Себастиан не удивился. Он догадывался, что это как-то связано с семьей, но думал, что речь идет о Бэлле. Никак не предполагал, что отношения с Микке могут подействовать на Урсулу так сильно. Микке иногда выпивал и слишком много работал над тем, что никогда не интересовало Урсулу. Если Себастиан правильно понимал ситуацию, кроме дочери, у них больше не имелось почти ничего общего. И, по его мнению, никогда не существовало. Их брак был для него загадкой. – Неужели тебя это действительно огорчает? Урсула посмотрела на него. Она толком не знала, что ожидала от него услышать, но не это. – Муж бросил меня после двадцати пяти лет ради другой женщины. Да, это довольно непросто… – Я не думал, что ты его любишь, – произнес Себастиан, откидываясь на спинку стула с колой в руке. Урсула поняла, что к объективности и желанной дистанции можно добавить «жестокую откровенность». – Я не хочу быть брошенной, – честно призналась она, в виде исключения оставив его реплику без комментариев. – Потому что ты предпочла бы сама его бросить? – Себастиан вглядывался в нее в полумраке. – Проблема не в том, что вы расходитесь, а в том, что он бросил тебя. Тебе бы хотелось решать самой? – Знаешь, забудь об этом, – вздохнула Урсула и положила ладони на стол, показывая, что разговор окончен. Она собирается идти спать. Себастиан наклонился вперед и накрыл ее руку своей. – Я не собирался иронизировать. Я вижу, что тебе тяжело, только не совсем понимаю, почему. Ты двадцать лет изменяла ему. – Двадцать лет назад, – поправила его Урсула. – Значит, то, что ты трахаешься с Торкелем, не считается? Урсула остолбенела. Откуда ему известно? Или он просто догадался? Она посмотрела ему в глаза. – Да, я знаю, и нет, он ничего не говорил, – сказал Себастиан. – По вам это видно. Из нее словно выпустили воздух, и она опять опустилась на стул. Он сказал правду. Не о Торкеле, – хотя это, конечно, тоже правда, – а о Микке. Он не был большой любовью ее жизни, как и никто другой. Когда-то Себастиан мог бы претендовать на эту роль, но сейчас она всерьез думала, что неспособна любить, по крайней мере так, как ожидают другие люди. Микке долго продержался. Торкель готов был попробовать, она знала. Принять ее такой, какая она есть. Целиком и полностью на ее условиях. Проблема заключалась в том, что он ей не нужен. Ей хотелось только одного. После развода это сделалось для нее особенно важным, и именно этого, она была почти уверена, ей получить не удастся. Любви дочери. Она снова посмотрела на Себастиана. Он молча выжидал. – Ты прав, – тихо произнесла Урсула. – По правде говоря, дело не в Микке. В Бэлле. – А что с ней? – Она всегда была папиной дочкой. Но пока мы были вместе, мне все-таки тоже немного перепадало. Себастиан увидел в приглушенном освещении, как ее глаза немного заблестели. Что-то изменилось. Если не верить, что все заранее предрешено и твои поступки не имеют значения, то перемена всегда заставляет человека копаться в себе. Как я до этого дошел? Что я мог сделать иначе? Что происходит? Что мне теперь делать? Перемена вынуждает тебя к некоторому самопознанию, и этот взгляд внутрь не всегда оказывается лестным и безболезненным. – Как ты думаешь, как часто она будет приезжать ко мне домой, когда там не будет Микке? Себастиан молчал, чувствуя, как разговор подходит неприятно близко. Дочь на расстоянии. Мечта о сопричастности. Боязнь ее не добиться. – Никогда, – ответила Урсула на собственный вопрос и покачала головой при мысли о предполагаемом сценарии. – Она будет звонить на Рождество и мой день рождения, но про последний постепенно забудет. – Почему ты так думаешь? – Мы, собственно, не знаем друг друга, – сказала Урсула несентиментально и так быстро, что Себастиан понял, что она посвятила довольно много времени анализу отношений с дочерью. – Я держала определенную дистанцию. Я со всеми ее держу. Отдаю лишь маленькие части души. С детьми так поступать нельзя. Им ты нужен целиком. Все время. – Ты сказала ей это? – Слишком поздно. Она уже взрослая. – Я так не думаю, – произнес Себастиан со смесью убежденности и надежды в голосе. – Я искренне надеюсь, что еще не поздно. – Он увидел, как она среагировала на необычно заинтересованный тон. – Для тебя, – добавил он на всякий случай. – Спасибо. Себастиан кивнул. Они посидели молча. Себастиану было больше нечего добавить, а Урсуле явно было больше нечем поделиться. Она опустошила вторую бутылку пива, отодвинула ее в сторону и положила руки на стол. – Ну, а ты? – А что со мной? – поинтересовался Себастиан. – Что тебе приснилось? Себастиан взял банку и принялся пить колу, быстро перебирая в голове варианты. Каково его положение в команде? Ванья относится к нему нормально, Билли, несмотря на недавний маленький спектакль, тоже. Торкель – это Торкель. Урсула – по-прежнему человек, которого, возможно, потребуется завоевывать. Правда, она предпочла открыться. Ему. Не кому-нибудь другому в команде, с кем она, вероятно, должна бы находиться в более близких отношениях. Ему. Человеку, который ее когда-то обидел. Человеку, который просил у нее прощения, но не получил. И наверное, не сможет получить. Ни за что. Учитывая их совместную историю, немного откровенности с его стороны, пожалуй, не повредит. Тем не менее что-то мешало. Не было желания. Просто не хотелось, и все. Тогда остается ложь. Тоже не вариант – сейчас. – Поговорим об этом в другой раз, – сказал он, непринужденно пожав плечами, в надежде, что ей такого ответа хватит. Ей хватило. Как только рассвело, Себастиан пошел прогуляться. Ориентировался он не слишком хорошо, поэтому решил идти вдоль стремнины, или реки, или как они ее там называли. Дождь временно прекратился, но туман над влажной почвой остался, и облака висели кучно и низко. В те немногие разы, когда Себастиан поднимал взгляд, обзор ему почти полностью закрывали узловатые, перекошенные деревья. Тропинка представляла собой просто глиняную кашу посреди корней и неровностей, поэтому ему приходилось смотреть, куда он ставит ноги, чтобы не поскользнуться. Они с Урсулой просидели еще несколько минут в пустом ресторане, а затем вернулись к себе в номера. Она напомнила ему, что он пообещал молчать, он сказал, что помнит, и повторил обещание. У себя в комнате он уселся за маленький складной столик возле окна. Включил мобильный телефон. Восемь сообщений, все от Эллинор. В нескольких она рассуждала, кое-где кричала и чуть ли не угрожала, где-то просила прощения и обещала все забыть, если только он позвонит. В последнем она спокойным голосом объясняла, что все понимает, и обещала обо всем позаботиться. Себастиан опять выключил телефон. Возможно, он решил эту проблему не самым лучшим образом, но в таком случае пусть она подождет до его возвращения в Стокгольм. Сейчас требовалось подумать над другими, более важными вещами. Поэтому он сидел в номере в полном одиночестве на довольно неудобном деревянном стуле и пытался выработать план. Прийти к решению. Не получилось. Мыслям не удавалось задержаться в голове. Сон, словно пеленой, покрывал сознание. Воспоминание принимало почти физическую форму. Раз за разом он ловил себя на том, что крепко сжимает правую руку. Он встал. Принялся расхаживать по комнате, но чем дольше ходил, тем более взвинченным становился. Ему требовалось выйти на улицу. Развеяться. Движение, свежий воздух, природа, одиночество без ощущения замкнутого пространства, возможно, помогут ему сосредоточиться. И теперь он шел вдоль бурлящего потока. Взгляд устремлен на горный склон. Тропинка резко повернула влево. Впереди виднелось что-то вроде металлического висячего моста с двойными деревянными досками. По обеим сторонам – перила из стальных тросов. Себастиан вышел на мост и остановился посередине. Птица, названия которой он не знал, скакала по воде и берегу в том месте, где вода, врезаясь в его край, успокаивалась, почти совсем затихала. Наблюдая за резкими, будто нервными движениями птицы, Себастиан дал волю мыслям. От сна к разговору с Урсулой и к Ванье. Всегда к Ванье. Это взаимосвязано. Она покинет его. Да, он сможет ее навещать. Но сколько раз, чтобы это не показалось странным? Один? Два? Они смогут звонить друг другу, обмениваться мейлами, в крайнем случае он может обзавестись этим скайпом. Но все это вспомогательные средства для поддержания уже имеющихся отношений. Не для создания новых. Было бы просто странно общаться с ней через экран компьютера, если они почти не разговаривают в реальной жизни. Лет через пять это, пожалуй, смогло бы подойти. Когда они стали бы друзьями. Когда он стал бы человеком, чье общество она будет ценить. По-настоящему, за его личные качества, а не потому, что он спас ей жизнь. В данный момент это не так. Пока. Вот сейчас у него есть шанс. Сейчас он может сблизиться с ней и создать нечто прочное и жизнеспособное. Но только если она будет здесь. Рядом с ним. Птичка явно закончила свои дела на воде, поскольку она низко пролетела между нависающими над берегом деревьями и скрылась. Себастиан выпрямился. Вообще-то ответ лежит на поверхности. Все довольно просто. Разумеется, это неправильно. Эгоистично, он знает. В том, что он собирается сделать, нет ничего от отцовской заботы. Но другого выхода все равно нет. Себастиан пошел обратно. Спустившись с моста, он решил, что будет действовать. Как именно, он не знал, но он позаботится, чтобы Ванья не уехала. Позаботится, чтобы она осталась в Стокгольме. Осталась с ним. Утренняя прогулка оказывала освежающее воздействие. Мост Барнхусбрун, улица Шеелегатан, мимо здания суда и налево на Хантверкаргатан. Эллинор шла быстрым шагом, крепко сжимая в левой руке пакет. Она шла не только для того, чтобы вершить правосудие, но и чтобы спасти свои отношения с Себастианом. После бессонной ночи она чувствовала себя на удивление бодрой. Вчера, когда она так поздно вернулась к себе в квартиру, все казалось совершенно безнадежным. Она звонила Себастиану. Несколько раз. Слышала только короткое сообщение на автоответчике. Каждый раз что-нибудь наговаривала, что именно, она толком не помнила, ее переполняли мысли и эмоции. Под конец она очутилась на диване в гостиной, совершенно обессиленная. Как долго она там просидела, она не знала. Поздно ночью или, скорее, уже рано утром к ней пришло понимание, как обстоит дело. Как все взаимосвязано. Почему она не подумала об этом раньше? Она ведь знает своего Себастиана. Его девиз: сильный в одиночку. Ему трудно выражать чувства, трудно рассказывать, чего он на самом деле хочет. Он слишком упрям, чтобы просить о помощи.