Я нашел лофт, где устроили свингерскую вечеринку, позвонил в домофон и сказал пароль, который мне сообщили: «Я здесь, чтобы прикоснуться к классному». Дверь открылась, и я затолкнул скейт в лифт. Старый лифт громыхал – несомненно, он был сильно изношен после того, как в нем десятилетиями вверх-вниз возили швей и одежду, которую они шили. Двери закрылись, и я медленно поднялся наверх. Я вышел на восьмом этаже; в глубине коридора с рядами кабинетов слышался тихий стук басового барабана. Я постучал в нужную дверь. Огромный лысый латиноамериканец приоткрыл ее на дюйм и спросил: – Какой пароль? – «Прикоснуться к классному», – снова сказал я, чувствуя себя запачканным и находящимся в совершенно абсурдном положении одновременно. – Хорошо, входите. Я прошел в лофт площадью четыреста квадратных футов. С одной стороны был танцпол, окруженный несколькими диванами. У окон – бар, за баром по полу были раскиданы матрасы, а в дальнем углу стояло джакузи. У диджея играл старый диско-сингл, а несколько пухлых свингеров в садомазохистском убранстве танцевали в свете красных полицейских мигалок и одинокого стробоскопа из Radio Shack. Ко мне подошел промоутер Морис. – Моби! Спасибо, что пришел! Давай я познакомлю тебя с Жаком, нашим диджеем. Мы прошли к будке; диджей не обратил на нас никакого внимания. Затем, весьма хреново смикшировав два трека между собой, он все-таки медленно поднял голову. – Жак, это Моби. Он сегодня работает вместе с тобой. – Угу, – равнодушно ответил Жак. – Моби играет в «Марсе», – сказал Морис. – Угу. Морис спросил, не хочу ли я выпить. – Если можно, воды. Спасибо, – ответил я, и он ушел. Жак поставил еще одну песню, потом сказал: – Можешь начать в два. Посмотрим, как все пойдет. – Ладно, хорошо. Потом он снова перестал обращать на меня внимание и очень плохо смикшировал трек Peech Boys с Heartbeat группы Seduction. Я разложил в углу свои пластинки. Вернулся Морис и дал мне воды. – Жак уже много лет работает у меня диджеем, – сказал он. – Он крутой! – Хорошо, – ответил я. – Ну, веселись. Спасибо, что пришел. Морис ушел. Я стоял рядом с диджейской будкой, якобы внимательно наблюдая за ужасным микшированием Жака, но на самом деле пытаясь понять, можно ли мне смотреть на свингеров в комнате. Наконец я набрался смелости и пошел искать туалет. Я предполагал, что на секс-вечеринках есть некий кодекс поведения, но даже не представлял, каким он может быть. Можно мне смотреть? Что говорить, если кто-то захочет заняться сексом со мной? Можно ли отказаться на том основании, что я натурал? Или, может, меня вообще изрубят на куски и выкинут в мусорный контейнер? Все эти вопросы казались мне вполне серьезными и легитимными. На втором матрасе женщина-доминатрикс стегала ремнем по заднице пухлого белого мужика с завязанными глазами, а несколько человек на них смотрели. Я прошел к туалету, тайком посматривая на полдюжины свингеров, лениво двигавшихся по танцполу. На диванах вяло обжимались латиноамериканские и чернокожие пары, лапая друг друга между ног. Диваны были старые и черные и, скорее всего, насквозь пропитанные телесными жидкостями. Четыре человека стояли у бара и пили коричневый ликер и игристое вино, а в окне за ними огромным фаллическим символом высился Эмпайр-Стейт-билдинг. За баром лежали матрасы – затененная область, освещенная лишь несколькими новогодними гирляндами, свисающими с потолка. Первый матрас был занят латиноамериканкой, сидевшей сверху на негре, который безучастно смотрел в потолок. На втором матрасе женщина-доминатрикс стегала ремнем по заднице пухлого белого мужика с завязанными глазами, а несколько человек на них смотрели. Она говорила: «Свинья! Сраная свинья!» На третьем матрасе очень худая латиноамериканка занималась сексом с крупным латиноамериканцем, а рядом стоял худой белый парень и мастурбировал. Судя по лицам, они явно скучали. Еще там был четвертый матрас, и пятый, и шестой, и на всех шли апатичные занятия сексом. Я никогда раньше не видел публичного секса. Я и приватного-то секса почти не видел. В течение большей части жизни, занимаясь любовью, я очень стыдился и был совершенно уверен, что делаю все неправильно и гневлю Бога. Секс, который сейчас был перед моими глазами, не казался извращенным. В нем не было никакого энтузиазма или страсти. Люди, занимавшиеся сексом, выглядели безжизненными, как и те, кто за ними наблюдал. В лофте было много ароматических свечей и благовоний; если закрыть глаза, могло показаться, что ты в каком-нибудь свечном магазинчике распродаж. Я ожидал, что секс-клуб будет угрожающим, развратным, искушающим местом. Но происходящее больше напоминало обеденный перерыв у особенно озабоченных сотрудников Министерства транспорта. Я прошел в туалет, весьма испуганный и тем, что видел чужой секс, и тем, насколько скучным он показался. У раковины стояла женщина – самая красивая голая женщина из всех, что я видел: нордической внешности, с короткими светлыми волосами, высокая, с идеальным телом. Она отмывалась с помощью старого полотенца и мыла. Я был покорен. Она повернулась, пренебрежительно посмотрела на меня и продолжила счищать с себя то, что на ней оставили обитатели матрасов. Я прошел к туалетной кабинке, раздумывая, не спрыгнут ли с сиденья унитаза какие-нибудь страшные болезни, чтобы поскорее забуриться ко мне в уретру? Насколько я понял, нордическая богиня отказала мне. Или это тоже часть протокола секс-клуба? Отказывать всем, пока не найдется кто-нибудь, кто проявит достаточно дерзости и завоюет ее? Наберусь ли я такой дерзости? Нет. Во мне не было ни дерзости, ни завоевательского желания. Когда я вышел из кабинки, ее уже не было. Я вернулся в диджейскую будку; Жак был явно раздражен. – Ты вообще где шатаешься? – спросил он. – Начинай работать. Я ухожу. У него играла French Kiss Лила Луиса, и я увидел, что до окончания песни осталось пятнадцать секунд. Я пробормотал: «Извините», решив умолчать о том, что никогда раньше не видел людей, которые спят друг с другом при всех, а в туалете встретил свою перемазанную спермой нордическую Дульсинею и понял, что никогда не познаю истинного счастья, потому что она пренебрегла мной. Вместо этого я взял пластинку Break 4 Love и каким-то образом сумел идеально смикшировать ее с последними четырьмя секундами French Kiss. – Ха, – только и сказал Жак, потом удалился. Я поставил свои хаусовые, хип-хоповые и дэнсхолловые хиты. Когда зазвучала Kiss Принса, мне даже удалось заставить танцевать около десяти человек, что можно было считать успехом. С матрасами и джакузи конкурировать было крайне тяжело. Около четырех утра в лофте осталось всего человек десять; пришел Морис и сказал, что я могу заканчивать. Я поставил Sign O’ the Times Принса и в последний раз обошел лофт. На одном из матрасов моя нордическая богиня трахалась сразу с двумя толстыми мужиками, которые в свободное от осквернения любви всей моей жизни время, похоже, работали в какой-нибудь забегаловке. Ее глаза были закрыты. Казалось, что им всем скучно. Небольшая частичка моей души в тот момент умерла. Я представлял, как стану ее Холденом Колфилдом, как спасу эту женщину от демонов, заставивших ее прийти на секс-вечеринку «Прикоснуться к классному» в грязном лофте поздно вечером в среду. Я хотел, чтобы мы вместе завтракали в нашей чистой и солнечной квартире, чтобы она читала Беккета, ела тосты и смотрела на меня с любовью. Но на самом деле мы не обменялись ни единым словом, сейчас она лежала под каким-то потным незнакомцем, а песня Принса уже заканчивалась. На одном из матрасов моя нордическая богиня трахалась сразу с двумя толстыми мужиками, которые в свободное от осквернения любви всей моей жизни время, похоже, работали в какой-нибудь забегаловке. Подошел Морис, сказал: «Отличная работа, спасибо большое» и протянул мне пятьдесят долларов. Двадцатка с предыдущей вечеринки окупила поездку на такси, так что пятьдесят долларов стали моей чистой прибылью. Я чуть не спросил Мориса о нордической богине, но потом понял, что посетители таких вечеринок вряд ли хотят, чтобы их имена знали. Я забрал пластинки и дотолкал скейт до лифта. Я в последний раз оглянулся на дверь, надеясь, что она распахнется и нордическая богиня в слезах бросится за мной по коридору, говоря: «Я всем сердцем чувствовала, что люблю тебя. Я не знаю, что делаю со своей жизнью – помоги мне». Но дверь осталась закрытой. Я спустился на лифте и вышел на улицу. Выходя из здания, я услышал вдалеке грохот мусоровоза, напомнившего мне, что все мои знакомые сейчас спят. Глава седьмая Крестики-нолики с курицей К осени наша квартира превратилась в хостел. Алисса, девушка Дамьена, съехала, и ее вскоре сменила его новая девушка Кристина, девятнадцатилетняя кореянка с экономического факультета Нью-Йоркского университета. Кристина прожила в темном подвале с Дамьеном около месяца, потом тоже уехала. После ее отъезда в квартиру заявился друг Дамьена Энди с парой ящиков и поселился с ним. В октябре уехал Роберто, и его комнату занял мой друг Ли. Ли был нердом-христианином, но, в отличие от меня, он пил и не стыдился спать со своей девушкой. Мы познакомились в христианском клубе для всех возрастов в Коннектикуте, где я когда-то работал диджеем, и он отлично вписался в коллектив наших нескладных друзей-христиан благодаря очкам с толстыми линзами и любви к «Звездному пути». Каждый вечер на тонком черном матрасе в гостиной кто-то спал. Мой приятель, приятель Ли или приятель Дамьена спал на матрасе, играл в «Супер Марио», слушал Jane’s Addiction или занимался сексом. Вскоре мы с Ли поставили замки на наши двери, потому что в квартире постоянно ночевали совершенно незнакомые люди. Кроме того, мы не полностью доверяли Энди, новому соседу Дамьена по комнате. Энди вырос в Нью-Джерси, и несколько лет назад его выгнали из школы. Теперь он жил в городе, перебивался случайными заработками, думал о поступлении в художественную школу и тусовался с торговцами крэком. У него были кудрявые рыжие волосы, и он очень редко мылся. Однажды днем мы с Ли сидели в гостиной и играли в «Нинтендо», и тут на лестнице из подвала появился Энди. Он стоял там в одних трусах и ничего не говорил – только оглядывался, почесываясь. – М-м-м… Эй, Энди, – сказал Ли. – Эй. – Что происходит? – спросил я. Он задумался. – Я только что понял, что просидел в подвале сорок восемь часов. Подумал, что надо бы выйти погулять. Он постоял еще, моргая, пару раз оглядел комнату, а потом, не сказав ни слова, спустился обратно по черной металлической лестнице в подвал. – Ли, – шепнул я, отложив джойстик, – Энди стал совсем странным. Ли ничего не ответил – он только что заново запустил «Супер Марио». Мы много играли в «Супер Марио», потому что это была единственная игра, которая шла в комплекте с «Нинтендо» (мы иногда называли ее «Ноу-френдо»). С месяц назад я вернулся домой и увидел, как Пол, Дамьен и Ли сидят на диване и смотрят «Супер Марио» по телевизору. Ли вывел игру на новый уровень: записал ее на видео, а потом все сели и стали ее смотреть, как кино. Иногда мы обсуждали, не купить ли какую-нибудь новую игру, но картриджи стоили 15 долларов, а ни у кого из нас таких лишних денег не было. Так что мы сидели на матрасе и в своей нищете снова и снова играли в «Супер Марио». – Жалко, что ты сумасшедший, – шепнул Пол. Я засмеялся. Через неделю после того, как Энди вышел из подвала, Пол (он поступил в Университет штата Нью-Йорк в Перчейзе) приехал в город и остановился со мной и Ли. Мы все снова сидели на матраце и играли в «Супер Марио». Пол внезапно встал, отключил «Нинтендо» и сказал: – Надо устроить вечеринку с танцами. Он подошел к магнитофону и включил кассету Jane’s Addiction. Комнату заполнил громкий лай собак – заиграла песня Been Caught Stealing. У нас было правило: если кто-то говорит: «Надо устроить вечеринку с танцами», то танцуют все. Без исключения. Скача по гостиной под музыку, мы услышали, как Энди орет что-то из подвала. Мы не понимали ни слова, но решили еще попрыгать, потому что нам показалось забавным доводить Энди до белого каления. Потом Энди взбежал вверх по металлическим ступенькам. – Заткнитесь! Заткнитесь на хер! – заорал он, когда вышел в комнату. Пол выключил магнитофон. – Сука, ненавижу это место! – заорал Энди. – Ненавижу это все! Заткнитесь! Просто заткнитесь, бл*! Идите на х*й! Мудаки! Он повернулся и убежал обратно в подвал. В гостиной повисла тишина. Мы пораженно переглянулись. – Ваш сосед что-то по виду не очень доволен, – сказал Пол. – И, по-моему, не очень здоров, – сказал Ли.