– Мне очень нужен друг, а ты лучший из всех, кто у меня когда-либо был, – проговорила она с такой искренностью, что Билли почувствовал, как слегка покраснел. – Не волнуйся, я твой друг, все забыто. Ванья улыбнулась ему с такой теплотой и облегчением, что ему пришлось напрягаться, чтобы не отвести взгляд. Ее телефон на столике у кровати начал вибрировать. Билли быстро благодарно схватил его и посмотрел на дисплей. – Себастиан, – сказал он, протягивая телефон ей. – Пусть звонит, – произнесла Ванья, и Билли с некоторым удивлением положил телефон на место. Тот вскоре перестал звонить. Себастиан. Ванья поняла, что ей требуется с кем-нибудь поделиться. Пока она держит это в себе, оно может ее поглотить. Нужно рассказать другу. – Я думаю, что Себастиан… Она засомневалась. Произнеся это вслух, она сама услышала, насколько безумно прозвучат ее слова. Билли подумает, что она свихнулась. От чертовски высокомерной коллеги до чокнутой коллеги. Что ни говори, она многого требует от своих друзей. – То, что произошло с отцом, и что я не попала в ФБР, – начала она снова, медленно, взвешивая слова. – Да?.. – Думаю, Себастиан имел отношение и к тому и к другому. Билли смотрел на нее с выражением, говорившим, что это прозвучало ровно настолько безумно, как она опасалась. – Чего ради? – с полным основанием спросил он. – Не знаю. Я об этом тоже думала, и лучшее, к чему могу прийти, – что он болен. Он по какой-то странной причине хочет испортить мне жизнь. Билли лишь кивнул, чтобы скрыть свою растерянность. Сказанное Ваньей плохо вязалось с его собственными размышлениями по поводу Себастиана и нее. Зачем Себастиану желать ей зла, если он ее отец? – Это звучит несколько… безумно. – Именно поэтому ему все сходит с рук, – проговорила она максимально спокойно и убедительно. – Это настолько безумно, что никому не может прийти в голову, что за этим стоит он. Я думаю, он психопат. Что ему отвечать? Дверь в палату открылась, вошел врач. К облегчению Билли, Ванья переключилась на него. – Вы можете возвращаться домой, – сказал Омид. – Хорошо, когда я должна приехать обратно? – Вам не надо приезжать. Мы не сможем использовать вас в качестве донора. Ваша почка не подходит. Ванья совершенно ничего не поняла, казалось, будто он внезапно заговорил на другом языке. – Естественно, подходит. Я же его дочь. – Сожалею. – Омид развел руками извиняющимся жестом. – Иногда такое случается. Мне очень жаль. – Какая у него группа крови? – услышала она вопрос Билли. – Должно совпадать очень многое, не только группа крови, – уклончиво прозвучало в ответ. – Мы считаем, что риск отторжения слишком велик. – У меня нулевая группа, – ответила Ванья на вопрос Билли. – А какая у твоего отца? – Теперь Билли уже обращался к Ванье. – Не знаю. Она оторвалась от Билли и повернулась к Омиду, стоявшему с другой стороны кровати. Омид отвел взгляд в сторону и почесал подбородок. В ней проснулся полицейский. Доктор Омид что-то скрывает. – Какая у него группа крови? – настойчиво спросила она. – Я не могу сказать, – попытался он. – Это конфиденциальная информация. – Это мой отец. Я каким-нибудь образом все равно узнаю это уже в течение четверти часа, так что не лучше ли будет, если вы мне скажете? Омид сомневался. Он не имел права никому выдавать подобные сведения, будь то родственники или нет. Вместе с тем он был уверен, что Ванья все равно добудет эту информацию. Ей на это потребуется меньше пятнадцати минут. – У него АВ, – тихо произнес он. Ванья сразу поняла, что это означает. Хотя она и не помнила со школы схему скрещивания, ее познания освежили годы общения с Урсулой и ее анализы мест преступления. Родитель с кровью АВ не может иметь ребенка с нулевой группой. Она не могла сразу осознать последствия услышанного. Слишком оглушительно. Слишком много. Билли наклонился и обнял ее. Она крепко вцепилась в него, боясь, что иначе не выдержит. Билли ничего не говорил, но напряженно размышлял. Его интересовало, какая группа крови у Себастиана Бергмана. Он был почти уверен, что не АВ. Эллинор сняла с джемпера бейдж и положила его в один из маленьких металлических шкафчиков, стоящих вдоль стены в помещениях для персонала универмага. Она забрала куртку и сумку и закрыла дверцу шкафчика. Сумка была тяжелее обычного, или Эллинор просто внушила себе, что может это почувствовать? 874 грамма – немного, но тем не менее ей казалось, что она ощущает разницу. Возможно, это психологический эффект. Как если думаешь, что принял лекарство, то чувствуешь себя лучше, хотя принял всего лишь таблетку с плацебо. Она повесила сумку на плечо – тяжесть все-таки ощущалась – и направилась к служебному выходу. По пути попрощалась с тремя коллегами. Те собирались выпить по бокалу вина, она знала, они приглашали ее с собой, но Эллинор отказалась. У нее были другие планы. Она вышла на улицу Местер-Самуэльсгатан и застегнула куртку. Огляделась. Сперва надо зайти куда-нибудь поесть. Ресторан «Йенсенс Бёфхус» прекрасно подходит. До него всего несколько сотен метров по той же улице. Придерживая одной рукой ворот куртки, чтобы не так продувало, она пошла в сторону ресторана. Навстречу попадались какие-то люди. На нее никто внимания не обращал. Никто не знает, что она – больная домработница, которую трахают. Никто не знает, что ее сумка сегодня немного тяжелее. Никто не знает. Пока. Торопиться некуда. Сейчас она спокойно съест отличный бифштекс, выпьет бокал вина, возможно, два. Завершит ужин кофе с маленьким трюфелем, если у них такие есть. Времени у нее предостаточно. Метро тоже рядом, если потом не захочется идти домой к Себастиану пешком. Квартира сияла чистотой. Торкель обычно старался поддерживать в ней чуть больший порядок, когда не углублялся в какое-нибудь расследование. На этот раз квартира еще не успела зарасти, но он все равно решил взяться за большую уборку, в основном, чтобы чем-нибудь занять время. Он убирал вещи, пылесосил, проходился влажной тряпкой, вытаскивал коврики и перины во двор, выбивал их, стелил чистое белье и встряхивал постельные принадлежности. Открыв гардероб, он задумался, не проветрить ли одежду, но почувствовал, что всему есть предел. В восемь часов он закончил. Приняв душ, он уселся на очищенный от пыли диван и включил телевизор, сразу заскучал и выключил его. Вышел на кухню и открыл холодильник. Есть не хотелось. Он взял бутылку пива и сел с утренней газетой. Минут через пятнадцать у него зазвонил телефон. – Здравствуйте, Аксель Вебер, «Экспрессен», – донеслось из трубки, как только он ответил. – Приветствую. – Прошу прощения за поздний звонок, но вы пришли к чему-нибудь с теми трупами на горе? Поначалу вопрос его удивил, но потом Торкеля осенило, что, кроме него и его команды, никто не знает, кого они нашли. Согласно официальной версии тела на горе оставались неопознанными. Надо выбирать себе войны. Он выдал Веберу официальную версию и положил трубку. По поводу выстрелов в Сёдертелье не существовало даже официальной версии. Разведывательное управление молчало наглухо. Они отказывались даже комментировать сведения о том, что убитый Чарльз Седерквист у них служил. Если Торкель правильно истолковывал лежавшую перед ним писанину, то через день-другой все это сойдет на нет, а потом и вовсе исчезнет. Никакого судебного процесса для отслеживания, никаких скорбящих родственников, которые могут выговориться, криминальные группировки не замешаны. Без этих ингредиентов парочка выстрелов в Сёдертелье со смертельным исходом особенно долго в новостях не продержится. Закончив разговор с Вебером, он так и остался сидеть с трубкой в руке. Аксель Вебер, криминальный репортер. Неудобный, но талантливый. Если дать ему личности убитых, он сразу свяжет трупы из могилы с Чарльзом Седерквистом, от силы пристегнет их к убитому в Альмнесе человеку – явно тому, кого они называли Иосифом, и под конец, возможно, доберется до исчезнувших Хамида и Саида. Он сегодня встречался с вдовой и сыном Хамида. Лгал им. Изворачивался. Давал им понять, что со смертью Чарльза и Иосифа им дальше никуда не продвинуться. Никто не продвинется. Но вот позвонил Вебер.