захотелось отобразить черты твоего лица на трепетно-белом холсте, для нежных твоих рук, для сияющих счастьем глаз я выбрал бы трепетно-белый, трепетно-белый цвет'. …Времени было — 11.01. Я подумала с сожалением — ну вот и все, время вышло. И сразу же поругала себя. Ну вышло и вышло, и ладно, мне же лучше. Не придется рисковать своим здоровьем, катаясь на мотоцикле с какими-то непонятными товарищами. Еще и подход к ним искать, боясь каждым неосторожным словом обидеть… А в следующее мгновение над головой прозвучало: — Привет. Я медленно подняла глаза. Две секунды мне понадобилось на то, чтобы его узнать. Еще секунда — чтобы погасить экран с сияющей его же страницей. Следующее мгновение — и я подскочила с лавочки. Ростом я оказалась ему по губы. Итак, вот как он выглядел на самом деле. У него не обнаружилось совсем никаких веснушек — кожа бледная, будто даже и не тронутая загаром. Волосы — светлые, более белые, чем просто светло-русые, я даже не знаю, как назвать такой цвет. Длина их за столько лет, видимо, все же не поменялась: они были распущены и, абсолютно прямые, опускались чуть ниже плеч — длиннее моих, когда мои в состоянии спиралей. Брови на пару тонов темнее, весьма, думаю, выразительные. Лоб слегка выделяется, будто бы чуть нависает над лицом. Скулы острые. Подбородок зауженный. Нос аристократичный — с изящной горбинкой. Губы четко очерчены, и на ощупь, наверное, даже твердые, как у статуй, коим губы из камня вылепили. Впрочем, какая мне разница… А глаза — зеленющие. Казалось бы, такому нордическому лицу глаза нужны холодные, ближе к серо-голубым. А у него невероятно зеленые, не малахит и не хризолит, что-то между. Смотрит, не отводя взгляд, и из-за лба и бровей взгляд кажется тяжелым, пронзающим насквозь и придавливающим к земле. — Ты чего наблюдаешь так внимательно? — полюбопытствовал он. — Я?.. — честно, сама не знаю, что на меня нашло. Но глазищи у него в самом деле оказались невероятные. Не удивлюсь, если точно такие же глаза были у разбойников, к которым сбегали из дома благородные девицы. И у колдунов, что наводили ужас и страх на народ, а сами по ночам восседали над книгами, чтобы впитать в себя все больше и больше черных знаний, а рядом билось припадочно пламя лампы… Ник плавно кивнул. — Ничего. — И зачем-то уточнила, дурочка: — Коля? «Коля» был не так-то прост. В долгу не остался. И поинтересовался в ответ: — Вера?.. — Ну да, — я вздохнула. — В общем, мы друг друга поняли. Хорошо. А?.. Ника вспоминает алфавит, миниатюра в цвете. Ник повторил кивок. Да что ж такое. Нужно срочно взять себя в руки. С братом же я как-то разговариваю. И ничего. Это, конечно, не брат, так что вообще должно быть абсолютно все равно. Собралась… и говоришь все четко, по делу. — А мотоцикл где? За углом? И на всякий случай покосилась на несчастный угол. Досталось ему сегодня. — А мотоцикл в гараже, — Ник очень тяжело вздохнул. — Сейчас прогуляемся до него, тут недалеко. Я у друга ночевал, не успел зайти. Ты не против? — Я медленно покачала головой из стороны в сторону, все больше им поражаясь. — Я опоздал? Да? На минуту? У тебя поэтому лицо такое недовольное? А интонации-то… Давно не сталкивалась с такими. Говорит медленно, растягивая отдельные гласные. Да и мимика тоже… Странный. Или, скорее, удивительный. Не думала, что у Ильи такие друзья. Окна нашей квартиры выходят на двор соседнего дома, и созерцаем мы кусты сирени. Зато вдоль подъездов идет ряд тополей, могущественных и лохматых. Закончился сезон цветения сирени, но на смену ему приходит сезон тополиного пуха. Прямо сейчас одна из пушинок опустилась Нику на нос, и он смахнул её ненамеренно. — На минуту — и еще час сверху, — не постеснялась заметить я, оставив комментарий про мое лицо незамеченным. Мне нравится этот пух. Только не когда приходится подметать полы в доме два раза за сутки. А кто-то терпеть его не может вообще в любом состоянии. — Серьезно? — Я понадеялась, что Ник сейчас достанет телефон и начнет судорожно листать диалог с моим Ильей, а потом звонко ударит себя ладонью по лбу в раскаянии. — Ты ведь дождалась. — Я сама опоздала, — призналась зачем-то. На семь минут. И мне даже было стыдно. — Да? Тогда тем более. И совершенно никаких сожалений и извинений. Это… типа… нормально? У людей, что на год меня старше? Даже Илья извиняется, когда накосячит. А такое сильное опоздание, по моему мнению, все-таки косяк. Совсем ничего не понимаю. — А куда идти? — На Вознесенскую. Отправляемся? Кивнула. Знаю я такую. У меня институт располагается поблизости. И я до него предпочитаю ездить на автобусе. Но говорить об этом, конечно же, не стала. До сих пор не могу отойти от удивления, все слова растеряла. На Нике — белая футболка с цветным принтом, многократно повторенные лепестки роз и листья. Мой Илья ни за что такую не надел бы. И темно-серые шорты до середины колен, открывающие ноги. Ноги неплохие, наверное. И руки тоже. Не слишком худые, видно, что он занимается спортом. Но и не слишком накаченные. Поджарый, кажется, так описывают эту фигуру… Я подумала — интересно, как мы со стороны смотримся? Странно, наверное. Я бы точно обратила внимание. И даже запомнила самые яркие черты на всякий случай. Вдруг пригодится однажды? У меня много чего есть в запасе. Фразы, что посещают голову самовольно, когда им вздумается, и случайно подмеченные образы, которые вызывают в душе отклик. Из одной строчки временами рождается целое стихотворение. Из одного взгляда — история длиною в несколько лет, тысячи слов, сотни касаний. И зачем, зачем люди изобрели творчество и влюбленность?.. Я смирилась с тем, что мы проведём в тишине всю дорогу, молча покатаемся и молча же разойдемся, но, стоило завернуть за угол, мой любимый с недавних пор угол, как Ник заявил: — Ну, что ж, рассказывай. — Что рассказывать? — посмотрела на него максимально скептично. — Вот представь, Ника, — он запустил руку в волосы, растрепал их у корней, смахнул очередную пушинку с рукава футболки, коснулся подбородка и только потом посмотрел на меня сверху вниз. — Представь, что ты давно хотела чем-то с кем-то поделиться, а подходящих людей поблизости все никак не находилось. Так вот, можешь поделиться всем этим со мной. — С чего я должна делиться этим с тобой, Ник? Я даже руки на груди скрестила. Успела уже пожалеть, что не задержалась еще на пару минут и не нашла одежду поприличнее. Я ужасно краснею — не только щеками, но и шеей, и грудной клеткой, и вообще. А весь этот непонятный-невнятный разговор так и провоцирует меня покраснеть. — Не люблю ходить в тишине, — Ник пожал плечами. — Мысли в голову лезут? — Скорее, домыслы. Я не нашла, что на это ответить. Поэтому предложила: — Тогда, может, это ты расскажешь что-нибудь? — А ты хочешь узнать что-то конкретное? Спрашивай, не стесняйся. Может быть, я даже отвечу. Какая честь, вы только на него посмотрите. — Не хочу, — призналась я. — И о себе рассказывать тоже. — Я тебя разговорю. У меня талант. Сколько сомнения было в моем взгляде после этих слов — не описать. Я прямо-таки излучала скепсис. Тишина все-таки вернулась к нам. Секунд на десять. Потом Ник невинно полюбопытствовал: