Огненный стыд хлестко лупит по щекам. Горло пересыхает. Сердце срывается с петель и летит куда-то в страшную черную бездну. Дернув вниз замок ширинки, парень приспускает трусы и извлекает наружу мощный эрегированный член. Сотой долей помутившегося сознания я понимаю, что должна рассердиться, вспылить, вытолкать его из своей машины… Но я какого-то черта бездействую. Просто сижу и, словно загипнотизированная, таращусь на его огромный агрегат с проступью набухших вен и бледно-розовой головкой. Я впервые в жизни вживую вижу мужской половой орган. И у меня, если честно, культурный шок. Потому что на похабных картинках из Интернета он выглядел далеко не так устрашающе, как в реальности. Демон обхватывает член ладонью и принимается двигать кулаком туда-сюда. Неспешно, но ритмично. При этом он закрывает глаза и нарочито сексуально закусывает нижнюю губу. – Пожалуйста, перестань… – блею я, не помня себя от смущения. Ледяной пот струится вдоль позвоночника. Давление наверняка как у гипертоника. По телу рассыпается лихорадочная дрожь. – Я представляю, что это твой рот, детка, – стонет парень, не поднимая век. – О да, так приятно… По его лицу видно, что он действительно кайфует от процесса. Ну а я… я просто-напросто в смятении. Мысли мечутся, как матросы при сигнале «полундра». Красноречие утеряно. Кислород в легких стремительно заканчивается. Я осознаю, что происходящее неправильно, греховно, запретно. Что смотреть на чужого обнаженного мужчину – харам. Что от такого срама мне вовек не отмыться. Но тем не менее позволяю этому извращенному действу продолжаться. И даже в какой-то мере наслаждаюсь им. Не потому, что мне нравится этот чокнутый парень, нет… А потому что его провокационное поведение будоражит мои базовые инстинкты. Пробуждает во мне животный интерес. Превращает в любопытную первобытную самку… – Так, хватит! – взвизгиваю я, с силой жмурясь. Накрываю лицо ладонями и энергично щипаю полыхающую кожу. Лоб, веки, щеки. Пытаюсь протрезветь. Пытаюсь избавиться от дурмана, который непроницаемой пеленой заволок голову. – Подожди, – шепчет демон. – Дай кончить… – Выметайся! – перехожу на ультразвук. – Выметайся из моей машины! И из жизни тоже выметайся! Наношу хаотичные удары кулаками по его плечам и что есть мочи толкаю наружу. Только бы ушел. Только бы не предпринял очередной попытки пересечь черту! – Ладно-ладно, – издевательски хохоча, парень прячет член в штаны и вываливается на улицу. – Только запомни, Шахерезада, мы с тобой обязательно переспим! – Изыди! – рявкаю я, и, наклонившись, дергаю на себя дверь. Цепляюсь за руль и с шумно колотящимся сердцем выезжаю обратно на шоссе. И за какие такие проступки небеса послали мне этого сумасшедшего? Я же всегда была хорошей девочкой. Прилежно училась, слушалась родителей, учителям не перечила. Нет, если этот негодяй все-таки сунется ко мне еще раз, точно отцу нажалуюсь. Он у меня человек влиятельный и жесткий – мигом хулиганье отвадит! Глава 4. Ранель Двенадцать лет назад. Разлепляю сонные веки и жмурюсь. Драное тряпье, играющее роль занавесок, совершенно не защищает от ярких солнечных лучей, и они с прицельной точностью бьют прямо в глаза. Блин! А я так хотел выспаться! Широко зевнув, поворачиваюсь на другой бок и зарываюсь носом в подушку. В ноздри тотчас проникает запах пыли, сырости и, конечно, краски. Тут вообще все пахнет краской, потому что она буквально везде. Разноцветные склянки с яичной темперой* громоздятся на подоконнике, толпятся в углах и теснятся на столе. Помимо краски, повсюду валяются доски, которые впоследствии становятся «основами» для икон, а также меловой грунт в банках. Ну и, само собой, кисти. Много кистей. Разных форм и размеров. Как вы, наверное, уже догадались, мы живем в художественной мастерской. Это такая небольшая коморка в дальнем углу храма, где мама днями напролет расписывает иконы. Благодаря ее работе у нас всегда есть кусок хлеба, крыша над головой и какая-никакая безопасность. Пытаясь снова провалиться в сладкую дремоту, натягиваю лоскутное одеяло аж до бровей, но срабатывает закон подлости: чем больше ворочаюсь и стараюсь уснуть, тем меньше хочется. Эх, такой облом! А ведь сегодня даже в школу не нужно! – Проснулся? – ласковый голос мамы нарушает утреннюю тишину. Поворачиваюсь и выхватываю взглядом ее изящный силуэт. Родительница, как всегда, увлечена работой. Тонкие пальцы с зажатой меж них кистью порхают над холстом. Светлые густые волосы привычно покрыты выцветшим платком. А на лице царит выражение глубокой сосредоточенности. – Угу, – отзываюсь я, растирая глаза. – Поднимайся, умывайся и иди в огород, – не отрываясь от росписи, говорит она. – Там грядки прополоть нужно. – Опять? – хнычу. – Я ж только позавчера всю траву выдергал! – Сорняки каждый день растут, – мама пожимает плечами. – Ты же знаешь, сынок, раз Агапий сказал, значит, надо. Ох уж, этот старый пень с кучерявой бородой! На дух его не переношу! Ему лишь бы меня запрячь: на пустом месте работу выдумывает! То картошку окучь, то полы по сотому кругу помой, то звонаря подмени. Теперь вот с этими грядками прицепился! – Ма-а-ам, ну сегодня же выходной, – не сдаюсь я. – Я на площадку сходить хотел… С ребятами в футбол поиграть. – Я не против, Ранель, – повернувшись, родительница одаривает меня теплой улыбкой. – Но сначала работа, а потом уже развлечения. Как с поручениями Агапия справишься, так сразу можешь идти к друзьям. Ага, справишься с ними… Как же. Нехотя отбрасываю одеяло и, свесив ноги с раскладушки, упираюсь голыми ступнями в пол. Потягиваюсь и, опять зевая, гляжу за окно. Еще чуть-чуть – и грянет лето. А значит, одной заботой в виде извечной домашки станет меньше. Может, хоть тогда мне удастся по-человечески с пацанами мяч погонять? А то в этой рабоче-учебной суете ни фига не успеваю. Разом выпиваю полбутылки воды и закусываю вчерашней краюшкой хлеба. Завтрак, конечно, не бог весть какой, но я привык. Храм – это вам не пятизвездочный отель. Тут не до изысков. С голоду не помираешь – и на том спасибо. – Ольга, доброе утро! – после короткого стука дверь нашей комнатушки распахивается, и на пороге показывается местный эконом. – Не отвлекаю? – Здравствуйте, Александр Владимирович, – встрепенувшись, мать откладывает кисть. – Нет, конечно. Проходите. Мужчина заходит в нашу коморку, и, оглядевшись, сцепляет руки в замок. Присесть ему тут явно некуда. – Ольга, у меня к тебе разговор. Так сказать, с глазу на глаз. Он многозначительно косится в мою сторону, и мама понимает его с полуслова. – Ранель, миленький, ты же поел? – спрашивает она и, получив в ответ кивок, продолжает. – Ну тогда иди умойся, а потом к Агапию ступай. Он тебе покажет, что сделать нужно. Вздохнув, накидываю поверх майки видавшую виды рубашку и протискиваюсь на выход. Закрываю за собой дверь, однако уходить не спешу. Что, я дурак, что ли, разговоры «с глазу на глаз» пропускать? Интересно же, о чем речь пойдет. Убедившись, что вокруг ни души, припадаю ухом к двери и прислушиваюсь. Поначалу Александр Владимирович и мама обсуждают всякие пустые формальности, но уже через минуту диалог плавно сворачивает к главному. – Тут неподалеку один богач давеча поселился. – Какой еще богач? – отзывается мама. – Рустам Каримов. Из Узбекистана родом. Воротила тамошний. Дом на Ключинке купил. – О… – в голосе родительницы слышатся благоговейный трепет. Ключинка – самый престижный район в нашем провинциальном городке. Там одни буржуи живут. – Сейчас прислугу в дом активно набирает: уборщиц, поварих, прочий персонал. – Понятно. – Что понятно-то, Оль? Что понятно? – горячится Александр Владимирович. – На собеседование тебе надо пойти! Глядишь, возьмут тебя на какую-нибудь должность. Хоть заживешь нормально! Или ты тут всю жизнь с хлеба на воду перебиваться собралась? – Так я же… Иконы расписываю… – растерянно отвечает мама. – Не до икон сейчас, Оль, не до икон. Время трудное. Экономика хромает. У людей с работой беда. Да и пожертвования в последнее время существенно сократились, – мужчина прокашливается. – В общем, к чему я веду? Неизвестно, сколько мы еще сможем тебя и твоего сорванца кормить… А у Каримовых работы валом. И деньги, насколько я слышал, приличные платят. Так что ты сходи, пообщайся… Может, предложат чего. – Хорошо, Александр Владимирович, как скажете, – печально вздыхает мама. – И не смей горевать, Оль, – строго добавляет эконом. – Я же, в конце концов, о твоем благе пекусь! Понятно, что тебе после смерти мужа ничего не надо, но ты о сыне подумай. У него вся одежда прохудилась, новая нужна. Да и обувь бы сменить не помешало. Год-другой – и сверстники ведь дразнить начнут. Ну, из-за того, что в тряпье постоянно ходит… Ты же знаешь, Оль, дети могут быть очень жестокими. – Да-да, – тихий всхлип. – Я все понимаю. – Хорошо, что понимаешь, – Александр Владимирович снова прочищает горло. – Так что ты это, Оль… Время не тяни. Руки в ноги – и бегом к Каримовым. А то там желающих уйма.