— Вот эта вот просьба от Ильи про покатать тебя — к чему она была? Он мне ничего не объяснил. Любовь к молчанию — это у вас семейное? — Да, семейное. — А первый вопрос? Мне подумалось — ну, ладно, как-никак, он мне помогать собирается. Так что я все-таки решила ответить: — Проникнуться атмосферой хочу. Чтобы дописать стих. — Ты, типа, поэт? — и брови взлетели высоко-высоко. — Можно и так сказать… — Я тоже когда-то был. Те стихи, что ты читала до того, как я дал о себе знать, мои. «Я выбрал бы трепетно-белый, трепетно-белый цвет». — А потом прекратил? — Перерос. — Почему? — Кто кого пытается разговорить, Ника? — он покосился на меня с легким недовольством. — Но мне нравится, что ты начала задавать вопросы. Да, продолжай. Ну, перерос. И все. — Прошла любовь, что-нибудь в таком духе? — Ты — опасный человек, Ника, — Ник покачал головой. — У вас это тоже семейное? У тебя, наверное, еще и память хорошая? Скажешь тебе что-нибудь, не подумав, а через пару лет это всплывет? И останется только подумать — вау, как это можно было запомнить?.. — У Ильи такая, — согласилась я. — У меня нет. — Расскажешь? — Что именно? — Ну, например, историю про то, как ты забыла что-то важное. Или тщательно делала вид, что забыла. Нам, конечно, недалеко. Но и не близко. Успеешь. А народу на улицах, как назло, становилось все больше и больше. И нас в самом деле время от времени награждали взглядами. Меня немного волновало, что один из этих взглядов вдруг может оказаться взглядом кого-нибудь из моих знакомых. Ник не был красивым в той степени, как того требует наше общество. Но притягивал к себе неимоверно сильно. Как будто прятал в себе какую-то особую ауру, к которой так и хочется прикоснуться. Не знаю. Ведь я разговариваю с ним несмотря ни на что… А я… я-то к себе внимания никогда не привлекаю. Нет ничего выдающегося ни в моей ауре (запутавшейся в лабиринтах собственной души девочки), ни во внешности. Мне вечно что-то в себе не нравится. Слишком скучные, лишенные ярких красок глаза. Слишком бледные губы. Слишком круглые щеки. Слишком упрямые волосы. Слишком низкий рост, точнее, в целом-то он средний, но по сравнению с братом… Бабушка всегда говорила — дурная ты, Ника. Спустя много лет будешь пересматривать свои юношеские фотографии и осознавать, какой была дурочкой. Вечно искала в себе недостатки, а следовало бы принять себя такой, какая есть, и осознать: красавица. Не хватает мне ее. Я слишком многое не успела ей сказать. — Вспоминаешь? — поинтересовался Ник. — У меня на лице что-то написано, пытаешься прочитать? Это невыносимо, вот правда. — Ладно, — протянула я. Ну вот, уже волей-неволей начала подстраиваться под его интонации. — Сейчас будет история. Случай из реальной жизни. Был, значит, один мальчик, он очень любил задавать вопросы. Создатель нашего мира долго-долго слушал его, а потом так устал от этой болтовни, что однажды мальчик проснулся без языка. — Спасибо, Ника, — от благодарности на его лице не было и тени. — Кринжанул. Я обиделась. И еще минуты две мы шли молча. Вот это да, заслужила наконец спокойствие, очень большое спасибо. Идти до моего института было все еще весьма далеко. А сколько от него потом чесать, так и вовсе непонятно. — Чем вообще по жизни занимаешься? — полюбопытствовал Ник. — Отвечаю на глупые вопросы и заставляю людей испытывать кринж. — Испытывать кринж. Красиво. Я знаю только, что ты будущая журналистка. Профессия, как по мне, в наше время весьма бессмысленная. — Слово всего сильней. — Таким вот наивным и пудрят мозги. Словами. Поступки куда больше слов говорят. — Поступки? Опоздание на час, например? — Проспал… С кем не бывает. Обстоятельства вчера вечером внезапно поменялись. Предупредить не успел, да. Но тебя должен был еще Илья предупредить, что я со временем не дружу. — Твой Илья сам из дома ушел и в сети не появляется. — Я его за это осуждаю. Поставил и тебя, и меня, выходит. Я не выдержала: — То есть, теперь еще и Илья виноват? — Я в нем давно заметил любовь к этим вот исчезновениям, — продолжил жаловаться Ник. — Примерно на второй день знакомства. Когда он мне, новенькому в его школе, пообещал скинуть домашнее задание. И исчез. Так я и не стал отличником, как ты. — История трогательная. Но при чем здесь я? — Это была провокация. Он протянул вверх руки, потянулся и зевнул, никого не смущаясь. Мамочка, идущая на нас с коляской, покосилась на него с легким удивлением. — Любишь внимание? — Люблю. И привлекаю независимо от того, хочу я этого или нет. Так что лучше хотеть внимания и получать, чем не хотеть, но все равно получать, как считаешь? А что насчет тебя? Как я могу судить по десяти минутам нашего знакомства, ты внимание не любишь. Ты его презираешь. Если бы кто-нибудь предложил создать стену вокруг каждого человека, эдакую капсулу, чтобы никто никого не видел и внимания не обращал, ты бы эту идею поддержала. Так? — Нет, не так. — Внеси свой законопроект. — Вношу. После десяти минут такой содержательной беседы должно следовать десять минут тишины. Ник наконец-то достал телефон. Но вовсе не за тем, чтобы проверить, во сколько же все-таки он должен был подойти к моему подъезду. А чтобы с самым демонстративным видом открыть таймер, выставить десять минут, нажать на «старт» — и затем продемонстрировать мне. Я кивнула: — Кто слово промолвит, тот ее и съест. — Кого ее? — Дохлую кошку с облезлым хвостом… Рыба карась, игра началась. Он посмотрел на меня так, будто я была умалишенной. И был не прав абсолютно. Но этот его взгляд и ознаменовал начало нашего молчания. Правда, сложно сказать, что было более неловким: молчание или все же разговоры. Ибо я со всей тщательностью смотрела в сторону, будто никогда не видела таких прекрасных серых стен, облезлых лавочек, детей, обжигающих ступни об нагретые под солнцем горки, и котов, выглядывающих из-за подвальных окошек. А Ник смотрел на меня. В его зеленющих глазах прямо-таки сквозила насмешка, когда я, не выдержав пристальной слежки, все же поворачивала голову в его сторону, чтобы тут же отвернуться. Тем не менее, нечто наивное внутри меня пару раз подкидывало шальные мыслишки — а если бы насмешка сменилась чем-то… более теплым? Было бы мне приятно ощущать этот взгляд? Любовь разная бывает. Бывает тягучая, вишневая, зрелая, испытанная временем, а оттого не так просто ее вывести, она впиталась во все, чего коснулась. Не такая эта любовь, может быть, страстная, как прежде, и условия на нее навешиваются, но она с каждым годом лишь крепче — как вино. Бывает застывшая, сахарная, розоватая, как сладкая вата. Когда не видишь недостатки, или не хочешь видеть, или есть нечто, их затмевающее. Несколько искусственная. Перегореть может легко, как лампочка за стеклянной витриной. Бывает алая — спелые ранетки; пульсирующая, как артериальная кровь, самая искренняя и безрассудная. Когда готов пойти на край света, и сердце выскакивает из груди, и хочется лишь рядом быть, и все на том. Боль от предательства самая сильная — будто насквозь пронзает сердце. Алый очень красиво смотрится на ярко-зеленом. Так еще природой было задумано. На моем, сером, не смотрится вообще ничего. Любовь разная бывает, но она сейчас точно не то, что мне нужно, так почему я об этом задумываюсь?.. Тем более, в такой ситуации.