Я пробую силой прорваться в дом, но меня ожидаемо отшвыривают назад. Отлетаю на ступеньки и больно ударяюсь локтем. Но ушибленная рука – последнее, что меня сейчас волнует. – Ее смерть будет на вашей совести!!! – я ору так громко, что вот-вот выплюну легкие. – Уроды злобные! Сволочи бесчеловечные! Дверь захлопывается прямо перед моим носом, но я продолжаю упрямо молотить по дереву, обдирая кожу на ладонях. Перед глазами туман, во рту солоно от накативших слез, грудь разрывается от всхлипов. Мне больно, но осознание того, что маме наверняка больнее, заставляет подняться на ноги и потащиться обратно в домик прислуги. Спускаюсь по лестнице и вдруг чувствую характерное жжение на затылке. Будто кто-то смотрит мне в спину. Оборачиваюсь и замечаю в окне второго этажа девичий образ. Это Шахерезада. Глядит на меня сверху вниз. За шторкой притаилась. Резко разворачиваюсь на пятках, намереваясь подобраться поближе. Кто знает, может, девчонка сжалится и пустит меня в дом? Мне ведь всего-то и нужно добраться до телефона… Однако стоит мне сделать пару шагов, как она пасует. Поплотнее задергивает шторы и шарахается от окна. Испугалась трусишка. Такая же бессердечная, как и ее предки, оказалась. Разочарованно сплевываю на газон и, сорвавшись на бег, припускаю к маме. Она лежит на постели все в той же позе. Глаза закрыты. Простыня под ней пропитана красным. – Мам, что мне сделать? – содрогаясь от рыданий, падаю перед ней на колени. – Как тебе помочь? – Д-дай попить… – сипит он еле слышно. Мигом подрываюсь к кувшину с водой и доверху наполняю граненный стакан. Затем осторожно приподнимаю мамину голову и смачиваю ее пересохшие губы. Учуяв живительную влагу, родительница приоткрывает рот, и я медленно, буквально по каплям заливаю туда воду. Сделав пару глотков, мама снова кладет голову на подушку и, не поднимая век, произносит: – Все будет хорошо, сынок. Просто дай мне немного времени, ладно? – Ты точно не умрешь? – я обхватываю ее худую ладонь и прижимаюсь к ней лбом. – Обещаешь? – Обещаю. *** Через пару часов мне все же удается вызывать скорую. Благо, у одного моего школьного приятеля дома обнаруживается телефон. Люди в белых халатах увозят маму почти на неделю. Все это время я питаюсь лапшой быстрого приготовления и по ночам молюсь о том, чтобы она сдержала свое обещание и выжила. Кроме мамы, у меня в этом мире никого нет. И я очень боюсь оказаться в абсолютном одиночестве. Родительница возвращается в пятницу. Подавленная, бледная, но, несомненно, живая. Она торопливо собирает наши вещи в небольшую тележку на колесах и бесцветным голосом сообщает, что в доме Каримовых мы больше жить не будем. – И куда же мы теперь пойдем? – спрашиваю я, заталкивая свои пожитки в школьный рюкзак. – Не знаю… Давай попробуем вернуться в храм, – предлагает она. – Может, нас туда хотя бы на время пустят… Возвращаться в храм мне, если честно, совсем не хочется, но выбора у нас нет. Уж лучше там, чем здесь. Какая-никакая, а все же крыша над головой. – А, может, мне устроиться на работу, мам? – помолчав, говорю я. – Грузчиком или еще кем… Родительница замирает и вскидывает на меня взгляд. В ее глазах влажно поблескивают слезы. – Иди сюда, – она манит меня к себе и крепко обнимает. – Прости меня, мой мальчик. Ты не заслужил такой жизни. – Да ладно, ма, все нормально… – Когда-нибудь у нас обязательно все наладится, – она ласково треплет меня по волосам. – У тебя будет много одежды и своя собственная комната. Это звучит как фантастика, но я все равно киваю. Главное, чтобы мама сама верила в свои слова. Все, что угодно, лишь бы она не расстраивалась. Глава 28. Диора Игра в «Мафию» заканчивается блистательной победой мафии. Хотя разве могло быть иначе, если ею оказались Ранель, Тимур и та безжалостно потопившая меня блондинка? По-моему, шансов у мирных жителей вроде меня изначально не было. Я наблюдаю за эпическим финалом игры, сидя на диване чуть поодаль, и неотрывно прокручиваю в голове недавний диалог с рыжей Лизой. Ее исказившееся печалью лицо до сих пор стоит у меня перед глазами, а фраза «Ран может быть очень жестоким» набатом стучит в висках. Если ее слова – действительно правда, то зачем она вывалила ее на меня? Из женской солидарности? Или тут все же что-то другое? Вариантов, если поразмыслить, масса. Попытка расстроить наши с Измайловым отношения. Накатившая по пьяни сентиментальность. Или же банальная месть. Но какие бы цели ни преследовала Лиза, я должна признать очевидный факт: ее излияния задели меня за живое. Пошатнули твердь под ногами. Заставили усомниться в правильности своего выбора. Психологи говорят, что человеку нельзя внушить то, чего в нем нет. И я с этим полностью согласна. Сама того не ведая, Лиза ткнула меня в болевую точку. Прожектором подсветила страхи и опасения, которые я старательно запихивала в темный чулан. Ранель может быть жестоким. Он способен разбить девичье сердце и эффектно станцевать на осколках. Я подозревала об этом раньше, но предпочитала не зацикливаться на негативных мыслях. Но сейчас на меня накатило с новой силой: а вдруг через пару месяцев я буду так же, как Лиза, сидеть на чужой кухне и жалобно скулить из-за душевных ран? Измайлов слишком порочный. Слишком таинственный и красивый. От него пахнет Кензо и адреналином. В нем чистота и нежность, но в то же время дикость и грязь. В его ушах всегда играет жесткий рок, а на постели вышита камасутра. Он не признает авторитетов и смеется в лицо предрассудкам. Может убить взглядом и воскресить прикосновением губ. Он вроде бы простой, весь такой с душой нараспашку… Но я так и не смогла его разгадать. – А вот и моя Шахерезада, – провозглашает демон, приближаясь ко мне ленивой походкой. – Чего приуныла, малышка? Он плюхается рядом и, закинув руку мне на плечо, целует в губы. Так горячо и влажно, что кровь в венах мгновенно превращается в лаву. Бесцеремонно проталкивается языком вглубь рта, заранее зная, что я отвечу. Что повинуюсь и растаю. Как делала это всегда. Каждый раз, без исключений. – Ранель, подожди, – разорвав поцелуй, я отворачиваюсь и устремляю взгляд в пол. – Не понял. Что за бунт? – Я разговаривала с Лизой, – признаюсь негромко. – С какой Лизой? – С твоей бывшей. Повисает пауза, и я снова направляю внимание на демона. Он откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди. Лицо нечитаемо. Истинные эмоции скрыты под непроницаемой пеленой безразличия. – Поздравляю. Наверняка это был очень содержательный разговор, – с издевкой бросает он. – Она плакала. Сказала, что ты жестоко с ней обошелся. – Ну да, классика жанра. Невинная овечка, ставшая жертвой бездушного мудака. Его реакция изумляет. Я, конечно, не думала, что Ранель запаникует и начнет посыпать голову пеплом, но и на столь неприкрытый сарказм тоже не рассчитывала. – Тебе смешно, да?! – почему-то злюсь. – Мне похуй. Крокодильими слезами можно разжалобить кого угодно, но только не меня. – Крокодильими? То есть тебе плевать на чувства девушки, с которой ты когда-то был близок?! Во мне просыпается какая-то иррациональная женская обида. – Кто сказал, что я был с ней близок?! – он кривится так, будто я сморозила откровенную глупость. – Трах на пьяную голову близостью не считается. – Лиза сказала, что вы были вместе полгода! – Блядь, Диора! – он слегка повышает голос. – Может, ты будешь слушать то, что говорю тебе я, а не какая-то там Лиза?! – Почему ты все время материшься?! – взвизгиваю истерично. – Ты же образованный человек! Неужели нельзя выражать свои мысли иначе? – Мат – это как «Рафаэлло». Вместо тысячи слов, – снова иронизирует он. Шутник, блин! Обхохочешься! – Я, пожалуй, пойду! – вскакиваю на ноги и как ужаленная припускаю прочь. – Стоять! Реакция демона мгновенна. Он дергает меня за запястье, и я неуклюже заваливаюсь прямо на него. – Куда намылилась? – Измайлов фиксирует мои бедра, лишая возможности пошевелиться. – Это твоя первая ночь вне дома. И я не позволю тупой бабской хуйне испоганить нам время. – Это не бабская х… хуйня, – ожидаемо спотыкаюсь на матерном слове. – Это очень даже серьезно! – Да? И что же в этом серьезного? – он не выпускает меня из зрительного капкана. – Слова твоей бывшей характеризуют тебя как человека.