Глубоко вздохнув, Лили выпалила: — А вы не пытались заговорить? Калибан потянулся за своей сумкой, достал блокнот и написал: «И не раз, только ничего из этого не получилось». — Как давно это с вами произошло? — спросила Лили, и Калибан, сдвинув брови, написал: «Около девяти месяцев назад». — Совсем недавно! — Лили в волнении подняла глаза. — Не прошло и года. Возможно, ваше недомогание — явление временное. — О чем вы говорите? — поинтересовался Индио, приподнявшись на колени. — Что такое «недомогание»? — Это что-то вроде болезни. — Лили увидела, каким непроницаемым стало лицо Калибана. Он бросил взгляд на нее, потом на Индио, и она поняла намек, поэтому сменила тему. — Для чего вы роете яму? Калибан выпрямился, и мальчик подобрался поближе, чтобы видеть, как он пишет. Лили прочла: «Собираюсь посадить здесь дуб», — и удивленно заметила: — Но она такая огромная… Губы Калибана дрогнули, и Лили уже знала ответ, прежде чем он написал его на бумаге: «Дерево тоже большое». — Но как вы посадите здесь взрослое дерево? — все-таки поинтересовалась она, очищая яйцо от скорлупы. — Разве оно не погибнет? Калибан принялся быстро писать ответ, а Лили ела яйцо и с восхищением наблюдала за ним. Индио, потеряв интерес к беседе, принялся рыться в корзинке в поисках пирожков. Наконец Калибан закончил и протянул блокнот Лили. Оказывается, он исписал целую страницу. Когда она начала читать, он сел рядом с ней. «Пересадить взрослое дерево и правда непросто: его корни точно так же разветвлены, как и крона, и уходят под землю на такую же глубину, какой длины ветви. Конечно же, невозможно перенести вместе с деревом столько земли, ведь не существует такой машины, которая смогла бы выкопать огромное дерево, не повредив корневую систему. И все же…» Лили поставила палец на строчку и посмотрела на Калибана. — Но если вы не можете выкопать корни, то как?… Калибан закатил глаза, потом подался вперед и постучал пальцем по странице там, где стоял ее палец. — О… — Она вновь принялась читать, а он заглядывал ей через плечо, словно хотел убедиться, что ничего не упустил. «И все же ветви можно обрезать достаточно коротко, и дерево при этом не погибнет и даже наоборот: станет еще более раскидистым. Многие садовники считают, что корни тоже можно обрезать, и, таким образом, переместить дерево с корнями в комке земли». Лили повернула голову и едва не соприкоснулась с лицом Калибана — настолько низко он склонился. Она ошеломленно заморгала, на мгновение позабыв, в чем состояла суть ее вопроса, но быстро пришла в себя. — Но ком земли и корни все равно могут оказаться слишком большими, чтобы их мог перенести с места на место человек. Губы Калибана медленно растянулись в улыбке, как если бы она сказала что-то забавное, и она не могла не улыбнуться в ответ. Он подался вперед, фактически обняв ее, и написал в лежавшем на ее коленях блокноте: «Да, ком земли на корнях действительно может быть очень большим, но это хорошо. А вообще, должен признаться, я никогда еще не пересаживал взрослых деревьев, но собираюсь попробовать сегодня вечером. Хотите посмотреть?» Если бы еще пару недель назад Лили спросили о чем-нибудь подобном, она посмотрела бы на интересующегося с недоумением в лучшем случае, но сейчас, в этот самый момент, такая перспектива пробудила в душе волнение. Возможно, слишком частое созерцание обнаженной груди Калибана затуманило ее разум. Как бы то ни было, Лили заглянула в обрамленные густыми ресницами карие глаза и лучезарно улыбнулась. — Да, с удовольствием. Широкая ответная улыбка была очень быстрой, но, как показалось Лили, предназначалась ей одной, а уже в следующее мгновение его совершенно серьезный взгляд сосредоточился на ее губах. Те машинально приоткрылись, и она подалась вперед, не спуская глаз с его мужественного лица. — Мама, — раздался рядом голос Индио, — можно теперь показать Калибану мой кораблик? Лили поспешно отстранилась, ощутив, как щеки заливает краска смущения, поймала на себе понимающий взгляд Калибана и неторопливо повернулась к сыну, основательно перепачкавшемуся вареньем из пирогов. — Да, только вытри лицо, а то сейчас к тебе слетятся все осы и пчелы. Когда мальчик протянул кораблик Калибану, тот взял его очень бережно, явно понимая, сколь важна для ребенка эта игрушка. Нарцисска не преминула сунуть свой нос и сюда. Когда они вместе поднялись с земли, словно следуя какой-то им одной известной мужской договоренности, Лили обратила внимание, что Калибан смотрит на мальчика с нежностью, и это было так трогательно. Они отправились на берег пруда, и Индио спустил кораблик на воду, а Калибан едва успел удержать Нарцисску, чтобы та не прыгнула следом за суденышком. Этот мужчина был совершенно особенный, нисколько не похожий на мужа Китти. Чуть позже в тот же день Аполлон наблюдал, как повозка с его дубом медленно въезжает в сад. Изысканная в своей простоте, она представляла собой своего рода модифицированную подводу. С причала это хитроумное приспособление с трудом тащили две ломовые лошади. Плоская платформа, на которой лежали огромные корни дерева, удерживалась на трех колесах: двух больших и одном, на том конце, где лежал ствол и платформа сужалась, поменьше. Лошади были впряжены в ту часть повозки, на которую приходилась большая тяжесть. Всю эту конструкцию доставила вниз по Темзе баржа. И дерево, и повозка были заказаны у коллеги, садового архитектора, с которым Аполлон переписывался под именем мистера Смита. В своем заказе он подробно описал, что именно хочет получить, включая схемы и пошаговое описание процесса, и теперь был очень доволен результатом. Дерево напоминало поваленного колосса, а корни его торчали из кома земли в стороны подобно паучьим лапам. Теперь от садовников требовалось лишь с первого раза опустить дерево в яму. Лили стояла в стороне вместе с Индио и прыгавшей возле их ног Нарцисской. Судя по всему, садовники уже привыкли их постоянно видеть, поэтому никто не задавал им никаких вопросов, да и вообще почти не обращал внимания на странную компанию. Аполлон в буквальном смысле слова дрожал от желания самостоятельно руководить операцией. Уроженец Йоркшира Хорринг, считавшийся главным садовником, четко и старательно выполнял инструкции Аполлона, однако был не слишком сообразительным и терялся, если что-то вдруг шло не по плану. В случае с пересадкой дуба многое могло пойти не так, как планировалось. Двое садовников — темноволосые братья-ирландцы — поддерживали повозку, в то время как третий — низкорослый жилистый лондонец, которого наняли на работу лишь на этой неделе, — вел лошадей под уздцы. Хорринг громко отдавал приказания, в то время как Аполлон, несправедливо низведенный в статус тупицы, стоял в компании остальных садовников с лопатой в руке. — Держите его! — выкрикнул главный садовник, сверяясь с записями, которые оставил ему Аполлон неделей раньше. — Здесь говорится, что повозку надо подтащить как можно ближе к яме и распрячь лошадей. Это не лишено смысла. Лошадей послушно освободили от упряжи, и Аполлон вместе с братьями-ирландцами подставил свою спину, чтобы протащить дерево те несколько футов, что отделяли его от ямы. Если он измерил яму правильно и автор изобретения учел его расчеты, колеса повозки должны были оказаться четко по краям ямы. Аполлон, глядя, как повозка подъехала к яме на необходимое расстояние, испытал острое чувство удовлетворения от хорошо выполненной работы. — Любо-дорого смотреть. Точно ягненок возле мамкиной сиськи, — восхищенно протянул Хорринг, но потом вспомнил о мисс Стамп. — Надеюсь, вы простите старика. Но Лили лишь весело отмахнулась: — Ничего страшного, мистер Хорринг. Они с Аполлоном обменялись взглядами, после чего тот вернулся к работе. Земляной ком с корнями располагался точно над ямой, в то время как ствол лежал на платформе. Как обычно, любопытная Нарцисска увивалась возле ямы, и Аполлон осторожно отодвинул ее ногой. Не хватало еще, чтобы на собачку нечаянно наступил кто-то из рабочих или, не дай бог, чтобы она не свалилась в яму. Теперь оставалось лишь установить дерево вертикально, перерезать веревки и осторожно опустить его. — А ну-ка отойди, — приказал Хорринг Аполлону. — Пусть веревками займется кто-нибудь поумнее, а не то все пойдет прахом, и одному богу известно, что нам тогда делать. Килбурн, изобразив покорность, стоял в стороне, пока другие садовники обвязывали ствол дерева веревками, а когда один из них затянул веревку слишком туго, взмолился мысленно, чтобы не повредил кору. Аполлон взялся за одну веревку, в то время как другую подхватили двое других садовников: один из ирландцев и низкорослый лондонец. — А теперь все вместе, — выкрикнул Хорринг. — Да не торопитесь. Как говорится, тише едешь… По сигналу Хорринга все трое потянули за веревки, мало-помалу поднимая дерево в вертикальное положение. Платформа, на которой оно лежало, вместе с ее узкой частью поворачивалась на двух больших колесах, в то время как меньшее колесо оторвалось от земли. Для того чтобы дерево не завалилось набок, хватило бы и двух веревок, но теперь Аполлон подумал, что для дуба надо бы количество веревок увеличить. Что ж, возможность поэкспериментировать еще представится, когда они будут пересаживать следующее дерево. Пот струился по лицу Аполлона, обжигая глаза. Боковым зрением он заметил, что Нарцисска снова заинтересованно заглядывает в яму, но не мог пошевелиться, чтобы прогнать ее прочь. Все мышцы его тела напряглись, и он слышал, как сопели от натуги его товарищи. Дерево медленно поднялось в воздух — высокое и величественное. Дуб будет чудесно смотреться на краю пруда и через сотню лет, особенно когда раскинет свои ветви над зеркальной поверхностью воды. Внезапно Аполлон почувствовал, как угрожающе ослабла веревка, и услышал хриплый крик мужчины, удерживавшего ее другой конец. Вырвавшись из рук садовников, она со свистом рассекла воздух. Взглянув вверх, Аполлон увидел, как громадный дуб содрогнулся и начал падать в его сторону. В этот же самый момент, между ним и повозкой возник Индио, который бросился за все-таки соскользнувшей в яму Нарцисской. Из груди Аполлона, как нечто живое, скрывавшееся глубоко внутри его тела, вырвался крик и обжег измученное горло: — Индио! Глава 8 И вот наступил год, когда в качестве жертвы выбрали девушку по имени Ариадна. Она была единственным ребенком мудрой старой женщины, и, узнав об уготованной ее дочери судьбе, несчастная мать залилась горючими слезами, но потом, поняв, что слезами горю не поможешь, она осушила глаза и сказала Ариадне: «Запомни: когда тебя представят при дворе, поклонись не только царю, но и безумной царице и спроси, не хочет ли она что-нибудь с тобой передать сыну…»