– Тоже не вопрос – придется его сдвинуть пониже, – не унимался я. – Нет, так не пойдет. Программу никто не примет. Вы думаете, что у нас все наверху соответствуют Вашим нормам? – Думаю, в основном, да… – неуверенно прозвучал мой голос. – Вот то-то, молодой человек. Для Вашей «аккредитации» воля нужна, риск и извилины, в конце концов. Нет, это подойдет не для всех! – с уверенностью сказал академик. – Но мысль есть. А как Вашу теорию Вы предлагаете использовать при лечении? – У меня все расписано, – сказал я и протянул несколько листов, исписанных мелким почерком. В кабинет вошла секретарь: – Коновалов ждет приема. Впустить? – Нет, пусть подождет. Скажи ему, минут десять еще буду занят, – и Андрей Владимирович углубился в изучение записей. Хмыкал, что-то помечал, а потом откинулся назад на спинку стула и улыбнулся, внимательно посмотрев на меня: – Интересно, батенька, интересно. И все сами написали? – Я записывал свои мысли, – вытирая вспотевшие ладони, ответил я. Чувствовал: старику понравилось то, что я писал ночами, с нетерпением ждал приговора. – Думаю, Вам надо выступить на заседании Академии медицинских наук. Кто Ваш научный руководитель? Что-то я Вас не знаю. Я смутился: – Я из Сибири, из филиала. – А-а, – протянул академик. – Хорошие ребята у Потапова растут. Давайте я фамилию запишу, а завтра скажу Вам, что делать. По крайней мере, диссертация интересная выйдет. Возникает вопрос. Вот Вы ставите под сомнение теорию Фрейда. Почему? – Я не ставлю ее под сомнение в части сексуальных влечений и того, что связано с этим. К примеру, ревность – мощный психологический фактор. Но, извините, Фрейда неправильно интерпретируют, делая акцент именно на ранних работах, забывая, что он, побывав в окопах в Первую мировую войну, думал больше о страхе перед смертью и признался, что страх этот был главенствующим в тот момент. А страх потери работы в капиталистическом обществе, когда без работы ты никто? Я сам испытал это, когда меня уволили с оборонного предприятия якобы за антисоветчину. Меня не брали на работу целых пол года. То есть логично предположить, что на разных стадиях развития общества, в разные периоды времени возникают то одни главенствующие мощные психологические факторы, то другие, но в совокупности их можно оценивать некоторыми известными и дополнительными характеристиками общества – они легко определяемы. – Ну, хорошо. Давайте отложим дискуссию до следующей встречи, а то заместитель министра все-таки ждет, – остановил меня академик, и я, окрыленный, вышел из кабинета. Я был рад необычайно, что меня выслушали – да не кто-нибудь, а светило науки! Вечером я не знал, куда себя деть: хотелось петь, плясать, рассказать кому-нибудь про свою радость. Энергия била через край. Но на утро меня вызвал Потапов и отчитал за поход к академику… XIV Все технические вопросы, касающиеся НИИ, решал профессор Вартанян Марат Енокович. Помню случай, произошедший во время одной из командировок в головной Институт. Как-то я зашел к Потапову. Они были вдвоем с Вартаняном. С ходу я стал говорить, что головной Институт не дает то, что нам нужно, а отправляет, в основном, старье. Вартанян поморщился: – А Вы попробуйте получить оборудование через «Союзглавприбор». Но для этого надо, чтобы Вашу заявку подписали Разумов и вице-президент академии Дебов. Потапов молчал, что было непривычно. Когда я вышел, они рассмеялись. Я не понял их смеха, но на свой счет не принял. У меня был план действий. Чтобы сэкономить время, я переписал заявку головного Института слово в слово, подписал ее у Потапова и на следующий день отправился к Разумову. Оказалось, что у него очередь. Пока курил с Сухоносовым, поведал о своем плане. Тот отнесся весьма скептически. Но зато я узнал от секретарши, что у Разумова на уме. А у того была проблема с погребом. (Дело в том, что в то время уже были запрещены погреба в Москве, и его погреб был в опасности.) На этом я и сыграл. Зашел, сел и устало вздохнул. Николай Васильевич спросил: – Что-то не так? – Да… Построил погреб, а его заставляют сносить… После этих слов Разумов полчаса рассказывал мне про свою беду. Я слушал внимательно, предлагая какие-то варианты, которые тут же отметались. Как друзья по несчастью, мы выпили по две кружки кофе, а потом он подписал бумаги без вопросов, только засомневался, что Дебов меня примет: обычно он работал только с руководителями. И сказал, что секретарь не пустит, а сам Дебов любит поговорить. Эти слова сослужили мне хорошую службу. Секретарь и слушать не стала: только директора может пропустить, да и то записаться надо. Но я не ушел, попросил разрешения посидеть: дескать, почитать бумаги надо. Время было около пяти, когда дверь открылась и вышел посетитель. Я вскочил и подбежал к двери. Секретарь даже подняться с места не успела, а я уже говорил Дебову: – Извините, я от Потапова, из Томска. Дебов пригласил присесть и стал говорить: – Был я у вас в Томске! Какое красивое здание у Потапова, купеческое… Заскочила секретарша, но Дебов попросил ее подать два чая, поскольку кофе я уже напился. Минут пятнадцать я рассказывал о Томске (благо, мог говорить о купцах часами). Остановила секретарь: прибыл на встречу директор Обнинского института. Вот тогда Дебов спросил про цель моего визита. Я подал ему бумагу. Он посмотрел и подписал, но сказал, как и Разумов, что «Союзглавприбор» не подпишет. Я пригласил его в Томск, на том и распрощались. Вышел, извинился перед секретарем. Две подписи за день! Тогда я не понимал, что сделал невозможное… На следующий день радость исчезла: в «Союзглавприбор» меня не пустили даже через проходную… Что делать? Походил, подумал, сделал еще одну безуспешную попытку. Когда я снова вернулся к зданию, было около часа дня. Смотрю: народ стал выходить на обед, идут в кафе, что неподалеку. Я стал выискивать «жертву». Кого может искать молодой человек? Естественно, замечаю двух девушек, которые зашли в кафе. Беру растворимый кофе и подсаживаюсь к ним за столик. Слово за слово, шутки, смех, потом говорю: – Все хорошо, но вот в «Союзглавприбор» попасть не могу. Черненькая, что симпатичней, спрашивает: – А по какому делу? – Да заявку надо у Шестакова подписать на медоборудование. – А заявка есть? Я показываю заявку с подписями. Они переглянулись. Черненькая говорит: – Можем помочь. Подходи завтра к 9:30, мы пропуск на свой отдел выпишем. Только паспортные данные нужны. Я купил им пирожные, мы посмеялись еще над чем-то и разошлись. Вечером я попытался в гостинице Онкоцентра доложить Потапову, но того не было. Наутро я был в проходной. На этот раз я зашел без проблем, законно – по заявке отдела. Зашел в приемную: народа – море, все солидные дядьки, хорошо одетые. Подошел к секретарю, но получил довольно резкий отказ: – Вас нет в списке. Вышел в коридор, зашел к девчонкам, посидел у них немного. Походил по коридору, подумал. Решил ждать обеденного перерыва. Около часа дня народ рассосался, но секретарь еще раз мне сказала: – Зря Вы ходите. Вышел в коридор, стою. Вдруг выходит мужчина, которого не было в приемной. Я подхожу к нему, называюсь по имени отчеству и говорю: – Я из Института психиатрии. – Кто послал? – Вартанян посоветовал. – А почему он не позвонил? – Не знаю. Сказал самому идти, – я говорил правду. – Пойдем в кабинет. Зашли. Он посмотрел заявку, вызвал какую-то даму. Та забрала заявку. Мы попили кофе. Женщина возвращается и говорит: – Проверила. Все верно – фонды их. Вартаняну звонила, он будет только через пару часов. – Ну, тогда подписываем. Что ж, и Сибирь развивать надо. Так я получил на Томский филиал много оборудования и лабораторной мебели. Довольный, поехал в головной Институт. Потапов был там. Я ему рассказываю, а он никак понять не может, о чем речь. Потом говорит: – Пойдем к Вартаняну, у него и расскажешь. Заходим Вартаняну. Я вытаскиваю бумаги – серьезные бумаги с подписями. Вартанян смотрит то на меня, то на Потапова. Потапов просит: – Дайте посмотреть. Посмотрел и говорит: – Невероятно, мы зря смеялись…