Оля посмотрела на меня поверх оправы очков: — И я его за это поблагодарила. А больше ничем мы ему не обязаны. Не беспокойся ты так о нём, честная моя и благородная. Придумывай, куда пойдем. Хотя, знаешь, я вот сейчас так хорошо разлеглась на этом сидении, что резко засомневалась в своих ходибельных способностях. — Можем дойти до меня… По дороге зайдем за мороженым или еще чем-нибудь. — Ника-Ника. Ты меня искушаешь. — Оля покачала головой. — Вообще-то я тут недавно решила, что не ем сладкое. Мимо проносились дома, машины, столбы с фонарями и без, кусты побольше и поменьше… Мне не нравилось, как ведет машину этот таксист. Слишком резко. Все внимание сосредотачиваешь на дороге, как будто таким образом можешь что-то предотвратить. Сидишь в нескончаемом напряжении. — А Илья дома? Олин любимый вопрос. Она его задает первым делом, всегда. Не знаю, почему ей так важно это знать, а поинтересоваться никак не осмелюсь. — Утром дрых, но сегодня обязательно куда-нибудь уйдет. — К тому твоему тёзке? Или ещё куда? Я покосилась на Олю очень недовольно. С каких это пор Ник — тот мой? Да и тезки мы сомнительные, он Коля на самом деле. Это я свое имя принимаю таким, какое оно есть… А он сочиняет. — Этого мне знать не положено. — И все-таки, судя по нашему с Ником короткому диалогу, о котором я почему-то не стала рассказывать Оле, ушел Илья не к нему. — Но до вечера он обычно не отсвечивает. — Хорошо, тогда погнали. — А если бы был, не погнали бы? — Не хочется мне в таком ужасном виде, — Оля провела ладонью по телу, от шеи и до бедер, — появляться у него на глазах. Поэтому да. Как я уже упоминала, выглядела Оля просто чудесно. Наш уважаемый таксист, видимо, принял наше желание гнать на свой счет. И прибавил скорость. Сплошная нервотрепка. Если бы я была смелее, попросила бы его быть чуть-чуть аккуратнее на дороге. Хотя Оле, видимо, все нравилось. Если бы ей что-то не нравилось (и ей от этого человека ничего не надо было бы в дальнейшем), она бы своё недовольство высказала. — А знаешь, что самое странное в путешествиях? И вот — я все-таки дождалась Олю, которая обещала зайти в общагу на десять минут, а в итоге проторчала там два часа, пока я сидела на лавочке возле входа — нагрелась с избытком, чтобы перекрыть утренние мгновения замерзания. И мы с ней идем мимо нашего института. Оля — весьма бодро, а я вот, видимо, перегрелась все-таки. И разговариваем. Само собой. Очередной вопрос-завлекалочка — и Оля внимательно посмотрела на меня сквозь темные стекла очков, ожидая этого заветного… — Что? Хотя она бы и так рассказала. Мне нравится стиль ее повествования. Некий интерактив. Когда ты не просто слушаешь, а будто бы принимаешь участие в разговоре, но при этом не говоришь практически ничего, наполненного хоть каким-нибудь смыслом. — Они слишком сильно похожи на сны. Ты возвращаешься, и чем больше времени проходит, тем более нереальным кажется все то, что с тобой происходило тогда. Если бы не фотографии, я бы, пожалуй, уже спустя месяц сказала, что в реальности никакого путешествия не было… Уже перед самым моим домом мы зашли в супермаркет. И взяли торт-мороженое, политый карамелью и присыпанный арахисом. Первый торт-мороженое в моей жизни. В детстве у меня было на них помешательство. Я подолгу разглядывала их через витрину. Были они невероятные: в форме цветов и сердец, политые сиропами, подкрашенные всякой гадостью и посыпанные травмоопасной для зубов сладостью, и они мне казались идеалом всего съедобного, что вообще существует на планете. Но я была слишком скромной, чтобы напрямую изъявить свои желания перед платежеспособными родителями. Причина этой скромности, как и такой безмерной любви к тортам-мороженым, мне, к сожалению, неизвестна. Эту свою глупую мечту — попробовать такой торт — я озвучила лишь однажды. Таким же жарким, как это, летом. Мама спросила — что возьмем на десерт? И я предложила — может, такой торт? — тыкая на нежно-голубой мороженый цветок в тонкой хрустящей упаковке. И в ответ услышала — ну что ты, Ника, они же невкусные. А спорить не стала. Хорошо быть взрослой. Относительно взрослой, конечно. До финансовой независимости мне еще далеко. Но когда-нибудь я и ее достигну, и что тогда? Бери, что хочешь. А ничего уже не хочется. Кончилась у меня любовь к таким тортам. Даже этот выбрала Оля. Не знаю, откуда выцепила. Таких уже почти не осталось. Да и этот мало походил на те, которые я помнила. Был поскромнее в дизайне. Дома царила тишина и безлюдье, как я Оле и обещала. Папа на работе, мама (несмотря на отпуск) тоже решает какие-то деловые вопросы, а Илья ходит непонятно где. Впрочем, когда он дома, дом от этого особенно живее не становится. Все равно братец сидит в своей комнате, лишь изредка выползая за перекусами. Грустно, на самом деле. Хоть бы собачка или кошечка была какая-нибудь, чтобы встречали. Или я уже жаловалась на это?.. Мы расположились на кухне, гордо заняв каждая по два стула, — чтобы было, куда складывать ноги. Где бы наши посиделки не начинались, заканчивались они всегда одинаково — на этой самой кухне, за большими белыми чашками, на дне которых еще остается немного травяного чая. А в особых случаях — за бокалами, наполовину пустыми, наполовину наполненными вином. Хотя ни Оля, ни Полина, ни я, в общем-то, алкоголями не злоупотребляем… Но иногда приходится. Сегодня не пришлось. Оля рассказывала, как прошло ее путешествие. С самого начала и до конца, разбавляя повествование фотографиями — выходит, что теми самыми, которые нужны, чтобы отличать сны и реальность. Что-то нам с Полиной было уже известно — по тем обрывкам, которыми Оля делилась с нами в общем чатике. Но вот, пожалуйста, мне повезло первой узнать полную картину происходящего, от начала и до… До конца все-таки не получилось. Илья меня подставил. Проявился раньше того времени, которое я предсказала. Заскрипел замок — у нас ужасно громко открывается и закрывается дверь, — мы с Олей переглянулись. Я предложила, что это может быть моя мама — уже справилась со своими делами. Но, стоило двери распахнуться, необходимость в предположениях отпала: Вздох, звук удара (рюкзака о пол). И следом вопрос: — Ника, здесь? — Здесь. Мы с Олей. — Чаевничаете, да? Оля раскраснелась, взгляд ее тут же стал недобрым. А уже в следующую секунду Илья заглянул в кухню. Еще бы, ему с такими ногами двух шагов хватает для преодоления расстояний от прихожих до кухонь. — Ольга, добрый день, — Илья улыбнулся, и вот что-что, а очаровательно улыбаться он где-то научился. — Вернулись из своего путешествия в великий Петроград? На нем была белая футболка — я даже и не знала, что мой Илья ходит в белом. Волосы уложены как-то интересно и отливают золотом сильнее прежнего. Чего это он у меня такой красивый? А Оля тоже в белом и тоже светловолосая, если бы они встали рядом вдруг, то очень хорошо бы смотрелись — такая изящная стильная Оля и мой братец-балбес. Мне кажется, и подруженька подумала об этом. По крайней мере, тон ее лица выровнялся, и Оля даже попыталась улыбнуться. — Как видите, — она развела руки в сторону. — Ни к чему дурному не пристрастились? Слышал, там побольше кулинаров, чем у нас. — Ну да, выпечка там на каждом шагу, — ответила Оля спокойно. — Ну да, и за углом. Выпечка. — Ну да. Мне кажется, она над Ильей смеялась. А я вообще на месте Оли его стукнула бы. Но да, впрочем, со мной опять никто не разговаривает. Сама заговорю. На этой кухне у меня точно какая-никакая власть имеется. — Илюша, иди по своим делам и не мешайся. Братец агрессивно замотал головой из стороны в сторону: — Может, я тоже хочу с вами посплетничать. По Оле соскучился и по любимой сестрице. Она сейчас со мной меньше общается, чем с моими друзьями, — и покосился на меня так, будто я в самом деле всех-всех у него увела. А я, вообще говоря, ни с кем из его друзей не общаюсь. Не считая пары бессмысленных диалогов с Ником. Да и те — из вежливости. Наверное. Окончательно обнаглев, Илья щелкнул кнопку на чайнике, причем ему было абсолютно наплевать, что вода в нем едва-едва задевает отметки «минимум». Без лишней скромности отобрал стул, на котором лежали мои ноги, и передвинул его на середину кухни, чтобы сидеть справа от меня и слева от Оли. Уселся. Закинул левую ступлю на правое колено. — Ты совсем ку-ку? — полюбопытствовала без лишней скромности, уже когда процедуры были закончены. — У тебя как дела? — спросила Оля почти одновременно со мной. — Да потихоньку, спасибо за интерес. Всю ночь с кодом просидели. Друг, которого Ника еще не успела увести, попросил помочь. А сейчас вот его подружка проснулась. Прогнала с дивана, и мне пришлось возвращаться в дом, где меня всегда ждут и радостно встречают, — Илья вздохнул. А мой вопрос проигнорировал. Приятно. — Ника, ты сама ку-ку. А, все-таки нет. — Кстати, а вы знали… — Чайник отключился, и Илья поднялся с места. Жаль, грациозно так восседал. — По-немецки кукушка — это кукук… дер кукук? мне рассказывали. Лет семь назад. Чтобы быть наравне с Никой по интеллекту, приходится вспоминать вот такое… шучу-шучу. Ника — моя самая лучшая сестра. — Да, она очень хорошая, — вступилась за меня Оля. — Лучшая, потому что единственная. А у вас мороженое было, да… И не поспал, и мороженое не поел. Вот так жизнь обидела. Ничка, жду, пока пошутишь, что жизнь меня обидела тем, что я родился. Оля хмыкнула. И Илья, актер мой безоскарный, покачал головой. Ну, в общем-то, Илья у нас, конечно, мастер драматизировать, но я в самом деле иногда так говорю. В шутку, конечно. И он понимает, что я шучу. Как-никак, это ведь мой лучший брат. Да еще и единственный к тому же… Илья достал из шкафа пачку овсяного печенья. И мой прилив нежности тут же сошел на нет. А кто это печенье, спрашивается, туда складывает? Деловой такой. Сам хоть раз что-то в квартиру принес, кроме себя самого и хлама, который только ему нужен?