Со своими девчонками жили дружно, часто бывали в гостях, особенно когда заканчивалась еда. Особняком выделялась их Таня Старновская – самая красивая девушка в техникуме. Когда она шла по улице Ленина мимо штаба ЗабВо, то не один генерал оглядывался на нее! Она была городская, поэтому мы с ней встречались только на занятиях. Так получилось, что лет 15 назад я был в Чите, и мы поехали с Петькой Петуховым к ней в гости. Она почти не изменилась внешне, но жила плохо, потому что ее муж пил. Я ей сказал: «Тань, меняй жизнь». И надо же, через год она ушла от мужа и, говорят, живет счастливо. Однажды я жестоко пошутил над девчонками. Мы проходили производственную практику на ГРЭС. Рядом располагалось озеро Кенон, в котором было много лягушек. Я наловил с десяток, завернул их в холщовую бумагу и принес пакет в столовую, где кушали наши девушки. Пожалуйста, говорю, пирожки. Они открыли пакет, а лягушки как прыгнут, одна даже в суп попала! Запаниковав, они перевернули стул, задели еще два стола – в общем, натворил дел… Хорошо, что никто сильно не пострадал. За битье посуды я заплатил четыре рубля, а девчонки еще долго на меня обижались. Хотя в итоге, конечно, сжалились. XI Как-то Зимин зачастил по ресторанам ходить, объяснил это тем, что его, дескать, девушки приглашают. А однажды пришел избитый до посинения. Здесь и выяснилось, как наш Дон Жуан по ресторанам ходил. Он заходил в хороший ресторан, заказывал шампанское, фрукты, потом приглашал за стол девиц легкого поведения, коих можно было быстро распознать, заказывал им все, что они хотели, не забывал про себя, а потом, набив свой прожорливый желудок, уходил курить и не возвращался. Но не учел бедолага, что ресторанов у нас было мало, а внешность у него была броская… Мы с Лехой из-за обжорства Зимина пострадали, потому что отдали некоторые его долги. Как-то раз у меня было с собой только 30 копеек, а он был рядом и тоже хотел есть. Тут он говорит: «Пойдем в столовую, поедим вместе». Посмотрели меню, увидели шницель за 25 копеек, заказали. Валера берет у меня деньги и указывает: «Иди на улицу, постой там». Ну, думаю, черт наестся, а ты жди с моря погоды. Проходит пять минут, смотрю, а он через окно мне машет. Захожу и вижу нетронутый шницель и чистую вилку. – Не ел, что ли? – спрашиваю. – Да не парься, жуй, дядя добрый. Вот еще чай. Оказалось, он свой шницель почти съел, а потом поймал муху и бросил в тарелку, устроил скандал, после чего ему вынесли новую порцию. Умный после ресторана стал – записывал номера столовых, где свои трюки проворачивал. С ним скучать не приходилось, но однажды я чуть не убил его. Натурально, из ружья. Полетели мы с ним зимой на его родину в Тунгокочен, на север Читинской области. Зима, мороз за сорок, а я в ботиночках в «Ан-2». Через час ноги замерзли напрочь. Снял ботинки, ноги спрятал под пальто, долетел кое-как. Встретили нас отлично! Мы наелись изюбрятины и мяса диких коз. Его отец, тунгус, охотник, утром повел нас на охоту. А на улице 53 градуса мороза, ничего не видно. Мы ходили, ходили, а зверя нигде не было видно. Дед достал сухое мясо изюбря, бутылку водки, сало. Мы разожгли костер и принялись за трапезу. Вдруг дед говорит: «Извини, зверя нет, но ты хотя бы стрельнуть должен». Дает ружье мне. Я прицелился в ветку, свисающую под весом снега, и нажал на курок. Выстрел и животный крик смешались воедино: из-под куста выскочил Валерка, который присел под этим кустом по нужде… Вечером, когда выпили, его батя спросил у сына: – Посрать-то помог выстрел? – Чуть не убили, идиоты, так еще и издеваются… С тех пор я не ходил на охоту, да и не мое это дело. Потом мы были у нас. Домой я привез сухую изюбрятину. Мама, когда увидела, то не поверила, что из такого мяса что-то получится. Однако суп понравился всем. Специалистом Валерка был хорошим, дослужился до главного диспетчера «Новосибирскэнерго», но сейчас, похоже, пьет, потому что, когда позвонит, несет ахинею, а когда я звоню, то вовсе трубку не берет. Раньше я часто заезжал к нему в Новосибирск. У него была прекрасная жена Римма, но куча женщин сгубили их брак. А когда Римма ушла, то его жизнь вообще пошла под откос… Жаль, но человек сам хозяин своей судьбы. XII Первую свою практику я прошел в Чернышевске на нашей электростанции. Первой работой стал лом и лопата. Меня прикрепили к группе, которой нужно было провести электричество за вокзалом по частному сектору. Сразу появились проблемы, потому что ни одному частнику не хотелось, чтобы, к примеру, на месте куста со смородиной вырос столб, даже нужный для них самих. Началась утряска наших и их интересов. В ход пошла брага, в итоге мастер показал места для будущих столбов и ушел. Я взял лопату, выкопал сантиметров 30 в глубину, а дальше пошла мерзлота. В дело пошел лом, но через 20 минут руки были в мозолях, а глубина ямы увеличилась всего сантиметров на пять. Остальные в это время пили брагу, от которой я отказался. Я задумался: что делать дальше? Тут подходит работник навеселе и говорит: – А что ты долбишь? – Посмотрю, как вы, уважаемый, будете долбить, – говорю ему я. – Я что, на идиота похож? Если бы я работал по твоей методе, то ни здоровья, ни желания работать уже не было бы. Пошли, треснешь кружку и все будет на мази. Ладно, думаю, кружка не хуже, чем лом. Выпили. Он выводит нас к новой отметке ямы: выкапывает 40 сантиметров в глубину, потом идет к мешкам, вынимает куски от шин, запаливает их и бросает в яму. – Вот, через 10 минут перетащи в свою, а мою почисти, сантиметров 10 будет. Так дело пошло веселее. Разговаривали, бражку пили, а глубина становилась все больше и больше. Сразу в десяти ямках горели покрышки, делали свое дело. Так же в нашей местности копают и могилы, вот технология… Да, в любой работе есть свои тонкости. Ямы мы выкопали, столбы поставили и нас перебросили в Налгекан, что сразу за Анамжаком. Там мы кое-где меняли провода. Стоим, а к нам подходит со станции железнодорожник в потертой форме, просит лампочку поменять на столбе. Мастер с электриком взяли когти и пошли, а я за ними. Начал просить, чтобы это разрешили сделать мне. По возрасту и допуску мне это было не дозволено, но кто видит в деревне? Разрешили. Лезу на когтях с лампочкой за пазухой, душа поет, столб качается. Я добрался до самой верхушки, но плафон висел на другой стороне. Решил перебраться, но один коготь соскользнул. Я полетел вниз. Посередине столба сумел обнять его мертвой хваткой – вишу, ногами болтаю, не могу зацепиться когтями, а мужики, которые рядом пилили дрова, кричат: «Прыгай, до земли немного осталось!» Мне удалось спуститься, но лампочка лопнула. Мастер долго матерился, мол, не дай бог бы что случилось. А мне обидно: на столб слазил, но задание не выполнил. Вообще, обучение в техникуме подкреплялось большим количеством практик, на которых нас учили мужики строго, но хорошо. Вот на той практике на ГРЭС, где я неудачно пошутил, за три месяца мы научились многому, начиная от ремонта и заканчивая техникой безопасности. А еще получили второй разряд электрослесаря и третью форму допуска. Правда, нас с Валеркой ее лишили, и потом мы снова сдавали экзамены. А дело было связано с ключами, которыми можно открывать двери в вагонах. Ключ представлял собой полый треугольник. Вот мы с Валеркой и сделали себе пару дубликатов. Делается такой ключ просто: берешь трубку, кладешь ее в немного раздвинутые тиски, бьешь молотком, переворачиваешь и так три раза. Потом выяснилось, что такие же замки стоят на входе в ОРУ, где располагались высоковольтные сооружения. Валерка сказал как-то: «А что сидеть в обед, пошли поспим». Мы туда пришли, увидели сварочный аппарат, оставленный рабочими, и решили учиться сварке. Электроды вначале липли, как медом намазанные, а когда дело пошло, нарисовался наш начальник цеха. После этого сразу организовали собрание, на котором мы искренне раскаялись. Искупали наши грехи мы путем мойки изоляторов высоковольтных выключателей, которые были высокими, скользкими и очень грязными. Но прошли и через это, нас снова допустили к сдаче, но гоняли на экзаменах так, будто в космос отправляют… Потом мы с Валеркой попали на практику в «Читинские сети» к сокурсникам Валеры до флота. Вот это была практика! Все попробовали: и кип, и электрозащиту. А еще там было весело. В то время в Чите появились вина, типа «Токай». Парни Валерки были с деньгами, угощали нас дома после работы. Хорошие были ребята, добрые, спецы отличные. Мы частенько бывали у них в гостях. Но запомнил я только фамилию одного из них – Елина. На преддипломной практике произошло мое воскресение. Мы были в Атамановке, надо было проверять изоляцию трансформаторов тока. Я залез в ячейку и стал прикреплять концы. Как такое случилось – до сих не понимаю. Опытный мастер до моей отмашки подал напряжение и весь ток, ампер пять, пошел по мне, меня дернуло, как прокаженного. Вдруг они увидели мою эпилепсию. Вытащили, а я потерял сознание. Очнулся на холоде возле подстанции. Смотрю, а у меня руки черные, как сажа, не гнутся то ли от мороза, то ли от удара электричеством. Кое-как встал, зашел в помещение, а у мастера и электрика волосы дыбом встали. Они бросили меня, думали, что помру. Так еще позвонили и сообщили начальству, что меня найти не могут. Это выяснилось позже, когда начальство приехало. Что интересно, сажа сходила хорошо. Я посмотрел в зеркало – выглядел как негр. Мужики стали просить взять вину на себя, дескать, задел я сам, забыл обесточить трансформатор. Тогда я и понял, что они бросили меня, но согласился, все же у всех семьи – они ж не виноваты. Валерка все потом уговаривал меня поехать и морду им набить, но я подумал, что им хватило того шока, который они испытали при виде мертвеца. Хотя обидно было бы, если бы я замерз. Но судьба оставила меня на свете, однако скажу, электричество – это серьезная вещь… И с ним нужно обращаться крайне аккуратно. А я еще раз про судьбу. Были у нас друзья в Томске, Родичевы. Нелля работала в больнице № 3. У нас и у них были сыновья одного возраста – наш Валера и их Вадик. Началась Чечня, и я отправил туда Валеру, хотя мог отмазать его, как сына Волкова. А Нелля через своих врачей комиссовала Вадика. Понятное дело, каждая мать хочет сыну мира. Любая война наносит травму человеку, и Валере не просто далась эта страница жизни, но он живет. Вадик остался дома, а через два месяца попал под электрический удар, и теперь его нет. Поэтому прятаться или не прятаться – выбор ваш… XIII Я иногда думаю: а правильно ли я прожил жизнь? А мог бы я большую пользу принести стране, своим людям? Одно скажу: своим людям мог бы дать больше. Я не исполнил мечту детства: я хотел родителей свозить в Москву… Самую главную мечту не исполнил и уже не исполню, к сожалению, никогда. Так и хочется крикнуть: «Не забывайте делать добро близким вовремя…» Уже на последнем курсе я поехал на курорт Дарасун, где отдыхала наша мама. Повидались, но по какой-то причине мы не попали в столовую, она не смогла покормить меня, своего сына. Я и забыл про это сразу, а она всю жизнь вспоминала. Такая мелочь, но она так переживала. Всю свою жизнь я писал им письма, минимум два листа, иногда три и больше. Я писал по два раза в неделю и не потому, что надо, просто всегда была необходимость что-то сказать. Естественно, мы не писали обо всем, зная, как они переживают за нас, наши боги, наши родители. Помню, как обижался папа, что я скрыл от всех, что сын на второй чеченской войне, что я попросил его не рассказывать об этом. Ведь не знал никто, даже Надежда… Наверное, я был неправ. Переживания посылают энергию, поддерживают, но тогда у меня энергии было много, очень много, по крайней мере, ее хватило… А про энергию следующий эпизод. Сашка Воронов увидел на Доме офицеров афишу гипнотизера Мессинга, который гастролировал в Иркутске то ли в 1969, то ли 1970 году, и уговорил меня пойти на выступление. Кудрявенький Вольфганг в черном костюме решил из добровольцев сделать ансамбль. Сашка как гитарист помчался на сцену, увлекая меня. Вольфганг отобрал человек 15 и рассказал нам, кто на чем будет играть, естественно, без инструментов. И начал свой сеанс. Говорил он ровно, может, даже сонливо, но народ начал играть, даже мой Сашка заиграл на флейте. А мне стало смешно, я начал смеяться. Мессинг подскочил ко мне – до сих пор чудится его мелкая противная слюна и горящие бледные глаза. В итоге ассистент убрал меня во второй ряд, а после попросил пересесть. Великий Мессинг и маленький студент, может, были равны в энергии своего поля. А эта энергия досталась мне от родных и увеличилась за счет дяди Сережи, Антонины Ивановны Домрачевой, Разгон и многих других людей… XIV На каждые праздники и каникулы я ездил домой на 91-м веселом поезде Чита – Благовещенск, который был набит битком, но родной дом стоил любых неудобств. Сейчас удивительно, что не могли организовать дополнительные поезда или хотя бы вагоны. Видимо, что-то мешало или слишком дешевыми были билеты. Не знаю, но нас ничего не останавливало, вся Чита разъезжалась. Из Читы я вез подарки: конфеты, колбасу. Но особенным лакомством была колбаса в виде булки хлеба, запашистая и вкусная. Сейчас такой нет! После станции Куэнга уже можно было собираться. Поезд проезжал через мост. Река Куэнга петляла слева между грядой сопок и железнодорожным полотном, то отдаляясь от него, то приближаясь, а вокруг были видны знакомые очертания сопок, разъездов, сел. На станции Укурей уже просыпались все едущие до Чернышевска. Когда мы проскакивали остов старого депо (дореволюционная постройка), душа уже ждала встречи с родными людьми. Чернышевск встречал поезд огнями многоэтажных домов, создавалось ощущение, будто ты въезжаешь в большой город. XV Учеба в техникуме подходила к концу. Судов не было, мародерство исчезло, как будто сон… До сих пор для меня это удивительно! Может, еще свою роль сыграл и закон о хулиганстве, по-моему, 1971 года. Помню еще один интересный эпизод из студенческой жизни, когда Рубенс, великий художник, стал причиной нескольких собраний в нашем техникуме, ожесточенных баталий об искусстве и его месте в современной жизни! Я решил как-то украсить достаточно серую нашу комнату и не нашел лучшего способа, как совместить красоту с воспитанием подрастающего поколения – повесил над своей кроватью картину Рубенса «Союз земли и воды»! Если не видели, посмотрите. Ко мне ходили, чтобы посмотреть на нее, почти все. Только вот на полотне видели только женское тело. Я рассказывал, что это не просто союз земли и воды, эта картина показывает единение мужского и женского с союзом земли и воды, а два ребенка, плещущиеся в воде, подчеркивают это единение… Народ только прозревать начал, когда комиссия партийного толка нарисовалась. В общем, мои пояснения к картине не возымели действия и картину сорвали, приказав больше не вешать, дескать, в своем доме потом повесишь. Я же повесил снова, ведь за искусство надо бороться. Я начал читать лекцию в техникуме, перед этим изучив творчество Рубенса в Пушкинской библиотеке. Лекцию сорвали через 20 минут. Преподаватели разделились, но Антонина Ивановна была «за». Муж ее тогда был в Москве в командировке, поэтому собрали собрание без меня, приняли комсомольской организацией решение о том, что картине Рубенса не место в социалистическом общежитии. Я не успокоился и написал в отдел культуры Читинской области следующее: «Если картина Рубенса противоречит социалистическим нормам, то, во-первых, почему ее продают, а, во-вторых, почему не уберут картину из Эрмитажа?» В общем, что-то там поняли. Я уже хотел в Москву писать, но директор приехал, и моя картина стала социалистической. XVI Техникум закончил в феврале 1972 года. Я получил диплом с отличием, но защищался, кстати, неважно. Что-то разволновался тогда. Вспоминаю об этом каждый раз, когда сижу на защите студентов ТПУ. На распределении свой выбор я сделал сам – он пал на Лесозаводск, Приморский край. Я хотел быстрее начать работать, но мой директор (а может, и его жена) думал по-другому. Как бы то ни было, он привел меня к военкому и попросил того дать мне отсрочку от армии до ноября с условием, что если я не поступлю летом в институт, то он сошлет меня служить в самую дальнюю точку. Он согласился, поэтому мне предстояло готовиться к поступлению в вуз. Родители были не против. До этого я спросил их разрешения, ибо снова садился им на шею…