Она прошла прямо в спальню, открыла шкаф и увидела, что пакет лежит на том же месте. Она не знала, почему, но с тех пор, как Вальдемар Литнер перед выходными отказался продолжать с ней профессиональное общение, у нее сохранялось неприятное ощущение от всего, с ним связанного. По большей части ей удавалось успокаивать себя тем, что он – справедливо – чувствовал, что это ни к чему не ведет. Однако временами у нее возникала мысль, что ее раскрыли, что Вальдемар или кто-то из его криминальных дружков вломился в ее старую квартиру, чтобы посмотреть, кто она на самом деле такая, и не знает ли она чего-нибудь об их темных делишках. Но никаких признаков постороннего присутствия в квартире не имелось, и если бы кто-то тут побывал, то едва ли оставил бы компрометирующий материал лежать в шкафу. Ее осенило, что она совершила глупость, не сняв с документов копии. Правда, теперь это не имело значения. Завтра она отнесет пакет в полицию и предоставит справедливости свершиться. Она опять закрыла шкаф и пошла поливать цветы. Час был поздний, но она не позвонила Себастиану, чтобы сказать, что задерживается. Она немного поразмышляла, не остаться ли в старой квартире. Переночевать. Пусть поволнуется, поскучает без нее. Потомится. Но если она не придет домой, он не сможет попросить прощения. Тогда они не смогут прояснить то неприятное, что стояло между ними с утра. Поэтому теперь она стояла в лифте его дома и надеялась, что Себастиан еще не лег спать. Первое, что она увидела, открыв дверцу лифта, был чемодан. Ее черный чемодан на колесиках. Почему он стоит на лестнице? А рядом с ним пластикатовый пакет. Она подошла и заглянула в пакет. Ее вещи. Он выставил ее вещи на лестницу? Это уже действительно выходит за всякие рамки! Она достала из кармана ключ. Странно, он вроде не подходит. Она посмотрела на связку ключей: да, ключ тот. Попробовала снова – с тем же результатом. Ключ даже не входил в замок. Лампа на лестнице погасла. Эллинор подошла к маленькой светящейся оранжевым кнопке и опять зажгла свет. Затем вернулась к двери и позвонила. Никто не открыл. Она снова позвонила, на этот раз дольше. Сердито. Из квартиры не доносилось ни звука. Эллинор наклонилась и открыла щель для почты. Внутри полная тишина. Она вновь позвонила, практически навалилась прижалась спиной всем телом на кнопку звонка. Никто не открыл. Теперь уже она рассердилась всерьез. Она не позволит ему так с собой обращаться! Она готова вытерпеть многое, поскольку любит его, но всему есть предел, и сейчас он его перешел с лихвой. Она достала мобильный телефон и докрутила в контактах до строчки «Любимый». Позвонила. Снова открыла щель для почты, слушая, как гудки идут ей прямо в ухо. За дверью квартиры звонков слышно не было. Эллинор нажала кнопку сброса и тяжело задышала. Что же ей делать? Где Себастиан и почему она не может попасть внутрь? Она бросила взгляд на свои вещи и увидела белый конверт, прикрепленный к боку чемодана. Выхватив конверт, она вскрыла его резкими движениями. Лампа опять погасла. Эллинор снова зажгла свет, достала из конверта единственный имевшийся там лист бумаги и развернула его. Я говорил всерьез. Ты должна выехать. Замки сменены. Меня нет дома и некоторое время не будет, так что стоять и звонить нет смысла. На твои телефонные звонки я отвечать не буду. Тебе вообще не следовало сюда переезжать. Я виноват и прошу прощения. Себастиан Эллинор перечитала короткий текст. Еще раз. Затем скомкала бумагу и отбросила. Перед глазами у нее заплясали маленькие черные точки. Она закричала как раненый зверь. По лестнице прокатилось эхо. Потом она успокоилась. Глубоко задышала, вновь обрела контроль. Как много всего сразу. Гнев, шок, страх. Необходимо попытаться мыслить трезво. Он не может ее вышвырнуть. Он не смеет ее вышвыривать. Он ее не вышвырнул. Она опять вынула связку и попробовала ключ еще раз. Не входит. Но должен войти. Она же здесь живет! Она снова попробовала. Нажала посильнее. Тот же результат. Она принялась колотить ключом по замку. Свет опять погас, но она этого почти не заметила. Ей надо внутрь. Ей надо домой! Ключ соскользнул в сторону, и она почувствовала, что оцарапала большой палец о металл на двери. Связка упала на пол, и она присела на корточки, чтобы ее отыскать. Шарила руками по каменному полу, но ничего не находила. Встала на колени и принялась водить по полу размашистыми движениями. Наконец наткнулась на ключи, отчего они отлетели к соседской двери. У нее не было сил подняться и двинуться следом. Не было сил ни на что. Она вся сжалась и заплакала. Она не знала, сколько времени просидела в темноте, рыдая, но вот наступил конец. Именно так это и ощущалось. Будто наступил конец. Она выплакалась. От сидения здесь лучше не станет. Эллинор сосредоточенно встала и вытерла мокрые щеки тыльной стороной ладони. Хлюпая носом, пошла и снова включила свет. Наклонилась, подняла ключи, сунула их в карман, вернулась обратно и взяла чемодан в одну руку, а пакет в другую. Назад на Вестманнагатан и попытаться в этом разобраться. Ведь ничего, по сути дела, не изменилось, уговаривала она себя. Это что-то временное. Кризис. Но с кризисом они разберутся. Нет никакой причины для паники или необдуманных поступков. У нее есть план. Она будет его придерживаться. Сначала займется Вальдемаром Литнером. Потом Себастианом. Солнце. Яркое солнце. Он обнажен до пояса и обливается потом. Воздух влажный. Липкий. Из-за жары и влажности больше всего хочется сидеть в тени с книжкой. Жара отняла у него все силы. А у нее нет. Сидя у него на плечах и призывая идти быстрее, она являет собой просто сгусток энергии. Ей хочется к воде. К прохладе и играм. Когда он споткнулся, она засмеялась и крепче прижала мягкие ладошки к его покрытым щетиной щекам. – Папа, я тоже хочу такого. Он посмотрел туда, куда она показывала. Какая-то девочка играла с надувным дельфином. Вот они и у моря. Едва спустив ее на землю, он почувствовал, как солнце обжигает плечи. Почти одновременно две мысли: Сегодня мало воды. Он забыл козырек от солнца. Они бегут в воду. Брызги. Смех. Крики с берега. Шум. Стена воды. Он видит, как она надвигается. Бежит к дочери. Ловит ее. Держит. Ее ручка в его большой руке. Ему кажется, что под пальцами он чувствует колечко с бабочкой, которое она получила в подарок. Только не выпускать. Ни за что. Все силы, все его сознание – сконцентрированы. Вся его жизнь в правой руке. Но вдруг дочка исчезла. Рука внезапно опустела. Он ее не удержал. Себастиан проснулся в коконе из толстого пухового одеяла. Потный. Разгоряченный. Запыхавшийся. Судорога в правой руке распространяется к локтю. Бесконтрольно замахав руками, он высвободился из одеяла и сел. Испытывая боль, он разогнул пальцы правой руки. На ладони кровь. Сон. Проклятый сон. Такой живой. Богатый деталями. Как фильм. Более того, он ощущал запах. Как в действительности. Весь ход событий. Ход событий. Не отдельные фрагменты, из которых, бывало, состоял сон. Тогда Себастиан просыпался с управляемым страхом, с навязчивым остатком впечатлений, воспоминаний и фантазий, зная, что скоро тот исчезнет. Сейчас же он словно бы пережил все заново. С такой силой сон не ударял по нему уже много лет. Себастиан сидел как парализованный. Сердце бешено колотилось. Пот тек по лбу. Он плакал беззвучно, неутешно. Всему виной дети. Дети в этой проклятой могиле. Ему нельзя заниматься мертвыми детьми. Он больше с этим не справляется. Они сразу вызвали мысль о Сабине. Угодили прямо в эпицентр боли и вины, которые он все эти годы пытался загнать в капсулу, но которые всегда немного просачивались и отравляли его. Сейчас капсула взорвалась. Распахнулась. Оставила его психически разбитым. Во всем теле такие же ощущения, как тогда. Потом. Когда он очнулся посреди катастрофы. Один. В конце концов он поднялся. Встал на ноги. Отметил, к своему удивлению, что ноги его все-таки держат. Как и тогда. Он доковылял до стула, где лежала одежда, и натянул через голову футболку. Больше все равно не заснуть. Который час? Двадцать минут пятого. Проспал чуть более четырех часов. Когда удастся еще поспать? Его уже сейчас пугала мысль о необходимости снова ложиться, хотя это должно было произойти больше чем через двадцать часов. Ему ни за что не хотелось провести еще одну ночь в этой постели. Не хотелось находиться в этой комнате. Себастиан открыл дверь и вышел в коридор. В гостинице стояла тишина. За дверью оказалось холоднее, и он задумался, не стоит ли вернуться и надеть брюки, но решил не возвращаться. Босиком он прошел по коридору мимо рецепции в ресторан. Подошел к холодильнику и взял с верхней полки банку колы. – А платить ты собираешься? Себастиан вздрогнул и чуть не выронил из руки банку. Он поспешно развернулся. В конце зала у окна сидела Урсула. Перед ней на столе стояли две пивные бутылки. Одна пустая, вторая наполовину полная. – Что ты здесь делаешь? – спросил Себастиан, направляясь к ней. – Я не смогла заснуть. А ты? – Мне приснился… – Кошмарный сон? – Да. Себастиан выдвинул стул по другую сторону стола и сел. Открыл банку колы и выпил глоток. Урсула смотрела на него вопросительно. – Такой жуткий, что тебе пришлось встать? – Да. – О чем он был? – Почему тебе не спится? – Я первая спросила. – Почему тебе не спится? – повторил Себастиан в точности тем же тоном. Поднося бутылку пива ко рту, Урсула встретилась с ним взглядом. Ночные разговоры за кухонным столом. Несколько таких разговоров им вести доводилось. Довольно приятных, насколько ей помнилось. Может, надо выплеснуть все из себя? «Открыть кому-нибудь душу», как это обычно называют. Себастиан – это кто-нибудь. Он ее знает, но не слишком близко. Теперь. Кроме того, он может быть объективен и сохранять желательную дистанцию. Не впадать в сентиментальные утешения и не пытаться жизнерадостно подбадривать. Пожалуй, подойдет. При одном условии. – Только не смей никому рассказывать. – Вообще-то умение хранить тайны – одна из немногих моих сильных сторон. Урсула кивнула. Безусловно, он не кривил душой. В то время, когда они состояли в близких отношениях, он спал с ее сестрой. С сестрой и бог знает со сколькими еще женщинами. А Урсула не имела об этом ни малейшего понятия. Эдвард Хинде вынудил их обоих вернуться мыслями к тому времени. Урсула, к своему удивлению, обнаружила, что злоба, которую она в течение многих лет питала, почти исчезла, заменившись чувством, больше всего напоминавшим печаль. Того мужчины, который предал ее, больше не существовало. Вернувшийся к ним Себастиан был кем-то другим. По-прежнему блистательный, эгоистичный, раздражающий, самоуверенный и невозможный во всех отношениях, он, казалось, был вынужден прилагать чуть больше усилий ради того, что раньше давалось ему без всякого труда. Когда она смотрела на него, стоящего возле холодильника, пока он еще не знал, что за ним наблюдают, босой, в боксерских трусах и футболке, он выглядел одиноким. Именно это слово первым пришло ей в голову. Одинокий. Огорченный или, во всяком случае, печальный. Почему, она не знала. Дело Хинде и личные привязки Себастиана к жертвам сильно на него подействовали, но прежний Себастиан довольно просто поднялся бы и пошел дальше. А этот нет. Теперь. Почему, она не знала. Он действительно сказал правду. Хранить тайны Себастиан умеет хорошо. По крайней мере, собственные. Она надеялась, что так он поступит и с чужими тайнами. С ее тайной. – От меня ушел Микке.