В этот момент Шари – женщина ростом более шести футов[7] на каблуках и с поставленным командным голосом – рявкнула на него, сказав, что его еще не отпускали. И тогда, встретившись с Джеффом взглядом, она увидела вспышку ужасной ярости, промелькнувшую в глазах моего сына. Это длилось буквально одно мгновение: Джефф сразу совладал с собой и вновь спрятался под тусклой, неподвижной маской. Но именно тогда, на это леденящее душу мгновение Шари увидела того, кто смотрел из-за маски. Настоящего Джеффа. Но я ничего подобного не видел. Он послушно сел, продолжил отрицать какую-либо причастность к краже, и через некоторое время противостояние просто сошло на нет. Джефф наконец поплелся наверх и заперся в своей комнате. Я не старался снова вывести его на чистую воду. Вместо этого в течение следующего месяца я отчаянно старался найти Дейва. Джефф продолжал говорить мне, что понятия не имеет, где Джойс и Дейв, и у меня не было другого выбора, кроме как искать его всеми доступными мне способами. Поскольку семья Джойс жила в Чиппью-Фолс, штат Висконсин, я сосредоточился на этом районе в своих поисках. Я проверил телефонную информацию в надежде выяснить, что Джойс указала новый номер на свое имя. Я названивал своему адвокату, требуя, чтобы она заставила адвоката Джойс рассказать мне, куда она увезла Дейва. Я сказал ему, что у меня есть право на посещение, и она не может просто забрать и увезти моего сына. Осенью, когда наконец начались занятия в школе, я начал обзванивать все средние школы в районе Чиппью-Фолс. Эта стратегия принесла свои плоды, и я наконец нашел Дейва в его новой школе. Для меня было огромным облегчением услышать его голос. В той мере, в какой я вообще общался с Джеффом в тот период, я старался поддержать в нем позитивный настрой и придать ему уверенность в том, что планы, которые мы строили во время мук развода, могут осуществиться. Джефф прошел тест SAT[8], а я отправил необходимые документы и чек в Университет штата Огайо за первую четверть. В конце концов он смирился с идеей поступить в колледж. Пытаясь поднять Джеффу настроение, Шари устроила большое шоу из его поступления в колледж. К тому времени он полностью принял ее как нового члена семьи, так что ей не составило труда убедить его сопровождать ее по магазинам, чтобы выбрать ему новую одежду для колледжа. Пока они ходили по магазинам, Шари говорила о том, каким захватывающим будет колледж для Джеффа, как сильно он будет наслаждаться новой обстановкой, новыми людьми, совершенно новым опытом. В сентябре 1978 года мы с Шари отвезли Джеффа в кампус Университета штата Огайо в Колумбусе. Но, несмотря на усилия Шари, он все равно шел туда неохотно, и было ясно, что ему самому это на фиг не сдалось, – он просто следовал воле отца. Он никогда не проявлял никакого интереса к колледжу или к какой-либо из областей или профессий, которыми он мог бы там заниматься. Он понятия не имел, в чем может заключаться его будущая специальность, кроме какой-нибудь области бизнеса. Он собрал свою сумку – почти автоматически, – не взяв с собой ничего, что можно было бы ожидать от молодого взрослого человека, – только змеиную шкуру, которую получил в лагере бойскаутов, и две фотографии своей собаки. Когда я вернулся из колледжа в тот вечер, то почувствовал некоторое облегчение от того, что мой сын ушел. Хотя мне все еще было трудно смириться с его пьянством, я понял, что у меня не было другого выбора. Дело в том, что я не смог найти способа ни наказать, ни исправить Джеффа. Его лицо было сплошной стеной. Его глаза были пустыми. В то время я думал, что алкоголь пропитал его мозг, утопив то, что осталось от его личности. И все же всегда было ощущение, что в его голове происходит какой-то мыслительный процесс, до которого я почему-то не мог достучаться, как будто его разум был заперт в закрытой камере, слушая только самого себя. Теперь я знаю, что он слушал. Я знаю картины, которые проносились в его голове, пока он неподвижно сидел на диване в гостиной, безжизненно глядя в окно. Он думал об убийстве, которое уже совершил несколько месяцев назад. Он снова и снова смотрел это шоу ужасов, которое непрерывно проносилось перед его глазами. Поскольку на более позднем судебном процессе все было описано наглядно, я даже знаю отдельные сцены, которые, должно быть, проигрывались в голове моего сына, когда он сидел в гостиной, бормоча ответы на мои вопросы и бездумно кивая, когда я говорил ему о лжи и чрезмерном употреблении алкоголя. Какими тривиальными, должно быть, казались ему в то время мои жалобы, какими мелкими и несущественными по сравнению с тем, что он уже сделал. Теперь, когда я думаю о нем в тот период его жизни, я вижу его пойманным в ловушку собственных убийственных фантазий, в ловушку воспоминаний об убийстве, которое он уже совершил, вижу его едва способным соединиться с какой-либо другой частью реальности. Внезапный, неконтролируемый акт насилия и сексуального насилия отбросил для него всякую надежду на обычную жизнь, закинув в мир, который был совершенно за пределами его понимания. Насколько далеко за пределы реальности – его собственной реальности – он, должно быть, ставил все мои разговоры о колледже и карьере. Мои амбиции в отношении него, маленькие стратегии, которые я предлагал для того, чтобы направить его жизнь в нужное – но не ему! – русло, должно быть, казались конструкциями с другой планеты; моя система ценностей, построенная на понятиях работы и семьи, была похожа на причудливые, но непонятные артефакты исчезнувшей цивилизации. Вечерняя прогулка по территории университета. Эймс, штат Айова, 1964 год Глава пятая Но я абсолютно ничего не знал о том, что уже успел сделать Джефф. Его первая учебная четверть[9] была для меня временем обновления надежды. Я позволил себе поверить, что он сделал первый шаг на пути к успеху. Я прошел такой же путь от выпускника средней школы, и для меня он закончился докторской степенью по химии. Почему бы Джеффу не прийти к тому же? Или чему-то еще лучшему? Поначалу казалось, что у Джеффа все идет неплохо. Когда мы навестили его позже, он с гордостью продемонстрировал свою комнату – очень уютную; чувствовалось, что он стремится поддерживать свою личную территорию в порядке. Затем он устроил нам с Шари экскурсию по кампусу. Казалось, он гордился тем, что учится в колледже. Он действительно казался счастливым. Но это была иллюзия прогресса, которая не могла продлиться долго. Оценки Джеффа пришли по почте в конце первой четверти. Они прибыли всего за несколько дней до того, как Джефф приехал на каникулы, и это была катастрофа. Его совокупный средний балл[10] был всего 0,45, он заработал всего два зачетных часа[11] в колледже после полной четверти в Коламбусе. Он завалил «Введение в антропологию». «Греко-римская история» – не закончена. Его успехи в области административных наук были не более чем посредственными, а все остальные курсы он попросту бросил всего через несколько недель. Лучший результат он показал по стрельбе из винтовки – но тоже всего лишь «четыре с минусом». Он ничем не отличился. Когда мы с Шари приехали, чтобы забрать его и отвезти домой, он, как всегда, казался смущенным и пристыженным. Он высказал несколько наспех придуманных и не особо убедительных отмазок. Что касается его неудач в колледже, Джефф объяснил, что ему просто было трудно вставать на утренние занятия. Что же касается других его занятий, то они каким-то образом вышли из-под его контроля. Он не знал, почему и как. Одно было ясно – в университет он не вернется. Когда я сказал ему, что не собираюсь возвращать его в колледж, он вздохнул с облегчением, как будто с его плеч свалилась тяжесть. Ясно как божий день, что мое решение не имело для него никаких последствий. Он уже знал о своих пристрастиях – как после этого вообще можно серьезно относиться к учебе? Несколько дней спустя мы с Шари снова поехали в Коламбус, чтобы забрать вещи Джеффа. Его комната была четырехместной, и часть Джеффа была чрезвычайно опрятной: кровать застелена, в шкафу наведен порядок. Единственным тревожным признаком был ряд пивных и винных бутылок, которые он выстроил в ряд на верхней части своего шкафа. Его соседи по комнате небрежно развалились на своих кроватях, и пока мы собирали вещи, я перекинулся с ними парой слов. Из этого короткого разговора вырисовывался самый тревожный портрет моего сына, что мне когда-либо давали. По их словам, у Джеффа определенно были проблемы с алкоголем. Он пил каждый день. Часто он напивался до беспамятства и, наконец, поздно вечером терял сознание. По утрам, не в силах подняться, он лежал, растянувшись на своей кровати, до середины дня. Он не прилагал никаких усилий, чтобы контролировать свое пьянство. На самом деле, единственные усилия, которые он вообще предпринял, были направлены на то, чтобы раздобыть полный запас спиртного. Как мы позже выяснили, он даже стал донором крови, чтобы добывать деньги на выпивку. Он стал сдавать кровь так часто, что в банке крови даже поставили метку напротив его имени, чтобы не позволять ему превышать безопасную для здоровья норму. Как только мы вернулись домой, я сказал Джеффу, что с его жизнью пора что-то предпринять. Колледж не подходил – ну хорошо. Тогда у него было всего два варианта выбора. Он должен был либо устроиться на работу, либо поступить на военную службу. Однажды утром я подвез Джеффа до торгового центра «Саммит-молл», откуда он мог отправиться либо в государственную службу занятости, либо, возможно, в любое другое место, где могла быть вакансия. Я уже смирился с тем, что Джефф закрывал перед собой одну дверь за другой. Перед ним оставалось не так много возможностей, но все еще можно было найти открытую дверь, ту, которая позволила бы ему жить жизнью, имевшей для него смысл; которая позволила бы жить достойно, безопасно, возможно, даже получая от жизни удовольствие и сохраняя самоуважение. В течение следующих нескольких дней я забирал Джеффа из торгового центра ближе к вечеру. Иногда он казался вполне нормальным, иногда было видно, что он пьянствовал весь день. Его глаза блестели, он еле стоял на ногах и на вопросы отвечал невнятным бормотанием. Однажды он подошел к моей машине мертвецки пьяным. Я понял, что просто не смогу привезти его домой в таком состоянии – Шари уже достаточно натерпелась. К тому времени мы были женаты совсем недолго, и Джефф сделал эти первые месяцы серьезным испытанием. Я понял, что пришло время сказать «стоп». И вот я сказал «стоп». Я сказал ему, что не отвезу его домой пьяным – с меня хватит. Сказал, что он должен оставаться в торговом центре, пока не протрезвеет. Как только он протрезвеет, то позвонит мне, и я приеду и заберу его. Затем я оставил его там, на парковке торгового центра, поехал домой и стал ждать звонка. Но звонок так и не прозвучал. В десять вечера того же дня я поехал обратно в торговый центр. Все магазины были закрыты, и Джеффа нигде не было видно. Я вернулся домой и позвонил в полицию. Потребовался всего один звонок, чтобы найти моего сына. Его задержали несколько часов назад, арестовали по обвинению в пьянстве и хулиганстве и отправили в тюрьму. Я отправился прямо в полицейский участок и внес залог. По дороге домой Джефф сидел тихо, низко опустив голову. Дома он извинился передо мной и Шари, а затем снова ушел в одиночество своей спальни. Утром я поставил ультиматум. Джефф отказывался записаться на встречи «анонимных алкоголиков» и отказывался устраиваться на работу. Последние возможности закрывались перед ним, оставалась только одна. Я прямо сказал своему сыну, что пришло время наладить его жизнь. Я видел, что он, по сути, не функционировал в окружающем мире, и поэтому ему нужен был отдельный, менее открытый мир. Пришло время для последней двери, все еще открытой для него. Джефф вступил в армию Соединенных Штатов в январе 1979 года. Я сам отвез его на призывной пункт. Я уже поговорил с сержантом-вербовщиком и договорился о собеседовании. По дороге Джефф казался смирившимся, хотя и не совсем грустным. Оказавшись на призывном пункте, он словно на автопилоте заполнил необходимые бланки. К концу января Джефф уехал. Мы попрощались там же на призывном пункте. Он казался напуганным – больше, чем когда-либо. Он знал, что теперь его ждет совсем другая жизнь, более суровая, более требовательная. Образ жизни, не допускающий ни одной зависимости – ни алкоголизма, о котором я уже знал, ни другой, более темной и гораздо более кошмарной, которую Джеффу удалось полностью запереть в себе. * * * Я не видел Джеффа шесть месяцев. Когда мы снова встретились, в его преображение было трудно поверить. Джефф, которого я подобрал на автобусной станции в центре Акрона, разительно отличался от испуганного мальчика, которого я оставил на призывном пункте. Этот новый, полностью обновленный Джефф был красивым, широкоплечим молодым человеком, который лучезарно улыбался, выходя из автобуса. Его волосы были коротко подстрижены, одежда опрятна и аккуратна. Возможно, что еще важнее, в его дыхании не было даже намека на алкоголь. Он пробыл у нас с Шари не более пары недель. Впервые в своей жизни он, казалось, стремился быть полезным. Он помогал мне колоть и складывать дрова. Он сгребал листья и подбирал упавшие ветки. Когда мы не работали, мы играли в теннис или готовили на улице. На гриле он готовил гамбургеры и стейки. На протяжении всего этого времени у него была яркая, уверенная в себе улыбка. А неподалеку, на вершине холма, в ливневой канализации лежало расчлененное тело его первой жертвы, все еще не тронутое и не обнаруженное. Никто бы не опознал в аккуратном и жизнерадостном молодом человеке, который сидел напротив меня за ужином, с гордостью рассказывая о своей службе в армии, жестокого убийцу. В течение всех двух недель, что Джефф оставался с нами дома, я видел только положительные изменения, произошедшие с ним: то, как свободно он говорил, как его глаза смотрели на меня с неожиданной открытостью. Я помнил угрюмую фигуру, которая сутулилась в моей гостиной и угрюмо тащилась в свою комнату, и потому позволил себе думать, что того Джеффа выправила суровость армейской подготовки. Две недели побывки закончились быстро. Время пролетело в веселой и непринужденной атмосфере. В последний день я отвез его на автобус до Кливленда. Оттуда ему предстояло отправиться в Германию. На этот раз Джефф сидел на пассажирском сиденье, подняв голову и твердо посмотрев в глаза. Весь страх и ужас, которые я видел при нашем расставании, исчезли. Когда мы приехали, он обнял меня и вошел в автобус. Автобус тронулся, а он махал из окна рукой на прощание. * * * Следующие два года мы получали от него мало писем. Шари часто писала ему, присылала фотографии дома, сада, описывала все, что у нас происходило. Но Джефф никогда не был большим писателем, и меня не удивило, что мало слышали от него в ответ. Звонил он один или два раза. Казалось, ему все нравится. Я уверил себя в том, что где-то в Германии «новый» Джефф жив-здоров и все еще работает над созданием достойного будущего для него самого. Когда я думал о нем, я видел его в военной форме и думал об этой форме как о спасении. Армия привнесла порядок в его глубоко хаотичную жизнь, и я надеялся или, возможно, даже позволил себе поверить, что в этом порядке Джефф действительно нашел дом. И вдруг, за три месяца до окончания срока его военной службы, на пороге моего дома появился солдатский сундучок Джеффа. Внутри я нашел его армейскую форму, куртку и брюки – казалось, все его имевшиеся в то время пожитки. Не было ни записки, ни письма, ничего, что могло бы дать мне хоть малейшее представление о том, куда делся Джефф. Несколько дней спустя по почте пришли документы об увольнении из армии. Там значилось, что Джеффа отправили в отставку с почестями, хотя кодовый номер указывал, что увольнение было произведено по определенной причине. В случае Джеффа этой причиной, как мы позже выяснили, был алкоголизм. Во всех этих бумагах по-прежнему не было никаких указаний на то, куда уехал Джефф. Его призвали в армию в Северной Каролине, но я понятия не имел, куда он мог отправиться после этого. Прошел еще месяц, прежде чем я узнал. Однажды субботним утром зазвонил телефон. Это был Джефф. Он сказал, что звонит из Майами, штат Флорида. Он казался вполне счастливым. Он рассказал мне, что работает в закусочной с сэндвичами и пиццей под названием «Саншайн Саб Шоп». Он добавил несколько деталей, и я не стал расспрашивать его дотошно. Теперь он был сам по себе, далеко, за пределами моей способности помочь ему, если он попадет в беду. Я позволил себе думать о расстоянии, разделявшем нас, с оптимизмом, как будто, находясь далеко от дома, Джефф таким образом взрослел. В течение следующих нескольких недель он время от времени звонил, его голос звучал отрывисто, разговоры были короткими, что не было чем-то необычным. Как-то он сказал мне, что сейчас живет с женщиной, нелегальной иностранкой, которая предложила ему деньги, чтобы он женился на ней. Мы, конечно, постарались его отговорить. Последний звонок был связан с деньгами. Джефф снова был на мели, совсем на мели, и без возможностей заработать больше. Он попросил Шари немедленно прислать ему немного денег, но она отказалась. Она сказала ему, что единственные «деньги», которые она ему пришлет, – это билет на самолет до Кливленда. Если он захочет вернуться домой, она вернет его обратно. Она сказала ему, что не будет посылать ему денег на билет, а купит его сама – билет будет ожидать его в аэропорту. Джефф согласился вернуться домой. Он не протестовал. Он казался смирившимся, как будто уже привык отказываться от независимости, которую был не в состоянии сохранить. Я встретил его в аэропорту Кливленда несколько дней спустя, ожидая увидеть неряшливого, забитого молодого человека, удрученного и униженного. Однако, когда он вышел из самолета, он лучезарно улыбался и издалека выглядел удивительно жизнерадостным. Но когда он подошел ближе, я понял, что он пьян, и именно это придавало ему веселый вид. – Прости, папа, – сказал Джефф, подходя ко мне. – Наверное, я немного перебрал в самолете. Как только он подошел ко мне ближе, я увидел, что Джефф был грязным и растрепанным. У него выросли усы, за которыми он не ухаживал, и теперь они были клочковатыми и неопрятными. Его одежда выглядела давно не стиранной, покрытой пятнами. От него разило виски, а в уголке рта свисала сигарета. Но через несколько дней он снова просветлел. Оказавшись дома, он старался быть полезным. Он колол дрова, помогал валить дерево и собирал упавшие ветки. Как будто армия привила ему трудовую этику или, по крайней мере, помогла ему обрести волю к действию, даже когда он не хотел этого делать. Однажды днем, с приближением зимы, мы решили обернуть водопроводные трубы теплоизоляцией. Джефф помогал мне на чердаке, но когда дело дошло до укутывания труб в подвале, настоял на том, чтобы сделать все самому. – Нет, не ходи туда, пап, – решительно сказал он. – Давай я сам. И так Джефф вошел в подвал, где когда-то хранил тело своей первой жертвы. Я видел, как он лежал на спине, обматывая изоляцию вокруг медных труб, а затем закрепляя ее на месте толстым плетеным шпагатом. Когда он снова вышел, он отряхнулся, веселый и полный энтузиазма, готовый к следующему домашнему заданию. Но этот прилив энтузиазма длился всего несколько дней. Вскоре Джефф начал искать работу. Я либо высаживал его у торгового центра, либо оставлял ему машину, чтобы он мог искать работу. И конечно же, когда он оставался один, он начинал пить. Всего через две недели после возвращения домой Джеффа арестовали в местной гостинице «Рамада Инн». Его попросили покинуть бар, потому что он пил водку прямо из бутылки. Он отказался, и его отвели в вестибюль. Однако даже тогда он не ушел. Вместо этого он слонялся у входной двери, все еще прихлебывая из бутылки. Наконец вызвали полицию, и тут Джефф внезапно впал в ярость. Потребовалось три офицера, чтобы удержать его. Арестованный, а позже обвиненный в пьянстве и хулиганстве, Джефф был доставлен в исправительное учреждение Акрона. Краткое тюремное заключение не принесло Джеффу пользы, и после эпизода в гостинице пьянство так и не прекратилось, по крайней мере, пока он жил со мной и Шари. Время от времени в состоянии алкогольного опьянения он терял очки или бумажник. Несколько раз даже забывал, где оставил машину. Шли недели, и я стал привыкать к ночным звонкам. Иногда звонил с мольбой о помощи сам Джефф, иногда звонил бармен или полицейские, но суть всегда была одна – Джефф пьян, он не может вести машину, нужно приехать и забрать его. К зиме 1981 года мы с Шари решили, что жизнь Джеффа начала рушиться, что он должен взять себя в руки, а дома он этого сделать не может. За неделю до этого я отвез его в мотель в Огайо проспаться. Я сказал ему, что ему нужно побыть в одиночестве, переосмыслить свою жизнь, подумать, как он может снова взять себя в руки. И я, и Шари были в растерянности, не понимая, что с Джеффом делать. Поскольку дом на Бат-роуд находился за городом, мы боялись оставить его одного на весь день, когда ему практически нечем заняться. Мы знали, что в таких условиях он неизбежно будет пить. Мы также не могли доверить ему машину даже для того, чтобы ездить на собеседования при приеме на работу, поскольку в таких случаях он тоже напивался. После долгих обсуждений мы с Шари наконец предложили Джеффу навестить его бабушку в Вест-Эллисе, штат Висконсин, пригороде Милуоки. Казалось, он всегда любил мою мать, и, конечно, не было никаких сомнений в том, что она любила его. И вот в очередной раз я оказался на автобусной остановке вместе со своим сыном. Его поведение было именно таким, какого я ожидал в такие моменты: смиренным, несколько раскаивающимся, но в целом пассивным и бесстрастным, возможно, с ощущением, что его отвергают снова. Прощаясь с ним, я ожидал, что он вернется после краткого визита. Конечно, я не чувствовал, что за его почти пустым, неподвижным лицом скрывается что-то опасное. Я обнял его, как делал всегда, как сделал бы любой отец, и пожелал ему всего хорошего.