– Ну что, дальше танцуем? – спросил я. – Ставим Black Flag? Пол засмеялся. – Не, – ответил он. – Пойдем лучше в «Беннис» и поедим бурритос. Мы на цыпочках вышли из дома. – Пока, Энди, – прошептал Ли, пока мы шли по коридору. – Жалко, что ты сумасшедший, – шепнул Пол. Я засмеялся. – Пожалуйста, не режь нас, безумец. Купив в «Беннис» веганские буррито за 4 доллара, мы пошли в наш любимый зал игровых автоматов в китайском квартале, чтобы поиграть в крестики-нолики с курицей. Я был веганом и борцом за права животных, но просто не мог не сыграть партию в крестики-нолики с курицей в ее плексигласовой коробке с надписью «Курица выигрывает!». Игровой зал располагался в глубине китайского квартала, и я решил, что курица, играющая в крестики-нолики, скорее всего, счастливее, и за ней лучше ухаживают, чем за курами, которых ощипывают и вешают на витринах ресторанов на Пелл-стрит. За прошедшие годы мы с друзьями сыграли бесчисленное количество партий в крестики-нолики с курицей, и по какой-то причине курица всегда выигрывала. – Я вчера ночью пошел и купил бензина, – сказал Энди. – Собирался сжечь вас обоих во сне, ребята. Несколько раз проиграв курице, мы пошли обратно по Мотт-стрит и Четвертой авеню и вернулись домой около одиннадцати. Дамьен сидел в кухне и курил с довольно обеспокоенным видом. – Ребята, Энди очень расстроен. Что произошло? – спросил он. – У Энди случился срыв, – сказал Ли. – Просто не стесняйте его, хорошо? – сказал Дамьен, туша сигарету в раковине. – Он нас не зарежет во сне? – спросил я. И тут послышался голос из подвала. – Я тебя слы-ы-ы-ышу, – распевно произнес Энди. – Поеду-ка я обратно в университет, – сказал Пол и направился к двери. – Трус, – крикнул Ли ему вслед. Дверь за Полом закрылась, и в доме повисла полная тишина. – Ну и что нам делать? – спросил я у Ли. – Играть в «Нинтендо»? – предсказуемо ответил он. Мы включили телевизор и приставку и стали тихо играть в «Супер Марио». Я подошел к лестнице, ведущей в подвал. – Дамьен? Энди? – вежливо позвал я. – Ребята, не хотите поиграть в «Нинтендо»? Снизу доносились звуки Cocteau Twins. – Дамьен? – снова позвал я. Он вышел к лестнице, куря сигарету. – Нет, спасибо, – ответил он и вернулся в свою комнату в подвале. Я сыграл еще одну игру в «Супер Марио» с Ли, потом пошел в комнату, запер дверь и до двух ночи работал над тихим эмбиентом. Утром я вышел в гостиную. Энди сидел на матрасе, Дамьен стоял у двери в кухню. Рядом с Энди были две банки бензина. Он смотрел в пол. – Приведи Ли, – тихо сказал он. Я постучал в дверь Ли. Он открыл, в одних трусах и полусонный. – Что такое? – зевнув, спросил он, потом увидел банки с бензином. Ли быстро вышел в комнату и скрестил руки на груди; сна у него уже не было ни в одном глазу. – Энди, что тут творится? – громко спросил он. Энди по-прежнему смотрел в пол. Дамьен закурил сигарету. – Тебе точно стоит курить, Дамьен? – спросил я, показав на бензин. Он ничего не ответил. – Я вчера ночью пошел и купил бензина, – сказал Энди. – Собирался сжечь вас обоих во сне, ребята. Я посмотрел на Ли, Ли – на меня. Оба мы вознесли безмолвные молитвы богу запертых дверей. – Но когда я вернулся, двери у вас были заперты, так что я сел тут на матрасе и уснул. Мы с Ли переглянулись, не зная, что делать или говорить в присутствии психопата, который, возможно, сейчас возьмет и убьет нас на месте. Тишину нарушил Дамьен. – Мы с Энди поговорили. Ему тут не нравится. Мы съезжаем. – Ладно, когда? – спросил я. – Сегодня мы пойдем смотреть квартиры. Так что как только что-нибудь найдем, так сразу. – Энди, извини, если мы тебя вчера расстроили, – сказал Ли. – Да, Энди, извини, – добавил я. – Поздновато для этого, – пробормотал он, не поднимая головы. – Энди, – тихо сказал Дамьен, – пойдем смотреть квартиры, хорошо? Энди выпрямился и многозначительно посмотрел на банки с бензином. Потом встал и перевел взгляд на меня и Ли. – Вы должны были сгореть в огне, – сказал он и ушел в коридор. Дамьен последовал за ним. – Бл*! – только и смог сказать я, когда они вышли из дома. – П*здец вообще псих! – добавил Ли. – Думаешь, он нас слышит? – тихо спросил я. – Он п*здец псих, – прошептал Ли. – Что нам делать с бензином? – Не знаю. На улицу выставить? У нас это было универсальное решение. Если надо избавиться от ужасной книги, или старой пары обуви, или ручки Bic, в которой осталась одна восьмая дюйма чернил, можно просто положить эту вещь на Четырнадцатой улице, и минут через пять кто-то ее стащит в надежде продать и купить на эти деньги крэк. Четырнадцатая улица напоминала грязную речку, которая утаскивала с собой все, что оставляли на берегу. Мы взяли банки с бензином, вынесли их на улицу и поставили на тротуар возле станции линии метро L. – Я дам объявление. «Требуются соседи в съемную квартиру. Трехкомнатный дуплекс с видом на закиданную мусором шахту вентиляции. Убийцам-психопатам не беспокоить». День выдался прекрасным: высокие белые облака на фоне бледно-голубого места. Какой хороший день, чтобы не сгореть заживо. – Думаешь, он бы действительно это сделал? – спросил я. – Не знаю, – сказал Ли. – Наверное? Мы пошли по Четырнадцатой улице на запад. – Где нам взять новых соседей? – спросил Ли. – Я дам объявление. «Требуются соседи в съемную квартиру. Трехкомнатный дуплекс с видом на закиданную мусором шахту вентиляции. Убийцам-психопатам не беспокоить». Глава восьмая Машинист на линии L Майкл Элиг был королем ночной жизни Нью-Йорка и лордом-сеньором всех клубных ребят. Он сотворил в нижнем Манхэттене блестящий декадентский мир – за несколько лет до того, как убил и расчленил своего наркодилера и попал в тюрьму. На клубных вечерах Майкла в «Лаймлайте» можно было увидеть тинейджеров-трансвеститов, старых и давно сторчавшихся геев, соревнования по питью мочи, людей, одетых гигантскими курами, буквально ведра наркотиков, валяющихся без сознания на грязных диванах знаменитостей, случайный секс в туалетах и любую другую форму грешного поведения, которую Майкл и его ребята могли выдумать, позаимствовать или украсть. В Ист-Виллидже бывали беспорядки, люди повсюду умирали от СПИДа, крэка и рук бандитов – а посреди разрушенного города сиял Майкл, испорченный вундеркинд, похожий на херувимчика из Индианы. Я начал временами работать диджеем в «Лаймлайте» в 1990 году, и мы с Майклом даже стали типа друзьями. «Типа» – потому что я на него работал, а еще потому, что я был натуралом, трезвенником и христианином, а он – геем, наркоманом и, насколько я мог понять, состоял в сговоре сразу с несколькими дьяволами средней руки. У нас было странное дружеское взаимопонимание, и «Лаймлайт» был нашим общим миром. «Лаймлайт» был церковью девятнадцатого века, которую в начале восьмидесятых переделали в огромный элитный ночной клуб. К концу восьмидесятых он уже растерял былой блеск и считался унылым местом, получавшим основной доход от ретро-вечеринок для туристов. А потом в 1989 году в «Лаймлайте» появился Майкл Элиг и превратил его в место встречи клубных ребят, рейверов и готов. Большинство клубных ребят были горожанами и геями, рейверы – натуралами из пригородов, а готы жили в подвалах среди паутины. Рейверы и клубные ребята обожали техно и экстази, а готы – электронную музыку и старые церкви. В общем, «Лаймлайт» стал домом для всех трех «племен». На одной из вечеринок Майкла в 1990 году я оказался в задней комнате, окруженный двадцатилетними клубными ребятами и рейверами под экстази и кетамином. Клубные ребята носили обтягивающую диско-одежду с толстым слоем блесток. Рейверы были одеты в гигантские мешковатые штаны и футболки большого размера с изуродованными корпоративными логотипами. Готы во всем черном пили по углам водку. Я стоял перед плексигласовой кабинкой, разглядывая самую прекрасную женщину из всех, что доводилось видеть. Она была танцовщицей гоу-гоу с длинными светлыми волосами и ангельским лицом без единого изъяна. Я был буквально загипнотизирован ее танцем под песню Deee-Lite в теплом оранжевом освещении; тут ко мне подошел Майкл. – Красавица, а? – спросил он, потягивая коктейль. – Потрясающая, – согласился я. – Никогда не видел таких красивых женщин.