Глава четвертая К концу 1976 года, когда мы жили на Бат-роуд в Бате, штат Огайо, брак, который с трудом поддерживался более шестнадцати лет, начал окончательно разваливаться. С 1970 года в наших отношениях с Джойс наблюдался неуклонный спад. В то время у нее развился целый ряд недугов: запор, бессонница и нервное состояние, которое она описывала как «трепет», при котором все ее тело сильно и неконтролируемо сотрясалось, пока она, истощенная, не впадала в прикованное к постели состояние, которое иногда длилось несколько дней. Из-за всех этих недугов она принимала все более высокие дозы экванила, а также снотворные, слабительные и валиум. Чтобы справиться с различными симптомами Джойс, ее врач назначил огромный перечень медицинских анализов. Однако ни один из этих тестов не смог выявить какой-либо конкретной медицинской проблемы. Недуги Джойс именовали «результатом тревожного состояния» и направили ее к психиатру. Впоследствии она посетила пять психиатрических сеансов, но они, по-видимому, мало ей помогли. Наконец, в июле 1970 года Джойс легла в психиатрическое отделение больницы «Акрон-Дженерал» на лечение от тревоги. Всего через три дня она выписалась, сообщив, что на самом деле с ней все в порядке. Однако несколько месяцев спустя снова вернулась в больницу – на этот раз на месяц. После выписки Джойс начала посещать сеансы групповой терапии. Там она вымещала свой гнев на собственном отце – да, во время сессий она действительно представляла лицо своего отца, наложенное на лицо лечащего терапевта. Однако именно в это время Джойс начала заводить друзей в своей группе, и как только покинула ее, поддерживала с ними связь так долго, как только могла. Она явно взбодрилась. Занялась изготовлением декоративных предметов из освинцованного стекла и макраме и продала несколько своих творений в деревушке в Бате, штат Огайо. Заметила НЛО на пересечении улиц Кливленд и Массильон, погналась за ним со скоростью шестьдесят миль в час и опубликовала свою историю в журнале «Бикон». Но через некоторое время ей снова стало хуже. Она никак не могла сбросить вес, и ей диагностировали заболевание щитовидной железы. Однако лечение тоже не помогло сбросить вес, и впоследствии Джойс обратилась за помощью к гипнотизеру. В то же время она начала отказываться от своих прежних связей, и наша социальная жизнь рухнула. Тем не менее даже в те последние годы были моменты, когда наш брак, казалось, переживает обновление, – когда Джойс внезапно становилось лучше. В один из таких периодов она начала водить машину. В другой раз мы отправились в отпуск в Пуэрто-Рико. Другие события заставили меня обрести надежду. Она начала посещать занятия в Университете Акрона и вести группы по воспитанию домохозяек в Центре психического здоровья «Портидж-Пасс», в который ранее обращалась за помощью. Однако ее все больше увлекала жизнь вне дома, отодвигая заботу о семье на второй план. И вот, гораздо более быстрыми темпами, чем когда-либо прежде, наш брак снова шел на спад. Между нами стали возникать ссоры, и время от времени, чтобы сбежать из дома, который, казалось, горел от напряженной атмосферы, Джефф, как позже рассказывал мне Дейв, выходил во двор и бил по деревьям ветками, которые собирал на земле. Однако в моем присутствии, а также в присутствии своей матери Джефф демонстрировал, по существу, пассивное поведение. Например, весной его выпускного класса в средней школе мы вполне по-взрослому поговорили о его планах на будущее. Я сказал, что скоро он будет предоставлен сам себе, и ему пора начать предпринимать шаги в сторону этой приближающейся независимости. Зашел разговор о колледже, и, пока я перечислял различные места, в которые ему следует подать заявление, он просто кивал. Мы попали в какой-то бесконечный цикл. Как и всегда, то, что я говорил, им было на словах принято, а на деле забыто. Между нами образовалась непреодолимая дистанция, невозможность говорить напрямую друг с другом. Передо мной была пустая пассивная маска, которую мир позднее узнал как единственный образ моего сына. * * * В августе 1977 года умер отец Джойс, и когда она вернулась с похорон, сказала мне, что когда она увидела его мертвое тело, то почувствовала, что наш брак, безусловно, тоже мертв. Позже я узнал, что в то время у нее развивался роман. Наконец-то все было кончено. Джойс инициировала развод. Я подал заявление несколько позже, и вскоре после этого началась борьба за опеку в отношении Дэвида, который был еще ребенком, в то время как Джеффу было почти восемнадцать лет. В конце концов Джойс получила право опеки над Дэвидом, а мне было предоставлено право посещения по выходным. Была заключена договоренность, что Джойс продаст мне дом, в котором мы жили с осени 1967 года. Однако будет продолжать жить в нем вместе с Джеффом и Дэвидом, а я сниму комнату неподалеку в мотеле в Огайо. Бракоразводный процесс и борьба за опеку сильно истощили меня. В сорок два года я чувствовал себя стариком. Хуже того, я чувствовал, что потратил бо́льшую часть своей жизни, борясь за спасение брака, который должен был признать обреченным с самого начала. В таком вот состоянии изнеможения и самообвинения, примерно за три месяца до окончательного оформления развода, я познакомился с тридцатисемилетней женщиной по имени Шари Джордан. Она работала менеджером по персоналу в небольшой компании на востоке Кливленда. Отношения развивались быстро. В каком-то смысле, я полагаю, мы были двумя одинокими людьми. Конечно, я был полностью дезориентирован разводом. Как и многие мужчины в таком состоянии, особенно те, кто считал семейную жизнь личным достижением, я будто блуждал в тумане. Внезапно у меня никого не осталось. Моя жена и дети жили в другом доме, в то время как я поселился в местном мотеле. Моя жизнь казалась мне, мягко говоря, довольно унылой. Я чувствовал, что тону. Излишне говорить, что Шари пришла в мою жизнь, протянув мне спасательный круг. В значительной степени мы были совершенно разными людьми, но в положительном, а не в отрицательном смысле. Там, где я был наивен в человеческих отношениях, Шари была проницательна. Там, где у меня была склонность избегать конфликтов, Шари быстро вступала в них, особенно когда дело доходило до защиты себя или кого-то другого. Она насквозь видела подоплеку вещей, остававшихся для меня непроницаемыми, и ее эмоциональный диапазон был намного шире моего собственного. Она могла чувствовать больше, чем я, но я не уверен, что она понимала это про себя в то время. Оставшись почти ошарашенным своим разводом, блуждая в тумане его последствий, я, должно быть, выглядел ужасно уязвимым для нее. В конце концов, я потерял почти все, и в таком состоянии я должен был выглядеть раненым и брошенным на произвол судьбы, маленьким мальчиком, потерявшимся во время шторма. Но чего Шари не знала, так это того, что по своему складу я на самом деле был почти полностью рациональным человеком. Она увидела только ранимого мужчину, который, должно быть, казался чрезвычайно чувствительным и покладистым. Она могла не разглядеть другую, более тревожную часть меня, которая была не очень эмоциональной и в основе которой лежало странное оцепенение. До поры я сам не обращал внимания на эту часть своей натуры. Но теперь, когда я мельком вижу фотографию Джеффа в книге или по телевизору, я задаюсь вопросом, насколько близко я подошел к тому состоянию мертвенности и эмоциональной безжизненности, до которого наконец опустился мой сын. Я смотрю на его лицо, особенно на фотографиях, сделанных во время суда, и не вижу в нем никаких чувств, никаких эмоций, только ужасную пустоту в его глазах. Я слушаю его голос, описывающий немыслимые поступки. Монотонный, без акцентов на каких-либо вещах, лишенный эмоций. Я вижу своего сына и думаю: «Неужели я такой же?» * * * Мой сын убил свою первую жертву летом 1978 года. К тому времени, конечно, я уже не жил в доме на Бат-роуд. Чтобы поддерживать связь со своими сыновьями, особенно с Дейвом, которому было всего двенадцать, я часто звонил домой. Обычно я разговаривал с Дейвом, но порой и с Джеффом. Внезапно, в августе, на эти звонки никто не ответил. Я звонил каждый день целую неделю, но ответа по-прежнему не было. Я стал часто проезжать мимо дома, и когда по прошествии трех дней я даже не увидел машину Джойс на подъездной дорожке, решил, что у меня нет другого выбора, кроме как проверить дом. Шари была со мной в тот день, но осталась в машине, пока я направлялся к входной двери. Я постучал в дверь, и через мгновение Джефф приоткрыл ее наполовину. Он выглядел несколько смущенным, как будто его застали врасплох. – Где мама? – спросил я. Джефф, казалось, не был готов ответить на мой вопрос. – А где Дейв? И снова Джефф не ответил. Заглянув в дом, я вдруг заметил, что Джефф был не один. – Кто там внутри? – сказал я, проходя мимо Джеффа и входя в дом. Джойс и Дейва не было, но по дому слонялись какие-то странные подростки, знакомые Джеффа. Они казались несколько не в себе. Я велел им выметаться и насел на Джеффа. – Где Дейв и твоя мать? – потребовал я ответа. – Ушли, – ответил Джефф. – Съехали. – Куда съехали? – Не знаю. – Ты хочешь сказать, что она не вернется? Джефф только пожал плечами. Я продолжал расспрашивать его, но Джефф стоял на своем. Он твердил, что не знает, куда подевались Джойс и Дейв, и хотя я продолжал давить на него, он не добавил ничего, кроме того, с чего начал: «Они съехали». К тому времени Шари вошла в дом, и ее первое знакомство с Джеффом вышло не очень приятным. Почти сразу же, как она скажет позже, она уловила его несчастье. Глядя на Джеффа, она видела молодого человека, который, казалось, потрясен разводом, пристыжен и смущен бардаком в своей семье. «Потерянный маленький мальчик», как позже она опишет его. Несколько минут, пока я продолжал расспрашивать Джеффа, она ходила по дому. Как она обнаружила, он был не в очень хорошем состоянии. Еды было очень мало, а холодильник сломался. В гостиной она обнаружила круглый деревянный кофейный столик, на котором мелом была нарисована пентаграмма. Она позвала меня посмотреть. Я ничего не понял – только позже узнал, что Джефф увлекался спиритизмом, чтобы связаться с мертвыми. * * * Не желая, чтобы Джефф оставался один, я сразу же вернулся в дом. Шари въехала со мной. В тот день, когда мы переехали, Джефф был очень вежлив и предупредителен. Учитывая тот факт, что другая женщина переезжала в дом, в котором Джефф жил со своей матерью, Шари нашла его очень добрым и отзывчивым. Казалось, он был рад моему возвращению и очень старался быть приятным во всех отношениях. Мы с Шари поселились здесь, надеясь создать свой дом. Какое-то время казалось, что все идет довольно хорошо. Затем, довольно внезапно, все изменилось. Однажды днем Шари заехала к нам домой по дороге на прием к врачу. Проходя мимо комнаты Джеффа, она почувствовала резкий запах алкоголя. Она постучала в дверь Джеффа, и он поднялся с кровати и направился к ней. Судя по запаху и невнятной речи, было очевидно, что Джефф сильно пьян. – У меня было несколько друзей, – объяснил он, – и мы немного выпили. Шари немедленно позвонила мне. – Тебе лучше вернуться домой, Лайонел, – сказала она. – Джефф пьян. Когда я приехал, Шари уже вернулась со своей встречи. Она сказала мне, что Джефф все еще в своей комнате, и я пошел прямо к нему. Он все еще лежал на кровати, но бодрствовал. Его состояние одновременно удивило и возмутило меня. Поначалу я был шокирован. Я практически понятия не имел, что Джефф когда-либо выпивал, не говоря уже о том, что у него появились проблемы с алкоголем. Я был поражен. – Не могу поверить, – сказал я позже Шари. – Просто не могу. Но верь или не верь – факты были налицо. Мне оставалось только смириться. Я начал с того, что прочитал Джеффу закон о беспорядках. Реакция Джеффа была вялой и невыразительной, в типичном джеффовском стиле – пожимание плечами и невнятное бурчание в ответ. Он сказал мне, что пил от скуки, потому что больше делать было нечего. И сказать об этом ему тоже больше нечего. В течение оставшихся недель, пока Джефф продолжал жить в доме на Бат-роуд, я больше не замечал никаких признаков того, что он выпивал. Тогда мы еще не знали, что пьянством дело не ограничивалось. Пару недель спустя Шари обнаружила, что ее кольцо с гранатом и бриллиантом пропало из шкатулки для драгоценностей в нашей спальне. Сначала она решила, что просто потеряла кольцо, но через две недели исчезло второе кольцо. На этот раз не было никаких сомнений – кое-кто в доме ворует. Мы вызвали полицию. Каждый случай был классифицирован как ограбление. Признаков взлома в доме не было, и больше ничего не пропало. Из-за этого подозрение пало на друга Джеффа, который часто заходил в дом. Позже детектив, расследовавший оба эпизода, сообщил мне, что Джефф знал о том, что его друг украл кольца Шари. Джефф стал все отрицать. Он, казалось, был оскорблен обвинениями и встал, чтобы выйти из комнаты.