всколыхнула мою строптивую память. Девушка несла поднос и застенчиво улыбнулась, увидев, что я сижу. В припадке скромности, присущей скорее обнаженному натурщику эпохи Ренессанса, я поспешно натянул на бедра простыню. Девушка потупилась, стараясь не рассмеяться. – Принесла вам кое-что поесть. На вид ей было лет двадцать. Очень миловидная даже в поношенных майке и джинсах и красных шлепанцах, которые своей несообразностью меня подбодрили. – Только хлеб и молоко, – объяснила она, опуская поднос рядом с моей постелью. – Матильда сказала, что вам много нельзя. – Матильда? – Моя сестра. Несомненно, та, другая женщина. Не слишком они похожи. Волосы девушки светлее – ее можно назвать почти блондинкой – и спускаются до плеч. Глаза хотя и серые, но не такие темные, как у сестры. На переносице горбинка, свидетельствующая о том, что нос был когда-то сломан. Небольшой изъян, который вовсе не портил общей картины, а наоборот, добавлял ей очарования. Девушка бросала на меня быстрые взгляды и не переставала улыбаться. И когда улыбалась, на щеках появлялись ямочки. – Меня зовут Греттен. – Имя не французское, но как только она его произнесла, я сразу решил, что оно ей очень подходит. – Я рада, что вы очнулись. Столько дней не приходили в себя. Теперь я сообразил, почему Греттен показалась мне знакомой: значит, похожая лицом на Мадонну девушка была не плодом воображения во время бреда. – Это вы меня нашли? – Да. – Она смутилась, но в то же время казалась довольной. – Если честно, не я, а Лулу. – Лулу? – Наша собака. Начала лаять. Я подумала, что она увидела кролика. Вы выглядели как мертвый – совсем не шевелились. И вас всего облепили мухи. Но потом вдруг издали какой-то звук, и я поняла, что вы живы. – Греттен быстро покосилась на меня. – Непросто было вытащить вас из капкана. Пришлось разводить половинки ломиком. Вы брыкались и выкрикивали что-то. Я сделал усилие, чтобы мой голос не дрогнул: – Например? – Несли всякую чушь. – Греттен обошла мою постель и оперлась о лошадку-качалку. – Бредили и говорили по-английски, так что я не поняла. Но как только мы освободили вашу ногу, сразу затихли. Она рассказывала так, словно в том, что произошло со мной, не было ничего необычного. – Кто «мы»? – поинтересовался я. – Я и Матильда. – Вдвоем, без посторонней помощи, втащили меня сюда? – Конечно. Вы не такой уж тяжелый. – Но почему… почему я не в больнице? Вы вызывали «скорую помощь»? – У нас нет телефона. Да и нужды никакой не было. Матильда знает, как лечить раны. Папа уехал с Жоржем, и она не хотела… В общем, справились сами. Я не представлял, кто такой Жорж, но мне и без того хватало о чем поразмышлять. – Матильда медсестра? – Нет, но она ухаживала за матерью, перед тем как та умерла. И привыкла лечить животных, если они случайно поранятся. Подсвинки вечно либо обдираются, либо режутся о колючку. Я не знал, кто такие подсвинки, но, честно говоря, мне было безразлично. – Так вы даже врача не вызвали? – Говорю вам, не было необходимости. – В голосе Греттен прозвучали раздраженные нотки. – Почему вы так расстраиваетесь? Должны быть благодарны, что мы за вами ухаживаем. Ситуация становилась все более абсурдной, но я находился не в том положении, чтобы с кем-то ругаться. – Конечно, я благодарен… просто у меня в голове все спуталось. Греттен смягчилась, уселась на лошадку-качалку и скользнула взглядом по моему лицу. – Что с вашей щекой? Упали, когда попали в капкан? – Наверное. – Я совсем забыл про синяк. Потрогал ушиб пальцем, и от боли возникли воспоминания, заставившие гулко забиться сердце. Опустив руку, я постарался сосредоточиться на том, что происходило теперь. – Капкан выглядел не старым. У вас есть соображения, как он там оказался? Она кивнула. – Это один из папиных. Не знаю, что меня больше поразило: небрежность, с какой Греттен признала данный факт, или вытекающий из ее слов вывод, что в лесу стояли и другие ловушки. – Хотите сказать, что знали об этом капкане? – Разумеется. Папа их много расставил. Только он один точно знает, где находится каждый, но он нам объяснил, в каких местах надо быть осторожнее. Греттен произносила «папа», проглатывая звук «а», отчего ее губы выпячивались вперед. Но звучало это скорее уважительно, чем по-детски. Но в тот момент меня интересовало иное. – Кого вы ловите? Медведей? Я смутно припоминал, что бурые медведи могут водиться в Пиренеях, но уж никак не здесь. Однако хватался за соломинку – это было единственное невинное объяснение того, что произошло со мной. Смех Греттен лишил меня последней надежды. – Нет! Капканы отпугивают двуногих незваных гостей. Она сказала это так, словно ставить капканы на людей – естественно. Не веря собственным ушам, я посмотрел на ногу. – Вы серьезно? – Лес – наша собственность. Если кто-то в него заходит, пусть пеняет на себя. Что вы делали на нашей земле? Прятался от полицейской машины… Надо было выбирать меньшее из двух зол. – Забрел по нужде. Греттен хихикнула и сразу оттаяла.