— Не знаю. Я раньше бегала ради удовольствия бегать, когда была маленькой. Гамлет кивнул головой, словно вспомнил. Он растер пальцами стебель лаванды, от которого пошел сладкий аромат, и провел им вокруг моего лба и носа. Я в ответ улыбнулась. — Ты меня поражаешь, Офелия, — сказал он. — Я завела вас в этот лабиринт, это правда. А теперь я здесь заблудилась. Я видела только кончики волос Гамлета, освещенных луной. Его зубы блеснули в улыбке, а все лицо оставалось в темноте. — Нет, это я заблудился, а ты нашлась. Потому что в центре этой извилистой тропинки я обнаружил… тебя. — Принц с трудом подбирал слова. — Тебя, Офелия, я бы полюбил. Если бы ты… могла полюбить меня. Я поверила словам Гамлета, потому что они не слетели с его языка так, будто он часто их произносил. Я хотела, чтобы это было правдой. И в ответ сказала чистую правду. — Я никогда раньше не любила, — призналась я. — Я боюсь потерять то немногое, что у меня есть. Он понял, что я имела в виду мою добродетель, мое единственное богатство, так как ответил: — Офелия, я знаю, что ты чиста и добродетельна. Клянусь служить тебе верно и с честью. Я подняла голову, чтобы лучше видеть его лицо, и наши губы встретились. Это был короткий поцелуй, но его губы, хоть и мягкие, казалось, выпили у меня все силы, и я ослабела. Его руки, обнимавшие меня за талию, приподняли меня. Он второй раз поцеловал меня, и третий поцелуй я получила от него. Но мне все равно хотелось еще, потому что прикосновение его губ к моим губам вызывало во мне чистый восторг. Однако мне не хотелось показаться жадной или нескромной, поэтому я отвернула лицо в сторону. Тогда Гамлет поцеловал мое ухо, и его дыхание защекотало меня и проникло до самого основания позвоночника. — Мне надо идти, — прошептала я. — Хоть мне и хотелось бы остаться. Нехотя Гамлет разжал руки и отвел меня к выходу из лабиринта в сад. Потом он достал из кармана нечто, завернутое в бумагу, и вложил это мне в руку. Подарив ему прощальный поцелуй, я бросилась бежать по росистой траве назад к замку. Я совсем забыла про лаванду, которую собирала для Гертруды. Оставшись одна у себя в комнате, я буквально дрожала от волнения. Как это возможно, что я, которая никогда раньше не целовалась, поцеловала самого принца Дании, и не один раз, а много? Он действительно говорил мне о любви? Я поверить не могла, что за мной, скромной Офелией, ухаживает принц Гамлет. Наверняка, я это выдумала. Потом я вспомнила о подарке Гамлета, который на бегу сунула в карман. Я достала его, развернула и нашла миниатюру в рамке на цепочке. На рисунке был изображен бог Янус с двумя лицами, одно в маске комика, а выражение второго было трагическим. Я гадала, что это означает. Символизируют ли эти маски те разные облики, которые, по словам Гамлета, он принимает? Обещал ли этот подарок начало новой любви, подобно тому, как месяц январь провозглашает начало нового года? Сон не шел ко мне, мой мозг снова и снова размышлял над этими вопросами. Наконец, я встала в самые темные ночные часы, собираясь приготовить напиток из овсяной воды и маковых зерен, чтобы успокоить свой возбужденный мозг. К моему удивлению, я увидела Кристиану, которая кралась по коридору. Она проскользнула мимо меня, и я почувствовала запах лаванды. Она теребила пальцами свежий букетик у своей талии. — Ты разочаровала королеву, не вернувшись с травами, и теперь мне достанется ее благодарность за свежий аромат в ее покоях. — При свете луны, который падал косыми лучами в темный коридор, я увидела, как она прищурилась. — Лаванда стелет мягкое ложе для любви, не так ли? Я схватила ее за юбку и увидела, что подол намок и испачкался. — Ты для кого шпионишь? — прошептала я, с трудом скрывая страх упреком. Неужели она следила за мной в саду, будто хитрая змея? Она только догадывается, что я там с кем-то встречалась, или она нас видела, несмотря на темноту? Глава 9 Мы с Гамлетом хранили в тайне наши романтичные отношения так, словно речь шла о деле государственной важности. В присутствии других людей мы обменивались лишь формальными любезностями, договариваясь о свиданиях взглядами и переданными из рук в руки записками. Мы предпочитали встречаться вне замка, так как темные уголки Эльсинора могли служить укрытием не только для влюбленных, но и для шпионов. Ива, свесившая ветви над ручьем, скрывала нас он всех взоров, а лабиринт хранил наши тайны. Никто, кроме Горацио, не знал о наших свиданиях. Он служил нам одновременно почтальоном и сторожем. Его наблюдательность много раз спасала нас от разоблачения. Тем не менее, однажды, даже бдительности Горацио оказалось недостаточно, чтобы защитить нас. Мы с Гамлетом гуляли в саду короля, где он часто прогуливался вместе со своими советниками. Мы считали, что его дорожки пустынны, потому что король куда-то уехал. Когда мы проходили под одной узловатой, кривой яблоней, Гамлет сорвал яблоко и показал мне плод, покрытый золотисто-красными полосами, будто небо на закате. — Как может это искалеченное дерево дать такой безупречный плод? Такое редко встречается среди людей, — задумчиво произнес он. Потом он протянул мне яблоко. — Погодите, — сказала я, поднимая руку и отказываясь его взять. Я училась дразнить Гамлета и получать от этого удовольствие. — Разве не мне следует предложить вам этот плод, а вам — отказаться от него? Потом я бы поведала вам о том пресловутом змее, который сказал, что плод сделает нас мудрыми, и вы, желая стать мудрым, с готовностью надкусили бы его. — Нет, ибо в отличие от нашего отца, Адама, я бы вам не поверил, и сказал: «Покажи мне змея», а ты не смогла бы мне его предъявить. — Гамлет широко развел руками. — Видишь, никакой змей, никакой Дьявол не ползает в этом райском саду. В это мгновение мы услышали свист Горацио, предупреждающий нас о том, что мы уже не одни. Я знала, что Кристиана не выйдет из замка, так как она слегла в постель с больным горлом. Но к нам приближался какой-то всадник. Он громко пел. Спрятаться было некуда, поэтому я натянула пониже капюшон плаща, чтобы скрыть лицо, и отвернулась. — Это Клавдий, мой дядя, — прошипел Гамлет. — Сделай вид, будто собираешь яблоки в полу плаща. Я его отошлю прочь. — Я нагнулась и принялась за дело, и не видела их, а только слышала разговор. — Привет, Гамлет! Поехали со мной, разомнешься. Твой отец не хватится одного-двух оленей. — Нет, дядя. — Что такое? Ах, ты уже занят. Дай-ка взглянуть на девицу. О, она прячется, да? Я выясню, кто она такая. — Дядя, ты пьян. Уезжай. — Я тебе дам совет, мальчик. Ущипни ее и потискай хорошенько. Похотливые девицы это любят, даю тебе слово. Хе-хе! Смех Клавдия был одновременно хитрым и добродушным. Я покраснела от незаслуженной обиды, мне хотелось ответить ему такими же обидными словами. От волнения я позволила капюшону соскользнуть с головы как раз в тот момент, когда Клавдий пришпорил коня и ухватился за гриву, чтобы его грузное тело не свалилось на землю. Я взглянула на Гамлета, который весь напрягся от гнева. — Он оскорбляет меня, называет меня «мальчик». Пропойца, недостойный брат моего отца! — воскликнул он. — И вы сказали, что в этом саду нет змея? — с горечью произнесла я. Мне показалось, что вторжение Клавдия испортило удовольствие от прогулки в саду. К нам подошел Горацио, полный раскаяния. — Простите, я не смог остановить Клавдия, потому что он прискакал со стороны оленьего парка. — Где он незаконно охотится на дичь моего отца в его отсутствие, браконьер, — перебил его Гамлет. — Но он пьян, как обычно, и скорее всего не запомнит, что видел нас. Гамлет простил друга, и мы поклялись впредь быть осторожнее. Это мне пришла в голову идея нарядиться крестьянином и пастушкой, потому что любовники в романах Гертруды часто так поступали. Поэтому я надевала льняную блузу и нижние юбки, а поверх них корсаж без рукавов, со шнуровкой под грудью. Одежда была простой и удобной, не то, что мое модное, жесткое придворное платье, она давала мне свободу движений, которую я так любила. Гамлет нашел какие-то свободные бриджи и домотканую тунику, и прикрыл свои кудри кожаной шапкой. Мне он еще больше нравился в таком простом наряде, и мне нравилось то, что он вел себя в нем свободно и непринужденно. Когда мы надевали наши простые маскарадные костюмы, люди почти не обращали на нас внимания. Держась за руки, мы открыто бродили по улицам городка. Потом беззаботно, словно сельские жители, лежали на лугу, окруженные высокой травой, и плели венки из белых маргариток и пурпурного водосбора, чтобы увенчать ими друг друга. — Давай вместе сочиним песню, — однажды предложила я. — Я читала, что пастухи любят устраивать соревнования певцов. — Офелия, ты читаешь много чепухи. Какой из перепачканных навозом парней знает алфавит, не говоря уже об умении рифмовать сонет и считать стопы? — возразил Гамлет. — Они свистят, созывая овец, или звонят в колокольчик, или кричат «Эй». Никогда не слышал, чтобы кто-то из них пел. — Тогда мы будем первыми, и подадим пример всем пастухам на этих холмах. Итак, Гамлет на минуту задумался, потом спел: Туда, куда сядет пчела, Окуну я свой хоботок; И умру таким молодым, Вкушая этот цветок. Хотя в его песне звучала похоть, он поцеловал меня с большой почтительностью. Я, в свою очередь, спела: Любимый, под зеленою листвой, фа-ля, Ложись ты рядом со мной, фа-ля. Гамлет принял мою песню за приглашение и положил голову мне на колени, но я мягко оттолкнула его. — Вы слишком нетерпеливы, милорд, — сказала я, и он сразу же отодвинулся. — Я не хотел оскорбить тебя, Офелия, — произнес он и взял меня за руку. Я встала, чтобы нарвать свежих цветов взамен увядших. Проходя по лугу, я наткнулась на маленькую коричневую птичку, которая выпала из гнезда на ветке дерева. Я подобрала ее и держала на ладони. Ее сердце, видимое сквозь кожицу, которая была тоньше самого тонкого пергамента, уже не билось. Когда ко мне подошел Гамлет, я плакала, и смутилась даже больше, чем тогда, когда его голова лежала у меня на коленях. — Прости меня. Я не слишком искушен в любви. Когда ты меня простишь? — умолял он. — Не в этом дело, — ответила я, тронутая его покорностью. — Ты меня не оскорбил. — Я показала ему птичку. — Вот что заставило меня заплакать, хоть я и не знаю, почему. — Может быть, потому что у этого создания была душа, а теперь она улетела? — высказал предположение Гамлет. Он хмурил брови, словно моя печаль смущала и тревожила его. — Где его мать? — прошептала я. — Почему она не спасла его? — Я огляделась вокруг и увидела десятки птиц, которые порхали и пели, ничуть не заботясь о мертвом птенце у меня в руке. — Нигде. Природа прекрасна, но она может быть жестокой. Точно, как женщина, — задумчиво произнес Гамлет. — Только не ты, конечно. Ты не жестокая, я хотел сказать. То есть, ты красивая, но не жестокая. Теперь Гамлет покраснел и стал заикаться, и я невольно улыбнулась. — Разве в Библии не сказано, что даже падение воробья определено Провидением? — спросила я. — Да, и там сказано, что каждый волосок на нашей голове сосчитан, ибо мы дороже любого воробья. Поэтому не волнуйся, — сказал Гамлет, и я позволила ему утешить себя поцелуем. Однажды, когда солнце катилось по небу, мы бродили по лесу между Эльсинором и деревней, а Горацио молча следовал за нами. В сумерках мы наткнулись на заброшенную хижину из осыпающихся камней, напоминающую обитель отшельника. Развели в очаге небольшой костер, чтобы согреться. Горацио отказался разделить с нами трапезу из хлеба и сыра. — Почему Горацио сегодня такой неулыбчивый? — спросила я.