– Что было предметом расследования? – неожиданно собранно спросила она. Он знал ее. Какие бы чувства ни переполняли ее, когда она вошла в комнату, сейчас им пришлось отступить на задний план. Она начала сердиться. – То же, что и сейчас. Растрата, обман, злоупотребление служебным положением, налоговое правонарушение… – Однако расследование прекратили? – Да, но сейчас они говорят, что нашли новые доказательства. Он остановился, больше ничего говорить не хотелось, но он знал ее, знал, что следующий вопрос будет о том, какие новые доказательства. Рано или поздно она все равно узнает. Лучше уж пусть услышит от него. – О компании «Дактеа», – тихо добавил он. Она наклонилась подалась вперед. Посмотрела на него в упор так, будто он чужой человек, кто-то, кого она не знает. Никогда раньше она не смотрела на него таким взглядом. В нем сквозило нечто новое. Холод. – Ты был замешан в историю с «Дактеа»?! – Я далеко не все знал, – сказал он и покачал головой так, словно сам по-прежнему не мог понять того, что, собственно, произошло. Масштаб случившегося. – Я положился не на тех людей. Он попытался протянуть ей руку. Ванья не приняла ее. Если у него руки состарились, то у нее они полностью утратили интерес. Он покосился на охранника, который теперь смотрел на них с любопытством. Необходимо дать ей объяснение, но слова придется взвешивать. – Я просто хотел, чтобы у нас была хорошая жизнь, девочка. Он почувствовал, насколько пустым получилось оправдание. Она явно тоже. – У нас ведь и так всегда была хорошая жизнь, – резко откликнулась она. Она права. Как всегда. Чего им не хватало? Материальных благ. Вещей. Ничего такого, что на самом деле имеет значение. Ничего, способного заменить то, что он сейчас теряет. Но ему всегда хотелось быть отцом, ни в чем не знавшим проблем. Человеком, способным обеспечить своей семье жизнь, такую же, как у всех остальных. Человеком, которым они могли бы гордиться. – Да, но маме очень хотелось иметь летний дом, тебе требовалась квартира и… Она буквально взорвалась, вскочила со стула. – Квартира?! Ты что, пытаешься втянуть в это меня? Пытаешься сказать, что сидишь здесь из-за меня?! – Ванья, дорогая, нет. Я совсем не это имел в виду. – А что же ты имел в виду? Он сжался под ее взглядом. Поник. Он – полное ничтожество. Лжец, предатель. Необходимо заставить ее понять. Понять, каким простым все казалось. Каким заманчивым. Опьяняющим. Как он дал себя вовлечь и под конец даже не задумался, что нарушает закон. Это необходимо сказать, но он не мог подобрать нужных слов. – Я не знаю, – только и сумел произнести он. – Не знаю, Ванья. Все смешалось. Остались лишь банальные слова. – Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, и я хотел… – Он остановился и вытер выкатившуюся из глаза слезу. – Я хотел дать тебе все. – Я никогда не просила всего. Холод в ее голосе действовал на него ужасно. Вонзался ему в грудь, подобно извивающемуся ледяному червю. Почти не давал дышать. Она отмахнулась от его любви. Как такое возможно? Раньше его любовь значила для нее все. Он знал. Но он ее предал. Самым жутким образом. Действовал у нее за спиной, после всех этих лет оказался не тем, за кого она его принимала, лгал ей. С Ваньей так поступать нельзя. Она сама честна и требует ответной честности. Так просто. Он знал это, знал, что требуется сделать, чтобы вновь завоевать ее. Однако вместо правды он опять солгал. – Я не сделал ничего противозаконного. – А что же ты сделал? Он знал, что она видит его насквозь. Он для нее открытая книга, но тем не менее он пытался изворачиваться. Не мог иначе. – Возможно, я слегка оступился. Помог людям, которым не следовало помогать. – Значит, ты это совершил, – констатировала она. Никакого сочувствия в голосе. Будто она высказалась о погоде. Вальдемар умолк и смотрел на нее с мольбой, но она спокойно отодвинула стул и встала. – В чем бы они там тебя ни обвинили, ты это совершил. Она развернулась и пошла прямо к двери. – Ванья, остановись. Пожалуйста, – умолял он. – Десять минут прошли. Охранник посмотрел на часы и покачал головой. – Нет, у вас еще осталось три минуты. Она повернулась к охраннику, и у Вальдемара зародилась надежда, что получит эти минуты. 180 секунд. За 180 секунд можно успеть многое. – Спасибо, но я больше не хочу его видеть. С этими словами она исчезла. Вальдемар закрыл лицо руками в надежде, что ему больше не придется вновь увидеть действительность. Действительность, в которой у него нет дочери. Сердце у Мехрана бешено колотилось от злости, он чувствовал себя разгоряченным и взмокшим. Он как следует отчитал мать. Захлопнул дверь к себе в комнату с такой силой, что в прихожей упала со стены одна из семейных фотографий. Теперь он лежал на кровати, глядя в потолок. Они еще никогда не ругались. Даже когда он потихоньку курил с Леваном, а она их застукала. Но сейчас другое дело. Во всех отношениях. Его мать действовала у них с Эйером за спиной. Она сказала, что ради их же блага. Что она хотела пощадить их. Но он знал, что это не так. Все в точности, как говорил Мемель. Шибека сбилась с пути. Хамид был ее хребтом. А без хребта человек шатается. Ты обязан помочь ей, понимаешь? Он всегда защищал мать перед этим упрямым стариком, считавшим, что она не понимает своего места. Мехран рассказывал ему, как она борется за них, как делает для них все. Что она лучшая мать, какая только может достаться сыну. Что она работает и учится, чтобы им жилось лучше. Ради них она выучила шведский. Но теперь он понимал, что Мемель был прав. Его мать сбилась с пути. Другого объяснения нет. Она зашла слишком далеко. Он ничего не говорил, когда она посылала письмо за письмом всем: от социальной службы до полиции и газет. Молча стоял рядом, позволяя ей расспрашивать полицейских о Хамиде, хотя знал, что их это не волнует. Для мужчин в форме она была всего лишь приставучей черномазой. Но он ничего не говорил. Всегда стоял на ее стороне. И вот как она его отблагодарила. Стала что-то мутить у него за спиной. Он перевернулся и взял mp3-плейер, полученный в подарок на день рождения. Вставил наушники. Ему нравилась музыка хаус. Особенно Avicii[11]. Мехран докрутил до песни Levels и увеличил громкость. Музыка почему-то обладала способностью все немного прояснять. Случившееся словно бы становилось более отчетливым и незамутненным, и злость больше поддавалась контролю. Через призму музыки жизнь представала некой картинкой. Становилось не так больно. Он знал, что матери нелегко. Она старается изо всех сил. Но она сбилась с пути. Это она отчетливо доказала своей последней выходкой. Конечно, хорошо, что она основательно выучила шведский и может помогать ему, Эйеру и друзьям. Но в этом есть и нечто плохое, Мемель был прав. Ведь она выучила не только язык. Она получила другие знания, которые Мемель и остальные мужчины не считают полезными. Напротив. Они беспокоятся. За собственных жен. За то, что те тоже собьются с пути. Мемель Мехрану нравился. Он приобнимал его и рассказывал об их прежней стране и о Хамиде. Брал его с собой в мечеть и показывал ему, как надо совершать омовения и готовиться к молитве. Однако он всегда защищал мать. Но теперь она сходила на встречу с кем-то с телевидения. Одна. Со шведским мужчиной. После всего, что он для нее делал. Злость вернулась. Даже Avicii не мог ее заглушить. Со шведским мужчиной! Шведы еще никогда ничего для них не сделали. Напротив. Это они во всем виноваты. Отец исчез здесь. В надежной Швеции. Не в опасном Афганистане. Не по пути сюда. А здесь, где следует быть благодарным за то, что тебя приняли. Все это ложь. В Швеции вовсе не безопасно. Для всех, кого он знает. Они живут в неуверенности. Разрешат им остаться или нет? Может, их однажды вышлют? Или еще хуже, они просто исчезнут, как отец? Он помнил, как чиновник в Государственном миграционном управлении хотел вышвырнуть их, хотя у них пропал отец. Как Шибека боялась, что за ними однажды придут и просто отвезут в аэропорт. Сплошная ложь. Ложь он ненавидел. А теперь мать тоже солгала. Мехран глубоко вдохнул и снова включил Levels, в надежде, что повторное прослушивание вернет ему спокойствие. Но не успел даже приблизиться к нему, как в дверях возникла мать. Она смотрела на него карими глазами, казавшимися теперь скорее красными. Видимо, от слез. – Извини, Мехран, – мягко сказала она. – Можно мне войти?