В этот самый момент к нашему столику подходит официантка и принимается расставлять заказанные нами блюда. – Девушка, можно я задам вам неприличный вопрос? – демон резко переключает свое внимание на нее. – Если ответите честно, я оставлю хорошие чаевые. На секунду на ее лице воцаряется замешательство, а затем она растягивает губы во взволнованной улыбке: – Ну… Хорошо, давайте. Сгорая от испанского стыда, я затравленно вжимаюсь в диван, а Ранель тем временем с легкостью воплощает в жизнь мои худшие опасения: – Вы мастурбируете? Покраснев, официантка нервно хихикает, но при этом довольно быстро находится с ответом: – Да. Иногда. – Прекрасно, – одобряет Ранель. – И как часто? – Ну… Несколько раз в неделю, наверное. – Понял. Благодарю, – демон держится так, будто они только что о погоде поболтали. – Хорошего вам дня. – Спасибо, – девушка снова издает короткий смешок. – И вам. Покачнувшись, она разворачивается на пятках и устремляется прочь. Но через пару шагов замирает и, очевидно, вспомнив, что идет совсем не в том направлении, меняет курс движения на девяносто градусов. Бедная девочка. Видимо, демон смутил ее ничуть не меньше, чем меня. – Ты ненормальный, – сиплю я, выныривая из оцепенения. Случившееся до сих пор никак не укладывается у меня в голове. Все-таки эпатаж – второе имя Измайлова. – Я просто не люблю быть голословным. Как ни в чем не бывало он откладывает на стол кальянную трубку и принимается за еду. – У тебя вообще есть какие-то границы? – недоумеваю я. – Запретные темы? Недопустимые действия? – Дай подумать, – на пару секунд Ранель возводит глаза к потолку. – Нет. Ничего такого. Я принимаю жизнь во всем ее уродливом великолепии. Ловко орудуя приборами, парень насаживает на вилку кусок мяса и с аппетитом отправляет его в рот. Он ест как хищник. Не церемонясь и активно работая жевательными мышцами. – Да уж, – вздыхаю. – И что, ты всегда был таким раскрепощенным? – Не-а. В детстве я был прилежным мальчуганом. Правильным и воспитанным. Типа тебя. – И что же случилось потом? – усмехаюсь. – Реальность со мной случилась, Шахерезада, – отзывается он. – Мир так устроен, что хорошие люди нахуй никому не нужны. Все плюшки в руках у злых и дерзких. Я машинально открываю рот, чтобы возразить, но вдруг осекаюсь. Возможно, Ранель выразился чересчур жестко, но все же, если поразмыслить, в его словах есть доля правды. Взять, к примеру, моего отца. Он хладнокровный, властный, хваткий. И у него действительно много денег и общественного авторитета. – В какой-то степени ты прав, – помолчав, говорю я. – Но при этом никогда нельзя забывать о таких понятиях, как мораль, нравственность, совесть… Это же фундамент человеческой личности, не так ли? Ранель резко перестает жевать. Поворачивает голову и вперяется в меня каким-то странным пытливым взглядом. Я затрудняюсь определить эмоцию, написанную на его лице… Что это? Неверие? Удивление? Гнев? – Да, – через миг он отмирает. – Наверное… Демон вновь принимается за свой стейк, но я не могу не заметить, как сильно его цепанула моя последняя фраза… Интересно, почему? Что я такого сказала? – Ты только учишься? – следуя его примеру, я тоже придвигаю к себе тарелку. – Не подрабатываешь? Может, я рискую показаться бестактной, но любопытство пересиливает. – Подрабатываю, но это неинтересно, – отмахивается он. – А вот раньше, когда я только переехал в Москву, у меня была по-настоящему прикольная работенка. В его глазах появляется шальной блеск, и я тоже оживляюсь. – Да? И что же ты делал? – Я был помощником клоуна в цирке. Аниматором, так сказать. Я ошарашенно молчу. Не могу понять, это правда или он шутит? – В цирке? – переспрашиваю на всякий случай. – Да. Крутое было время, – Измайлов снова подносит к губам трубку и мечтательно затягивается. – На самом деле именно цирк научил меня коммуницировать с внешним миром. – Как это? – Коллектив цирка очень похож на театральную трупу. Там работают люди с невероятной харизмой, большим талантом и богатым лексиконом. Будучи еще совсем малым, я вращался среди них и впитывал все как губка. Именно в цирке сформировалось мое сатирическое виденье мира. Я понял, что жизнь, по большому счету, то же Шапито. Я жадно впитываю поток его внезапных откровений. Ведь впервые за сегодняшний день он отвечает на мои вопросы с искренним энтузиазмом. – Вот почему у тебя на руке татуировка с изображением Арлекина? – догадываюсь вдруг. – В точку. Это дань моему цирковому прошлому. – Здорово, – улыбаюсь удовлетворенно. – Спасибо, что поделился. – Вы, женщины, странный народ, – внезапно Ранель подхватывает меня за бедра и усаживает к себе на колени. – Тащитесь от такой ерунды. Он откидывает мои волосы за спину, обнажая шею, и припечатывается к ней губами. Целует жарко и неспешно, задевая чувствительные нервные окончания. – Это не ерунда, а очень даже важно, – возражаю я, прикрывая веки. – Теперь я знаю тебя чуточку лучше. – Я тоже хочу узнать тебя лучше, Шахерезада, – шепчет он. – Но не на словах, а на деле. – Это как? – лепечу еле слышно. – Вот так, – он запускает ладонь мне под блузку и требовательно сжимает сосок поверх лифчика. – Я хочу увидеть тебя настоящую. Без всех этих цацок, тряпок. Без напускного стеснения. Хочу изучить каждый сантиметр, каждый изгиб твоего тела. Хочу, чтобы ты кричала, хохотала, билась в экстазе. Чтобы была раскованной, естественной, непринужденной. Я хочу сорвать с тебя долбаную маску хорошей девочки и заглянуть в твое истинное лицо, понимаешь? – Кажется, да… Ранель так складно говорит, так горячо дышит мне в ухо, что между ног сладко простреливает. От пупка к лобку течет густое тягучее возбуждение, а мысли плавятся как воск. Я ощущаю себя Титаником, который медленно, но верно идет ко дну. Мне не спастись и не выплыть. Звать на помощь тоже бесполезно. Меня засасывает в самую пучину иррациональной дурной влюбленности в плохого парня, и я никак не могу ей противостоять. Да и не хочу уже, если честно… Я сломалась. Сдалась и поверила. А дальше – опасный прыжок в неизвестность. Глава 21. Ранель Двенадцать лет назад. Мать опять все утро рвет. Уже который день подряд. Она в буквальном смысле не отлипает от унитаза, поэтому мне приходится пропустить школу, чтобы выполнить рабочие обязанности за нее. На прошлой неделе из дома Каримовых уволилась вторая горничная, поэтому основная масса хлопот легла на мамины хрупкие плечи. А к хозяевам, как назло, целая орава гостей приехала. Так что работы теперь даже больше, чем обычно. Вплоть до обеда я стираю, глажу и чищу столовое серебро. Потом Инесса отпускает меня на короткий перерыв, и я стремглав несусь в дом прислуги, чтобы проведать хворающую родительницу. – Ну как дела, мам? – отворив дверь, торопливо вхожу в комнату. Она лежит на кровати и зачем-то гладит руками живот. Осунувшаяся, бледная. С глазами на пол-лица. – Получше, сынок. Получше, – мама с трудом выдавливает из себя улыбку. – Ну а у ты как? Справляешься с работой? Инесса не сильно замучила? – Да пойдет, – отмахиваюсь я и вновь возвращаюсь к волнующей меня теме. – А что с тобой происходит? Ты чем-то больна, да? Я не дурак и прекрасно понимаю, что каждодневная рвота – плохой признак. Да и вообще, в последнее время мама сильно похудела и ослабла…. У нее явно какие-то проблемы со здоровьем, и я должен знать, насколько это все серьезно.