— Ну да, когда бы мы еще посидели вот так… спрятавшись от дождя за стеклом. — Осень скоро. Осенью дожди другие. Моросящие и бесконечные. Капли мелкие и бьют слабо — куда им до летних ливней, подобных потоку стрел с неба? Сейчас можно различить отдельные удары — острая длинная капля бьет по стеклу. Она затем распластывается, медленно ползет вниз, а новые капли беспощадно ударяются в ее тело, сливаются, и уже невозможно понять, где начинается одна капля и заканчивается другая. И еще — в отличие от осени, летом дожди заканчиваются быстрее. Если судить в среднем, добавил бы Илья. Он-то специалист средних, медиан, еще чего-нибудь. За чашкой кофе общение шло легче — если не учитывать, что я все время смотрела в окно, боковым зрением отмечая, что Пашка смотрит на меня. Мы обсудили наши работы, как самые настоящие взрослые люди. Я объяснила, чем же таким таинственным занимаюсь. Пашка согласился — и выглядел при этом серьезно, — что контактировать с людьми весьма энергозатратно, а постоянно проверять расписание еще и трудоемко. Я покивала. И как это только мама без меня справлялась?.. А сам он пообещал принести мне нашу местную газету, в которой напечатали его репортаж. До этого Пашкины тексты пару раз появлялись на интернет-ресурсах, и он даже отправлял мне ссылки, но, каюсь, я открывала их, лишь чтобы полистать. Потом дождь закончился так же резко, как начался. Мощность начала ослабевать, прошла ещё минута — и он сошел на нет, как будто кто-то сдвинул тамблер на «выключение». Я не успела даже с кофе разобраться: молочная пена на дне чашки потрескивала время от времени, когда лопались пузыри. Еще минута — и тучи потянулись в разные стороны, точно кто-то тянет их собачью свору за поводки… Или, быть может, это пастух решил перегнать тучи по другим местам? Когда я победила пену, выглянуло солнце. Но, само собой, его лучи не могли в одно мгновение исправить все те пакости, что натворил дождь. — Уже и не погуляем, — заметила я, разглядывая дно чашки. Но никакой кофейной гущи там не было, а жаль — срочно требовалась хоть какая-нибудь подсказка. — Только если недолго. — Пашка то ли согласился со мной, то ли все-таки нет. — Просто даже не знаю, — пожаловалась я, — что бы обсудить такое, чтобы ты во время нашей прогулки не умер от скуки. — Я не умру от скуки, даже если мне придется молча сидеть рядом с тобой. — А если стоять? На семинаре у Ивченки… О, это были легендарные семинары — по визуальной журналистике. Даже само название предмета предполагает, что придется много смотреть. Но проектора в аудитории не было. Мы боролись за перенос пары в нормальную аудиторию — честно, но, видимо, недостаточно энергично, потому что добиться переноса не удалось. Поэтому весь семестр от перемены до перемены стояли возле маленького экранчика — картинки нам показывали на ноутбуке. После физкультуры меньше устаешь. — Даже тогда. — Мы отсмеялись, и он добавил: — Мне просто нравится находиться рядом с тобой. Попрощавшись с бариста, мы покинули кофейню. Воздух пропитался влажностью и свежестью, капельки дождя блестели на листьях хаотично, как рассыпавшиеся хрустальные бусины, и ручейки бежали по тротуарам — хоть сейчас хватай бумагу и складывай белоснежные корабли. А солнце светило по-дурному яркое, будто за несколько предзакатных минут пыталось отыграться за весь пасмурный день. Припекало даже через толстовку, и смотреть прямо было невозможно — только вниз. Мы направились в сторону института — расходиться — и в этот момент Пашка заметил: — Я хотел сказать тебе одну вещь. — Говори, — ответила, и голос сел, хотя я еще не успела понять, что волнуюсь. — Ника… Да и сам Пашка, кажется, растерялся на несколько секунд. Но затем настойчиво повторил: — Ника. И еще несколько секунд молчания. — Да? Он остановился, заставив затормозить и меня. Повернулся в мою сторону, вцепился взглядом во взгляд, и зелень, исходящая из каемки его радужки, будто зашелестела, заволновалась на ветру. — Ты мне нравишься. Не как друг. Проговорил на одном дыхании. И плотно сомкнул губы. — А как? Всё слилось в одну картину — солнце, воздух, листва, асфальт, кораблики, что и в реальности-то не существуют. Я услышала собственное сердце так отчетливо, будто вынула его из грудной клетки и поднесла к уху подобно морской ракушке. — Как девушка. Он отвернулся в сторону. Зажмурил на мгновение глаза. Я обхватила левую ладонь правой… или правую — левой, не имеет значения, потому что пользы от этого действия не было никакой. — Паша. — Назвать его так же, как всегда зову в собственной голове, я не осмелилась. — Я очень ценю общение с тобой. Он кивнул — будто именно такой ответ и ожидал. — Но, если честно, я не знаю, что и сказать. Хотя знаю — Ник был прав. Такой момент, до невозможности личный для нас с Пашкой, а я все равно вспоминаю о Нике. С куста спорхнула мелкая коричневая птичка, и брызги полетели во все стороны. Неужто сидела в укрытии все это время, пока не закончился дождь? Нужна особая кофейня — для птиц… Чтобы им было, где прятаться от погодных невзгод. И еще было бы неплохо придумать местечко для людей, где они могли бы скрываться от всяких тяжелых разговоров. — Мы можем остаться друзьями, — сказал он тихо. И вновь сдвинулся с места, только пошел в три раза быстрее обычного. Я и не знала, что Пашка может развивать такую скорость. А я помчалась следом, выкрикивая ему в спину: — Я тебя обидела? Пашка затормозил: — Нет, ты была честна. — Но я ведь ничего не сказала. Мне нужно подумать над этим. — Если бы тебе было, что сказать, ты бы сказала сразу. Он вернулся к типичному сегодняшнему себе. Вновь не смотрел в мою сторону. И, кажется, собирался молчать до самого конца прогулки, но я все никак не могла завершить этот разговор. — Нет, ты не прав. Мне нужно время, чтобы… подобрать слова, что ли? — Подбирать слова — это профессия. А я хотел услышать искренние. Я знал, что каким-то таким, скорее всего, твой ответ и будет, но не мог не рискнуть, верно? Мы ведь уже разговариваю об этом. И сошлись на противоположных мнениях. — Хорошо, — сказала я. А что хорошего — и сама не поняла. Мы вышли из парка, осталось пять минут до тех институтских колонн, возле которых мы встретились. И тут Пашка начал, как ни в чем не бывало: — Когда в последний раз на дачу ездили, птичку видел забавную. На дрозда похожа, только брюшко белое, а грудка рыжая… Будто наш предыдущий разговором оказался паззлом, случайно вставленным не в то место. А тут эту нелепую ошибку обнаружили, и паззл скинули в общую коробку до более подходящего случая. Обсуждать птичек оказалось куда приятнее. Вот так, на правах людей, взаимно романтичных к природе и невзаимно — друг к другу, мы и дошли до колонн. Пашка хотел меня проводить, а я отказалась. Вдруг опять дождь? Как он тогда домой побежит? И все в таком духе. Тогда Пашка предложил: — Погуляем еще? — Наверное… Романтичность (к природе) испарилась мигом. А неловкость (друг к другу) осталась. Мне показалось, что Пашка потянулся к моей ладони, но быстро остановил сам себя. — Ты ведь избегала меня, потому что боялась это услышать? Я помотала головой из стороны в сторону, но как-то совсем неубедительно. — Ты тогда намекал. Когда красили голову. — Да, — он слабо улыбнулся. — Это был намёк. Можно обнять тебя на прощание? — Можно, — я пожала плечами. — Вроде как мы еще до этого решили, что можно. Пашка резко шагнул вперед и прижал меня к себе — куда крепче, чем в прошлый раз. Носом уткнулся в волосы, и кожей головы я почувствовала его дыхание. Эксперимент. Я хотела попробовать. Трепетания не было. И почему я не утопаю в этом объятии? Почему по коже не бегут искорки, не мерцают, как лампочки на гирляндах? И, что тоже немного интересно, — тонет ли Пашка, сияет ли он? Впрочем, если бы он сейчас решил ответить на эти вопросы, я бы не стала слушать.