Он произносит слово «границы» с таким выражением, словно выбрал его из нескольких возможных вариантов. Вот вечно он так: обронит какое-то обрывочное замечание о том, что я, по его мнению, собой представляю, а потом умолкает до тех пор, пока Меган не поболтает на пальчике ключами от машины, и исчезает на следующие полгода. Это обрывок всегда лишь раззадоривает меня, и, как обычно, я сцепляю зубы и заставляю себя не наседать на него. Я так потею, что майка липнет к спине. Мы смотрим, как Патти бегает по усыпанной опавшими листьями лужайке, что-то вынюхивая. Потом приседает было, но тут же передумывает. – Другого времени для этого, конечно, найти было нельзя, – устало вздыхает Том. – У нее был почти час на то, чтобы сделать все свои дела. – Ну все, теперь мне хочешь не хочешь придется искать паспорт. Он точно где-то в доме, но Лоретта куда-то его спрятала. Я щелкаю пальцами, подзывая Патти. Мне отчаянно необходим мой маленький буфер. Опускаюсь на ступеньку рядом с Томом. – В крайнем случае закажешь новый, – говорит Том с похоронным выражением лица. – В старом все мои штампы. Он для меня – что-то вроде памятного альбома о моих путешествиях. – Я вскидываю глаза к небу и произношу, обращаясь к Лоретте: – Мне нужно свалить отсюда. Верни паспорт. – Может, она хочет, чтобы ты хоть раз задержалась тут подольше. Он рискует, делая ударение на это «хоть раз». – Сделаю вид, что ничего не слышала, – предупреждаю я его. Он молча поднимает глаза к звездному небу и улыбается. Видимо, я предсказуема. Как и мой живот. Внутри меня все искрит. У него именно такая фактура лица, которая провоцирует меня ляпать всякие глупости. Поэтому именно это я и делаю. – Каждый раз, когда мы с тобой видимся, я просто не могу поверить, что ты уже не ребенок. Ты посмотри только на себя. – Да, совсем взрослый. Его торс выглядит как шоколадка, у которой сквозь фольгу проглядывают квадратики. Представляете себе эту матово-блестящую шоколадную текстуру? Так вот, это в точности его кожа. Мне до смерти хочется провести по этому великолепию ногтями. Начать уже наконец мое еженедельное разнузданное пиршество на Хэллоуин. Меган, Меган, звон колец. С ней пойдет он под венец. Это заклинание срабатывает не до конца. Он так крепко сбит, что я постоянно задаюсь вопросом, сколько же он весит. Кажется, мышцы тяжелее жира? В таком случае в нем никак не меньше тонны. В Томе шесть футов шесть дюймов, и вымахал он до этого роста у меня на глазах, но каждый раз, когда я вижу его, это все равно оказывается для меня неожиданностью. Примерно такие же тела у сотрудников спасательных служб. Представьте себе мускулистых пожарных, вышибающих двери, чтобы спасти вас от огня. – Каким образом ты справляешься со скелетом такого размера? – спрашиваю я, и он озадаченно оглядывает себя. – Я имею в виду, как ты координируешь все четыре конечности и умудряешься передвигаться? Мой взгляд возвращается к его плечам и скользит ниже, по всем этим округлостям и плоскостям, по впадинкам и затемнениям, по складкам на плотном хлопке. Я задерживаю взгляд на его ремне, который даже не представляет себе, как ему повезло быть обернутым вокруг такого великолепия, и на черной резинке трусов, интригующе выглядывающей из-под ремня. Щеки у меня начинают пылать, а стук сердца оглушительно отдается в ушах, и… – Дарси, подними-ка глаза. Ну вот, он поймал меня с поличным. Впрочем, я особо и не маскировалась. – Мы с моим скелетом ладим вполне неплохо. А теперь расскажи мне, что за напасть приключилась с крыльцом? Я пытаюсь придумать, как ему это объяснить. Что случилось с домом? Наверное, я была никудышной хозяйкой и довела его до полной разрухи. Вот хотя бы эта болтающаяся доска. Давным-давно надо было взять молоток и прибить ее. – У меня есть теория, что все тут держалось на магии Лоретты. – Я энергично потираю ладонями бедра, чтобы не защипало в носу. Он всегда чувствует, когда нужно сменить тему. – А что случилось с твоими волосами? Твоя мама сообщила мне. – Кажется, она позвонила всем, кого знает. Устроить такую истерику из-за какой-то стрижки! «Ох, Принцесса, ну зачем?» – передразниваю я и как можно небрежнее провожу ладонью по волосам. Короткий мальчишеский «ежик» приятно щекочет пальцы. Я скрещиваю ноги, и мои обтягивающие кожаные штаны возмущенно скрипят. Провожу по ним рукой с накрашенными черным лаком ногтями. Никогда еще я не походила на принцессу меньше. Если бы мама узнала, что я проколола себе сосок, то прочитала бы целую лекцию о том, что мое тело – это храм. Прости, мама. Я вбила в себя крюк для картины. – Она позвонила мне в слезах. Я в тот момент был на крыше. Я решил, что ты… ну, в общем… не важно. – Лоб Тома морщится при воспоминании. – Представь себе мое облегчение, когда я узнал, что Дарси Барретт всего лишь отрезала косу. Ты что, пошла к мужскому мастеру? – Да, я нашла одного пожилого дядьку, мужского мастера. А что? Не к женскому же было идти? Они там сделали бы мне «пикси» или еще какую-нибудь тошнотворную хрень. А я хотела стрижку под летчика времен Второй мировой. – Ясно, – говорит Том со смешком. – И как, он умел такую делать? – Ага. – Я прихлопываю комара. – Но передумал и отказался меня стричь. – Таких волос ни у кого не было. – Том смотрит туда, где раньше были мои волосы. Я и не подозревала, что он обращал внимание на мои волосы. Вот черт! – Он забыл, что женские волосы мягкие на ощупь. Он умолял меня, но я заставила его. Этот звук, с которым ножницы их перерезали… – У меня до сих пор мурашки при одном воспоминании. – Казалось, он перерубает жилы. Он молился по-итальянски. У меня было такое чувство, как будто из меня изгоняют дьявола. – Заставлять напуганных мужчин молиться, – хмыкает Том сухо. – Да уж, ты и в самом деле ни капельки не изменилась. – Аминь. Я простираю руки к небу, и моя влажная одежда едва двигается вместе со мной. В результате этих посиделок в обществе Тома Валески я взмокла от вожделения. В его присутствии меня всегда охватывает неодолимое желание выкинуть что-нибудь этакое. Так было с тех самых пор, как мы оба достигли половой зрелости. – Обожаю, когда они молятся по-итальянски, – с томным придыханием шепчу я, и Том старательно избегает смотреть мне в глаза. – «Пожалуйста, пожалуйста, синьора Дарси, не убивайте меня». – Синьора – это ведь обращение к замужней женщине, верно? А ты не замужем. Голос его звучит слабо, и, когда я искоса бросаю на него взгляд, волоски у него на руках стоят дыбом. Очень интересно. – Ну разумеется, кто на мне женится. – Теперь настает мой черед сгорбиться, поковырять пальцем носок ботинка и сменить тему; получается довольно неуклюже. – Послушай, а что, все вокруг живут в ожидании, что в один прекрасный день им позвонят с вестью о моей безвременной кончине? Он мнется, и я воспринимаю это как «да». – Мама отлично умеет разводить драму по телефону и пересылать фотографии. Тебе она посвятила целый специальный выпуск. – Теперь я старательно отвожу от него взгляд. – Черт побери, Том! – рычу я, обхватив колени руками. – Какого рожна?! Он отлично понимает, что я имею в виду. – Прости меня, пожалуйста. Том сделал своей девушке предложение! Ну наконец-то! Целых восемь лет тянул! Его мать вне себя от счастья. Кольцо купил с бриллиантом в два карата, можешь себе представить? Дарси, ну скажи же хоть что-нибудь? Разве это не потрясающе? Если бы в тот момент я была на крыше, то непременно рухнула бы оттуда и переломала себе все кости. А так просто пошла и надралась до беспамятства за здоровье молодых. Прекрасные были восемь лет, и что им не жилось спокойно и дальше? Проснувшись, я обнаружила у себя в телефоне фотографию громадного бриллианта на руке с безупречным маникюром, и меня немедленно вывернуло наизнанку. На свадьбу, которую я должна была снимать в тот день, я опоздала. На банкете подавали сибас, и в зале воняло, как на рыбном рынке. После того как невеста высказалась на тему моего непрофессионализма, меня вывернуло в подставку для зонтов у двери. Лоретта тем временем все чаще и чаще находила себе какие-то занятия в саду, чтобы скрыть от меня приступы кашля, а Джейми ходил по собеседованиям в поисках престижной работы в городе и проводил со мной все меньше и меньше времени. И вообще весь тот год был совершенно тошнотный, и во рту у меня до сих пор появляется мерзостный привкус каждый раз, когда я вспоминаю его. – Я не прощу тебя никогда в жизни. Что, самому позвонить мне смелости так и не хватило? Мы что, теперь общаемся через мою маму, да? Разве мы не друзья? – Я пинаю его ботинок носком своего, но удар выходит слабее, чем мне хочется. – Я ослепну от великолепия, когда увижу кольцо? Это самая близкая аналогия к слову «поздравляю», которую я в состоянии из себя выдавить. Ну или к «Когда она приедет?». Я даже отправила им поздравительную открытку. Они, наверное, животы надорвали себе от смеха, воображая Дарси Барретт в отделе «Холлмарка». Том открывает рот, чтобы ответить, но отвлекается на машину, которая проползает мимо дома на черепашьей скорости. Это крутая тачка, массивная и с низкой подвеской. Рокоча двигателем, она притормаживает перед домом. У меня возникает нехорошее чувство, что я знаю, кто это. И Тому он не понравится. Глава 4 Том приподнимается со своего места, и машина, ускорившись, с визгом уезжает прочь. Хорошо было бы иметь такой же большой и внушающий уважение силуэт. Моя жизнь сразу стала бы намного проще. – Кто это был? – Том опускается обратно на ступеньку. Это был Винс, решивший, что ему будут тут рады. – Без понятия. Отправляю в рот маршмеллоу, чтобы был законный повод не продолжать этот разговор. Том знает, что я вру, и, когда он начинает возмущаться, я засовываю маршмеллоу и ему в рот тоже. Он недоволен, но не может удержаться от смеха. Я ощущаю мимолетное прикосновение его губ к своей ладони. Хм, а не такой уж и поганый сегодня вечер! Он устремляет взгляд на мой ботинок, и свет уличного фонаря создает иллюзию черного провала под его скулой. Руки у меня так и чешутся схватить камеру. Его взгляд скользит вверх по моим ногам, и его ресницы отбрасывают на щеку темную полукруглую тень. Потом, когда его глаза отыскивают мои и в них загорается искорка, в его голове возникает еще какая-то мысль про меня. И тогда он отводит глаза. Всего одна секунда – и мое сердце начинает трепыхаться, точно вытащенная из воды рыба.