У меня в голове было два варианта – иркутский Институт народного хозяйства и Томский ТУСУР. Выбор второго варианта был обусловлен тем, что выездная комиссия работала в Чите. Наверное, для меня первый вариант был бы лучше. Хотя, кто может сказать, когда и где упадет на вашу голову кирпич… Экзамены принимали в июле, поэтому я временно устроился на работу в фирму «Ингода» дежурным электриком. Фирма «Ингода» производила кондитерские изделия: у них был очень большой ассортимент от шоколадных до простых конфет, ирисок, от повидла до печенья и тортов. Мечта моего детства! Работа электрика не требовала особых усилий, поэтому времени было достаточно для поедания конфет. За четыре месяца я съел конфет побольше, чем за все свои 18 лет! Брать можно было без ограничений. Особенно мне нравился настоящий шоколад, который поступал в больших коробках. Женщины просили меня разбивать огромный квадрат на куски. Разбивал простым молотком, при этом приличный кусок клал в карман халата. Еще мне нравились ириски, но очень уж не нравились немецкие автоматы, на которых они делались. Дело в том, что механики не хотели выходить по ночам, когда они и ломались по закону подлости, и задачу ремонта возложили на меня – человека, особо не понимающего в механике. Ночь, спать охота, так еще и аппарат сломался. Иногда по четыре часа пытался его отремонтировать, а женщины ругались, ведь им план выполнять надо… Но это было единственной неприятностью, в остальном – прекрасное времяпровождение. На фирму поступало литров 10 коньячной и ванильной эссенции для конфет, но до них она не доходила, терялась в кабинете директора и главного инженера. Главному инженеру доставалось 3–4 литра. Я подчинялся механику дяде Васе – большому мужику лет 50. Первый день работы. Наша каптерка размером 3 на 3 вмещала стол, три стула, раковину с краном и четыре огнетушителя. Я только зашел. Дядя Вася спрашивает: – Сок хочешь? – Да. Наливает мне в стакан желтенький сок, вроде яблочный. Я почти половину выпил одним глотком и чуть не помер. Внутри от девяностошестиградусной эссенции все горело, да так, что я вздохнуть не мог, какой-то глухой хрип только выдавливал, а глаза, похоже, были на лбу. Дядя Ваня испугался, молоко принес. Отошел я от этой неожиданности, хорошо, что не в иной мир. – Предупреждать надо… – Да я не думал, что ты полстакана опрокинешь. Так и начал работу на фирме. На фабрике в свободном доступе у нас был сахар, поэтому мужики ставили брагу в двух десятилитровых бутылках. Приехала комиссия и собралась пойти к нам в комнату. Смотрю, дядя Вася вперед их убежал. Когда комиссия зашла, те бутылки были уже пустыми. «Ничего себе! В раковину вылил, не пожалел добро!» – подумал я. Комиссия ушла, он сказал: «Ну, братцы, кому браги налить?» – и снимает огнетушитель со стены… Оказалось, что огнетушители были приспособлены для браги. Так как я был молод, а у остальных уже были семьи, мне чаще всего ставили ночные смены. С одной стороны, свобода, работы мало, главное – следить, чтобы ирисочные автоматы работали. Поэтому, чтобы не спать, я помогал женщинам: что-то приносил и уносил, патоку переливал в бидон из цистерны, а она из цистерны бежала очень медленно. Однажды я открыл кран, а сам уснул. Когда проснулся, вокруг было море патоки – всю ночь потом очищал лопатой место преступления… Тогда я понял, как папе было тяжело работать в ночную смену. Однажды я уснул на телогрейке на мостике котла, где температура была не меньше 60 градусов. Проснулся полностью мокрый, 20 минут хватило. Относились ко мне все хорошо, проблем не было, в памяти остались только светлые воспоминания и веселые случаи. Но заниматься подготовкой не получалось: не мог себя заставить, да и учиться не хотелось. А июль приближался… XVII Я пошел сдавать документы. Мне сказали, что, имея красный диплом, можно сдавать один экзамен – математику или физику. Математику я знал, поэтому немного успокоился. Однако за два дня до экзаменов мне объявили, что сдавать надо будет физику. На подготовку оставался один день. Два преподавателя из Томска принимали экзамен. Они сказали, что у меня оценка между четверкой и пятеркой. – Если поставим четверку, то придется сдавать еще два экзамена – сочинение и математику. Если поставим пять, то принят. – Коли есть сомнения, то ставьте четыре, – говорю я. В итоге математику сдал на пять, а на сочинение опоздал на час: встретил однокурсника, мы с ним обмыли его отъезд. Меня не хотели пускать в аудиторию, но сжалились. Писал без черновика на свободную тему. Литературу, героев – все придумал. Но интересно то, что я получил пять не только по литературе, но и по русскому – ни одной ошибки, до сих пор удивляюсь. Так я стал студентом ТУСУРа. Университетские годы I После сдачи экзаменов я поехал домой. Почти месяц отдыхал. Сестра Света, студентка пединститута, тоже была на каникулах, младшая Ольга еще училась в школе, а старшая Татьяна уже работала в Байгуле и только что вернулась с сессии. Вместе мы успели окучить картошку на полях. Раньше картошку сажали за узким местом на западе от поселка, где река Куэнга, почти сблизившись с железнодорожным полотном, убегала резко вправо, а полотно – влево. Вдвоем они образовывали долину, где жители поселка выращивали картошку. На посадку и копку предприятия выделяли машины, а на прополку и окучивание добирались кто как сможет. Мы жили в пяти километрах от долины и добирались пешком или на велосипеде. После окучивания в узком месте мы мылись или купались в речке, немного отдыхали и с чувством выполненного долга шли домой. В июле в огороде уже появлялись огурцы и дозревали помидоры. В тот год огурцов было много, и я взял с собой целое ведро в Новый Олов. Доехал на автобусе до Старого Олова, а дальше автобус не пошел, сломался. Июль, кузнечики стрекочут, запах трав разливается забайкальским ароматом, солнце жарит по-взрослому, красота! Пошел пешком: что там 20 километров для молодого парня! Шел по грунтовой дороге между сопками и извивающейся как змейка речкой Новый Олов, разукрашенной с обеих сторон зеленью ивы, боярышника и дикой яблони. Через 12 километров за речкой раскинулась Кадая – небольшое село. Там меня встретили коровы, мирно жующие траву возле реки. А за Кадаей я увидел знакомые места. Вот поляна, где выкуривали сусликов из нор водой; два шикарных переката, где ловили хариус. Впереди уже виднелись первые дома Нового Олова. Пришел, удивил местный народ. Огурцам были рады. Сейчас кажется странным, но в 60—70-е огурцы только начали выращивать в деревне, а помидоров вовсе не было, да и не нравились они народу. В огородах в основном была картошка и капуста. В Новом Олове уже происходили изменения. Начали исчезать русские печи – вместо них появились экономичные голландские. Хлеб стали покупать. Деревенский хлеб я ел уже у Деменских, у тети Фроси… Потом съездил в Анамжак с сестрами. Там мы собирали спелую черемуху, носили воду в огород, дергали траву. Еще мы с дядей Петей ходили на рыбалку на Куэнгу. Река бежала в 400 метрах от дома. Выбрали место возле сопки, на которой располагалось кладбище. За сопкой бежала железная дорога, а внизу – речка. Вот там и было отличное место для двоих: два омута на расстоянии четырех метров. Гольяны клевали бойко. Они были упитаны, все как на подбор. Комары и пауты крутились рядом, пытаясь урвать нашу кровинушку, но нас это не останавливало: мы были погружены в другие дела, хотя иногда наши руки обрывали их и так короткую жизнь во время трапезы. Иногда проходил состав с букачачинским углем, но это не пугало уже привыкшую к шуму рыбу. По этой дороге наш папа водил на тепловозе передачу – так назывался пригородный поезд Чернышевск-Букачача. Дорога строилась в 30-е годы репрессированными, многие из которых были кулаками. Иногда заключенные сбегали и по ночам заходили в деревни. Наша мама рассказывала, что иногда и к ним проникали домой сбежавшие. Обычно они заходили в сени, где были продукты. Что интересно, они не забирали все – всегда не больше трети запасов. Редко кто из крестьян докладывал о краже, обычно все молчали. Дедушка говорил детям: «Ну взяли, видно, не сладко им, а мы не обеднеем». Мы с дядей Петей бросали гольянов в котелок. И вот через пару часов все уже сидели за столом, на котором стояла бутылочка водки, три рюмки, жареные гольяны, овощи, котлеты с картошкой и булочки. После обеда бродили по окрестностям, фотографировались и ждали вечер, свою передачу. Дома прощались с тетей Леной, целуя ее мягкое морщинистое лицо. Она вытирала платком слезы и махала маленькой ручкой… II Пришел август. Заканчивалась моя географическая близость с малой родиной. Все-таки Томск находился далековато – в двух с лишним тысячах километрах. Но я уже стремился к новому и неизвестному. Билет взяли на поезд, который уходил в 03:30 утра. Папа вечером ушел на ночную смену, а мама весь вечер плакала, провожала меня… Утром мама проспала, наверное, первый раз в жизни! Проснулась в 03:10. От дома до станции идти 20–25 минут хорошим шагом. Учтите, что надо было пройти виадук. Не знаю почему, но мы вдвоем остались: мама не стала будить сестер или их не было. Мы побежали с чемоданом и сумками. Мама страдала астмой, всегда ходила с баллончиком, а тут пришлось бежать… Когда я смотрю фильм «Вокзал для двоих», не могу сдержать слов. Маме бег дался страшнее… Когда мы подбежали к виадуку, я понял, что мы не успеваем, осталось пять минут, поэтому мы решили идти через пути. Я просил маму остаться, но она не слушала. Через первый состав мы пролезли, а под вторым составом ей стало плохо. Бросив чемодан, я вернулся под вагоны. Она лежала и не могла найти баллончик. Кое-как нашли, впрыснули зелье, и она полезла дальше. А впереди было еще шесть составов… Когда вылезли на перрон, где стоял наш поезд, то увидели, что все вагоны закрыты. Мама села на перрон и закричала: «Беги вдоль вагонов». Я взял все сумки и побежал. Только в предпоследнем вагоне стояла проводница с флажком. Она открыла дверь, и я залез в поезд, а мама сидела на перроне, далеко, и я не знал, что с ней… Так и уехал. Всю свою жизнь я буду вспоминать сидящую в темноте и неизвестности маму… Я все думаю: почему мы не остались дома, почему? Тогда я уснул только под утро, а неизвестность мучила меня еще трое суток. Только через трое суток я услышал голос мамы… III Томск встретил меня хорошо. Он отличался от Читы. Сибирские Афины – такое название имело основание. На душу населения по числу студентов и ученных Томск или первый, или второй в стране. Я поступил в ТУСУР на самую сложную и престижную специальность «Радиоэлектронные системы». На этой специальности было всего две группы: наша 22—1 и 22—2. Наша группа состояла в основном из иногородних студентов. Жили мы, приезжие, в девятиэтажном общежитие № 6 на Южной площади. Комнаты были рассчитаны на четырех человек. Со мной в одну комнату попали Володя Семенчуков, Гена Макаров и Вовка Сенотрусов. Двое – курящие, двое – некурящие, мы с Сенотрусовым. Сразу договорились, что в комнате не курим. В этом вопросе я был жестким противником курения. Все ребята были интересные, а Гена еще и талантище. Но жизнь его сложилась не по тому сценарию, не реализовал он и малой части своего потенциала. Всегда, вспоминая его, жалею, что не отошел в сторону от будущей своей жены: с ней, может, он и реализовался бы. Семенчуков был веселый рубаха-парень, душа компании. Сенотрусов, мой земляк, с Нижнего Цасучея, почти с родины Чингисхана, был самым правильным и стабильным. Семенчуков и Макаров хорошо играли в шахматы. Манера игры Семенчукова и моя совпадали: мы любили комбинации, многовариантность и большое количество фигур на доске. В эндшпиле, где нужно было терпеливо, просчитывая разные варианты, нудно идти к победе, не на белом коне с шашкой наголо, а с остатками былой роскоши в виде пешек, мы терпели фиаско от Гены. Отмечу, что большинство в нашей группе играли в шахматы на хорошем уровне – от второго до первого разряда. Когда Самуил Флор, международный гроссмейстер, проводил сеанс одновременной игры, из 30 человек 10 было из нашей группы. Это было, когда мы учились на первом или втором курсе! В том сеансе я сломал все стереотипы и пошел в атаку от своего короля и к эндшпилю имел лишнюю фигуру в виде коня, но умудрился сыграть вничью… Эндшпиль я не уважал, а он отвечал взаимностью. Сам Флор пожал мне руку: «Я ведь должен был проиграть, но вы оказались великодушны!» Еще все умели играть в карты, в основном играли в подкидного дурака. Проводили соревнования. Чтобы вы поняли, на каком уровне были игроки, я приведу в пример одну игру. Играли трое на трое, все карты на руках. Так вот, одна партия длилась 25 минут! Одними из лучших в игре были Семенчуков, Роман Кремень и я. Жаль, не помню всех игроков той партии, но мы втроем в ней участвовали точно. Если за время учебы в техникуме я играл в основном с дядей Сережей Фроловым у него дома, то здесь баталии были вечными, до четвертого курса, до того времени, пока мы были свободны и беспечны. Это уже потом у нас появились семьи. Мы с Семенчуковым были очень контактные, к первому занятию перезнакомились со всеми. Группа состояла из 30 человек, из них четверо – женщины. Великолепная четверка! В параллельной группе было две девушки и одна из них – Ольга Ершова. Нам предстояло учиться пять лет и восемь месяцев. Все выпускники в основном уходили работать на оборонные предприятия, поэтому и стипендию нам платили на 10 рублей больше, чем другим – целых 45 рублей. Кроме бывших школьников и меня, было два рабфаковца после армии – Володя Бесхлебный и Родичев, а также несостоявшийся офицер Витя Гончаров – боксер, настоящий мужик, с которым хоть в разведку, хоть к врагу, хоть к женщинам. И вот первый сбор нашей группы. Куратор предлагает партийного Володю Бесхлебного сделать комсоргом группы. А потом спрашивает: – Других предложений нет? – Я хочу быть комсоргом, – встаю и говорю я. Заминка. Решили голосовать. Проголосовали за меня. Так я выиграл первые свои выборы. Не знаю, обижался ли Володя, но вида не подавал, а встречались мы часто. Еще «подлянку» я подкинул Виктору Гончарову. В конце первого курса на собрании факультета давали ему рекомендацию в партию, уже почти приняли решение. Мне неудобно было перед Витей, но я встал и сказал: «О какой партии для Гончарова может идти речь, если у него по трем предметам двойки могут быть?» Парню не дали рекомендацию, но потом он все-таки вступил в партию. Всегда трудно сказать человеку, которого уважаешь, правду. Иногда шучу: «Витя, может, если бы ты не вступил в партию, она бы и не развалилась…» Еще с нами учился Миша Болдырев – один из тех, на кого можно положиться, специалист, технарь. Человек с чувством юмора и большой душой. До сих пор ездит к нам из Южно-Сахалинска, собирает нас, ездит на могилы друзей.