Это поединок. Эффект дополняла крутившаяся в голове музыка из ковбойского фильма, там где противники стоят друг против друга, внимательно, выжидательно смотрят и кто-нибудь обязательно прищурит глаз или оба глаза. Пора выяснить отношения. Противник пошел в атаку первым: вздернул подбородок и со сдержанным раздражением заявил: – Ты плохо знаешь этот мир. Надо спрашивать, что лучше шить. – Я знаю, что нужно шить. Вы просто повторяйте, большего не требуется, – ответила Саша, балансируя на тонкой границе с хамством. – Да, ты умная. Ты и думай, как шить теплую одежду. Придут холода, одевать станет нечего. Холода всегда возвращаются сами по себе без приказов, без страха к мори. Всегда возвращаются. Думай «как», а мы сошьем, – отстраненно закончила Гелла. С нее спал весь запал, и голос вдруг остыл под тяжестью тяжелых воспоминаний, взгляд нырнул внутрь, взгляд бросился разбирать прошлое даже со временем не переработанное в хлам. – Иди есть, – добавила она, не отрываясь от внутренней инспекции. – Мне надо слетать. Скоро вернусь. Оставьте мою тарелку. – Куда это ты собралась? – не сильно интересуясь, спросила Гелла. – Надо будет рассказать про личные границы, – назидательно заявила Саша. – Это полезная вещь? – уточнила Гелла. – Что?! – «запнулась» на вопросе Саша и подумала и ответила: – Конечно, полезная! Поединок закончился ничем. Противник проигнорировал Сашу легкой прострацией и если б это был кто-то другой, можно было заподозрить трусость и бегтство. – Куда это ты? – с улыбкой спросила уже жующая червяка Эльна. – Куда она? – вторила Илия. – А….за личными границами. Говорит, это полезно, – рассеянно сказала Гелла и вдруг как рявкнет: – Куда руками! Потом ткани липкие, не моешь ведь руки, – и стукнула одну из сестер ложкой по лбу. Времени осуществить задуманное осталось немного. Саша воткнула иголку за пояс и ступила на доску. Следом от мастерской отлетели еще две доски с приставленными для охраны дозорными, которые наверняка не поймут, что случилось, а вестник Изирда Уэарз был удачно занят перевозкой тканями. День выдался теплым, солнечным. На первом уровне одетые в чистые, новые одежды люди занимались привычными делами, успевая подставлять уставшие от долгого холода, а то и изуродованные лица солнечным лучам, как к какому-то чуду. Они виделись с высоты яркими горошинами. Чтобы облегчить дневную жару на первом уровне появились три фонтана и столько же просторных каменных купален, в которых пузырилась вода. Из выложенных цветной мозаикой стен тонкими струйками жизнеутверждающе журчала вода. Каждый мог напиться, никого не мучила жажда. Спустившись пониже, Саша заметила женщину, которую видела при первом посещении первого уровня. Ту самую, что подозрительно сильно походит на Ирину Васильевну – учительницу музыки с планеты Земля. Сейчас она сидела на краю фонтана, опустив в воду худые ноги, руками ловила капельки брызжущей воды и чуть было не смеялась: тихо улыбалась простенькому летнему счастью. А где-то недалеко, в лабиринтах укрепления по прогретому каменному полу бегают детские ноги и слышится детский смех от простых, знакомых игр. Ну во что еще можно играть летом без телефона. В догонялки, в салки, в прятки и разные вариации этих игр. – За этот мир стоит побороться, – подумала Саша, осторожно оглянулась на сопровождение и подбодрила себя: – Ну же смелей! Решайся! Против Халы набралось достаточно серьезных подозрений, пусть и косвенных, но требующих внесения ясности. Во время убийства Мураши, Хала была на уровне бангки, свободно передвигалась между уровнями, отлично ориентируясь на большей части укрепления, чего не скажешь об остальных представителях этого забитого людьми народца и зная признаки одурманивания каи, могла подставить казненного за убийство Иригрида. Дальше она единственная, не считая самой Саши, кто заподозрил в убийстве Мураши кого-то другого, также уверяла, что этому есть доказательства, которые так и не представила. Хала – единственная уцелевшая после встречи с мориспен бангки. Все остальные женщины были «милостиво» отравлены в тайном проходе, через который потом вынесли Сашу. Осталось только убедиться, насколько эти сомнения верны или ошибочны. Если Хала до сих пор верно служит мориспен, она притворяется больной. Скорее всего, ее рана, если это правда, не такая уж серьезная. В виновность целительницы верится с трудом: Саша словно раздвоилась, где на одной стороне косвенные улики и сомнения, а на другой тихая, дружеская привязанность. Поэтому чем быстрей будет получен ответ, тем лучше. Если Хала в сознании и не потеряла чувствительность, как должно быть в состоянии комы, то выдаст себя. На уровне бангки тихо и пусто. Двое мужчин-бангки, увидев приближающихся людей, юркнули в арку и пропали. Не встретив никого на пути Саша добралась до госпиталя. Хала лежала у окна на серой подстилке изо мха, укрытая новеньким синим одеялом. В госпитале чисто и пахнет горечью прогретых трав. Рядом с единственной пациенткой спиной ко входу сидит женщина-бангки в пышной красной юбке, ее желтая упругая грудь оголена. Толстыми пальцами она перемалывает лежащие перед ней на подстилке хрустящие травы, мерно покачивается вперед и назад и на разный лад распевает: аонтооо, аОнтооо, Аонтоо… Лицо Халы – безжизненная маска. Куда подевалось милое, скромное лицо заботливой целительницы? Вместо которого теперь восковая маска с синевой и черным, неестественно расползшимся ртом. Грудь едва-едва поднимается: тихо и редко, как будто спрашивая перед этим разрешения у невидимого ангела, внимательно сверяющего все положенные вдохи с картой судьбы. Рана на голове перевязана свежими белыми бинтами, из найденной в кульките ткани. Спокойная, больничная атмосфера госпиталя постудила Сашину взвинченность и принесла сомнения: – Что я делаю? – тихо шепнула она: – Я то ли дура, то ли умная. Один из прибывших вместе с ней дозорных заглянул в помещение госпиталя, огляделся и встал у входа, насвистывая простенькую мелодию. – Эй, – тихо позвала Саша сиделку Халы, – привет. Но та не отозвалась: будто не слышит ни приветствия, ни посвистывания и продолжает покачиваться вперед-назад. Саша подошла и положила руку на плечо женщины. Она замерла, потом медленно повернула голову и посмотрела ничего не выражающим взглядом. Сиделка – молодая женщина, много моложе Халы и симпатичней, кожа у нее молодая, свежая, пусть и такая же грубоватая как у всех бангки. – Мне нужна помощь, – сказала Саша и показала наполовину целый мизинец, – болит. Понимаешь язык? Женщина кивнула, опустила глаза в пол и медленно встала: – Сейчас принесу, – тихо сказала она и, тяжело ступая плотными, налитыми ногами вышла из госпиталя. Саша села на колени возле Халы, прикусила губу и помолчала некоторое время, чувствуя тяжесть еще одной потери. Ну, конечно, Хала не виновата и чтобы навсегда закрыть все вопросы и отпустить ее с доброй памятью в миры иные Саша достала иголку и воткнула в руку едва живого тела. Ничего в милой Хале не дрогнуло, ничего не отозвалось. – Прости, пожалуйста, – шепнула девушка, погладила место укола, утерла накатившую слезу и глубоко выдохнула, чтобы унять волнение. Сиделка вернулась быстро, принесла каменные пузырьки и банку с мазью для втираний в больное место. Саша поблагодарила и спросила: – Как тебя зовут? – Муна, – представилась молодая женщина. – Красивое имя. Позаботься о Хале. Если что-то будет нужно, дай знать. Я постараюсь помочь. Скажи, она открывала глаза? – Нет, нет. Не было. – Ну…может пальцем шевелила. Хоть что-нибудь? – Нет, нет. Вестники говорят: голова спит навсегда, нет жизни. Говорят, скоро последний вдох. Саша выскочила из госпиталя и, добежав до террасы глубоко и судорожно вдохнула. Она будет скучать по Хале, уже скучает. По возвращению в мастерскую на швейном столе ее ждала тарелка с остывшим обедом, кучка мха, плетенки, ветки бархатного дерева и, совсем неожиданно, хорошие куски черной, выдолбленной кожи. – Жизнь продолжается. Обязательно навещу Халу после работ в мастерской. Черт! Ещё и чувство вины теперь будет покусывать…буду говорить и говорить с ней, пусть и не слышит, – подумала Саша и увлеченно принялась исследовать принесенные материалы. Гелла поглядывала на это со сдержанным одобрением, Илия сплетничала, рассказывала о новой посуде или мурлыкала под нос песенку. Сестрам было не до Сашиных исследований: получив утренний нагоняй, они погрузились в работу, иногда задумавшись, замирали и из погружения в работу погружались в почти медитативное, отстраненное состояние, пока Илия легонько не подтолкнет локтем в бок. И только Эльна проявляла живой интерес и попутно рассказывала о материалах. Мхом можно набивать не только одеяла и подушки. Можно использовать его как наполнитель для будущих курток и плащей. Эта идея казалась светлым озарением: оставалось выяснить, как мох перенесет стирки. Сшитые из разных по текстуре тканей прямоугольники были набиты мхом, постираны и пока отложены для наблюдений. Плетенки-лежанки коих достаточно на первом уровне сделаны из …при определенных условиях вымороженных и высушенных червяков. Люди их сами не обрабатывали: в большом количестве нашли в пещерах гор, где сделано укрепление. То есть добычу и обработку материала еще нужно будет продумать. Это другой вид червяков и о них известно пока очень и очень мало. Палочки – червяки хорошо гнутся, пружинят, приятные на ощупь, очень прочные, но для вязания чересчур толстые, а при разделении по длине теряют прочность. Вряд ли их получится как-то приспособить для одежды, а вот в создании плетеной мебели…гамаков! О, да, будем искать радость при каждой возможности или так: будем искать радость в каждой возможности. – Сплету из них гамак, и если выдержит испытания, можно подкинуть идею плетенных качелей для детей. И для себя тоже. Моя прелесть. Фантазия нарисовала в воображении приятную картину простых удовольствий. Но это чуть попозже. Предвкушая приятное времяпровождение в гамаке, Саша пока отложила чудо-червяков. Далее ветки бархатного дерева. Не понятно только как они попали в столь достойнейшую компанию изо мха и червяков. Оказалось, Отика прилетал в швейную мастерскую и, узнав о поиске подходящих для создания теплой одежды материалов, привез эти ветки. Бархатные деревья вестники называют певучим словом: анначуя, но не суть как важно. Эти деревья занесли из родного мира в Горыянцы вестники! На корабле были плоды анначуя, которые вызревают у достаточно взрослых, высоких деревьев. Здесь эти плоды называют милики – зеленые и коричневые приятнейшие на вкус милики растут на самых больших бархатных деревьях и чем старше будут становиться эти деревья, тем больше плодов будет на них расти. Саша сначала подумала, что неправильно поняла, но Эльна подтвердила и настояла, что всё именно так: по мере «взросления» на бархатном дереве растут разные плоды! То есть вместе с милики появятся второй, совсем отличный фрукт, а потом и третий и четвертый. Всего вестникам известно шестьдесят три плода анначуя и вероятно это не предел. И из каждого, зарытого в почву или в болото плода вырастет бархатное дерево. Одинаковое из всех фруктов. Эти деревья быстро растут, крайне нетребовательны и неприхотливы. Аннаучя затянули окружающие укрепления болота, без сочной зелени этих деревьев вид из укрепления был бы крайне унылым, безжизненным и прямо-таки нагоняющим тоску. После соскабливания верхнего слоя толстых, сантиметров двадцать в диаметре веток, внутреннее содержимое распалось на нити, толщиной с хорошую шерстяную нитку. После разделения выделилось много липкой, сладковатой по запаху жидкости. После мытья в теплой воде и просушивания, с помощью найденного на столе с золотом предмета неизвестного назначения в форме «загогулины», по виду переросший рыбацкий крючок были связаны первые петли! Это поистине историческое событие для Саши и всего человечества Горыянцы. Но его вряд ли куда-то запишут. История какое-то время помнит разрушения и преступления, а всё хорошее и ценное накапливается в памяти знаниями и умениями. Если повезет, сочинят сказку. Осталось только решить, как связывать между собой двух-трехметровые полупрозрачные нити. Можно по-простому вязать узелки, но лучше сначала посоветоваться с Отикой. – Какое хорошее дерево, – рассуждала вслух Саша, – еще б молоко давало, вообще б цены не было. Пока сохли нити бархатного дерева, очередь дошла до отрезков кожи, найденных в тайном хранилище кулькита. Там было много тканей, поэтому неудивительно, что Саша видела не всё. По виду это натуральная либо хорошего качества искусственная кожа. Не будучи специалистом в этом вопросе сложно сказать точно и все же отрезки правильной формы по два-четыре метра, так что вероятнее предложить, что кожа искусственная. Возможности цивилизации мориспен такое допускают. – Перчатки, – подумала Саша, скроила и сшила крутые перчатки с «отрезанными» пальцами. Первая их увидела Эльна и не задавала таких нафталиновых вопросов, как Гелла: – Зачем это нужно? Да ничего не греет! Странность! Где пальцы? Эльна сразу поняла зачем. Да просто так! И переглянувшись, они улыбнулись и сотворили вторую пару перчаток и кожаные жилетки с золотыми пуговицами и цепочками и примерили эту красоту перед зеркалом. Есть у этого материала бунтарский дух. Уловив это настроение, Гелла попыталась его быстренько загасить и принялась сыпать критическими замечаниями и «острыми» репликами. Назревал скандал. Потому что, несмотря на тревожные звоночки, Эльна с горящими от вдохновения глазами нашивала кусочки ткани на серые мужские рубахи. Практического смысла в декоре не было, просто забавные погоны и полосы на груди. Терпение местечковой матроны кончилось: она подлетела и ударила Эльну мокрой тряпкой по ягодицам и два титана прессинга сошлись в схватке. Саша громко осудили насилие, и призвала немедленно остановиться. Не тут-то было! Эльна взвизгнула, запрыгнула на швейный стол, сняла сапоги и бросила один за другим в Геллу, которая ловко увернулась от первого и стойко приняла удар второго по лицу. Голыми пятками Эльна прошлепала к стопке рубах и давай кидаться и ругаться: – Что думаешь? Самая главная, раз жопа шире? Подумаешь, жопа! Главное, голова! – Ой-ой-ой! Где там голова: не путай голову с прической. Не позволю ткани тратить на ерунду! – Сэвильи, прекратите. Не хорошо это, – робко вмешалась Илия, и обе бестии обернулись и рявкнули: – Не лезь! Диалог на высоких тонах переходил к обсуждению экономии тканей и обещал затянуться. Работать в такой обстановке невозможно и Саша вышла на террасу проветриться и улыбнулась и с удовольствием потянулась: солнце залило долину мягким, теплым светом. Пришедшее в эту местность лето принесло казалось бы невероятную для Горыянцы атмосферу курортного городка. В неге долгожданного тепла будто бы и все мориспен исчезли, как вчерашний ночной кошмар. Нет, и больше не будет. Лето же. Дозорные куда-то запропастились, у входа их не было, и Саша прошлась дальше по плавно изгибающейся террасе, чтобы отыскать их и убедиться, что все в порядке и дошла до тупика с каменной скамьей. Под мастерской драгэти сделали хранилище тоже с террасой. – Может они туда спустились, – подумала Саша, перегнулась через ограждение и крикнула: – Эй, вы там?! – Нет, они не там. Привет, – послышался позади, с террасы голос Аорона. – Как валерьянка на кошку. Этот мужчина действует на меня именно так: как валерьянка на кошку. Или на кота, говорят? А на солнце рыжина в его волосах светится золотом. Какие еще бабочки в животе? Нет никаких бабочек. А вот ощущение что стоишь не на каменной террасе, а паришь над ней – есть. Под действием гормонов кровь отхлынула от конечностей и вот: какое небо голубое. – Привет, – ответила Саша, разглядывая едва заметные очертания спутников на дневном небе. – Я отпустил дозорных. Сказал, что сам присмотрю за тобой, – с улыбкой сказал Аорони и подошел совсем близко. – Как ночью присмотрел, – сказала Саша и с ужасом подумала: – Что я несу? Что такое сейчас сказал мой рот? И, главное, зачем? Лежащая на ограждении рука драгэти задумчиво похлопала по ограждению и спряталась за хозяина. Драгэти громко набрал в легкие воздух для ответа и выдохнул, прежде чем «мягкой поступью» сказал: – Мне казалось: на всё было согласие. А утром холодок и даже отказ от кофе. В чём дело? – Дело в том, что под влиянием влюбленности ощущение реальности, особенно вблизи тебя, становится столь ярким, что даже болезненным и мне трудно взглянуть на тебя и задать волнующий меня вопрос прямо, – подумала Саша и сказала: – Да. Красивая долина. Сочная. Аорони тихо рассмеялся и согласился: – Надеюсь, мы засадим анначуя весь этот мир. Вот там видишь, – показал он на север, на небольшой «плешивый» участок леса, – там растут риспийские растения, они растут не так быстро, как анначуя, некоторые семена и вовсе не прижились, а другие давно дают урожай, но пока нет голода, мы копим семена. К тому же тут почти нет хороших почв, это большая проблема. – Почему я еще там не была? – Обязательно слетаем, но сегодня я покажу тебе тайный выход из укрепления в Падову щель. Некоторые люди и вестники спрятаны там, где их вряд ли додумаются искать. – Чтоб мориспен бросились искать меня и заодно нашли детей. Знаешь, это плохая идея. Мы вроде обо всем договорились. Кошачьей поступью Аорони подошел вплотную, наклонился и прошептал на ушко, так что голова пошла кругом: – Драгэти силы могут менять движение планет, тушить звезды, играть кометами, словно пухом. Это рука бога, его тень, затмевающая свет бесчисленного количества звезд, но у них все-таки есть одна слабость: Её могущество Неожиданность, ломающая самые сильные хребты. Если так случится, что мы с Грисом погибнем или будем стоять на пороге между миров бытия и небытия, сила будет окрылена победой. В тайном проходе ловушка, способная обрушить гору на счет не доходящий до «раз». Все, кто находится в укреплении, моментально погибнут. Я помню своё обещание, но мы должны держать этот вариант в запасе. Летим, – заманчиво протянул он последнее слово и надавил на ограждение террасы, открывшееся от этого движения как калитка. Часть ровно отрезанного ограждения зависла в воздухе. В образовавшемся проходе появился светлый с бирюзовыми вкраплениями камень. Легким движением, играючи, словно кусок пластилина он раскатался в круглую доску с четырьмя отсеками для оружия. Аорон уверенно шагнул вперед и взглядом позвал Сашу присоединиться. – Ну и что, что никуда пока не годится! Не дам тратить ткань! Шурва! – донесся из мастерской голос Геллы. Судя по упрямству, переговоры вошли в стадию обострения, и с чистой совестью девушка шагнула вперед. – А те, кто будут в тайном проходе тоже погибнут? – спросила она. – Нет, но бежать надо быстро, – ответил Аорон и добавил, – смотри и запоминай: две меры: это по двадцать арок. Каждая мера отсчитана большим семиугольником. Ни с чем не перепутаешь. Лететь оказалось немного. Примерно два километра от жилой зоны на север и все это расстояние через каждые двадцать арок встречался в кладке огромный семиугольный блок. Когда знаешь, что искать: глаз быстро цепляет, а так сроду не подумаешь, что форма блока указывает на тайную ловушку, способную обрушить всё укрепление. Может, поэтому человечество так и не поставило точку в вопросе пирамид и некоторых других древних строений – интуитивно чувствуя, что их задачи выходят за рамки общепризнанных. Строение под конкретную задачу, кладка под конкретную задачу, а какая это задача и была ли она исполнена, не представляется возможным узнать ввиду разницы цивилизаций. За одним семиугольным блоком в следующей арке следовал такой же семиугольный блок. Это знак. Доска остановилась, Аорон с Сашей ступили на пустую и безжизненную террасу и по внутренним коридорам шли по меткам – уменьшенной копии семиугольного блока и в одной из неприметных комнат остановились перед последним семиугольным блоком. Вход располагается за этой стеной. – Дверь откроется на голосовые вибрации. Слова простые: я тебя люблю. Повтори. – Я тебя люблю, – на автомате сказала Саша, но стена как стояла, так и продолжала стоять. – Громче! – велел Аорон. – Я тебя люблю, – крикнула Саша и эхо разнесло пароль по пустым коридорам, а стена продолжала «гнуть свою линию». Как стояла, так и продолжала стоять. Даже не шелохнулась. Саша подняла на Аорона вопросительный взгляд, он тоже озадаченно посмотрел на стену и сказал: – Точно! Это слова для других дверей. Эртома, – шепнул он, и стена размерами три на два метра отъехала внутрь и соскользнула в сторону. Комната в нежилой части укрепления освещалась через окна естественным образом, а внутри открывшегося прохода блекло светились и стены, и пол, и потолок. Внутри не было блоков, внутри проехалась неведомая машина горячим ножом по маслу. Стены зеркально ровные. Аорон сказал «да будет свет» и тусклый свет в узком проходе сменился теплым, приятным глазу светом, но далеко не таким ярким, как в жилых помещениях и в мастерской. – Если явится драгэти силы, света может и не быть, но ихиновая риспийская краска будет светиться. Этого хватит, – сказал драгэти.