— Он гораздо короче, чем я себе представляла. Но сегодня, надеюсь, не придется его повторять, — я поёжилась. — Устала? Или заскучала? — Замёрзла. — Сказала бы сразу… — пробурчал Ник. — У меня с собой бомбер. Он остановился, вытянул из рюкзака толстовку прямиком из типичных американских сериалов — бордовый жилет, белые рукава, манжеты, нашивки. И протянул мне. — А самому не холодно? Ник отмахнулся. Река раскинулась перед нами шелковым полотном. Волны то создавались, то разрушались, и мне в голову вновь пришел тот образ с лодкой. По рассыпчатому гравию мы спустились прямо к воде, на берег. Он представлял собой метра три песка, после которых начинались кустарники с длинными колосками фиолетовых цветков. Я уже видела их в тот самый счастливый-злосчастный вечер, когда пропустила все свои маршрутки. — Знаешь, как называются? — спросил Ник, и я помотала головой. — Вероника, да, с ударением на «о». Из того же семейства, что подорожники. Только не спрашивай, откуда я это знаю. Веро́ника. Было в этом что-то символичное. Совсем рядом с нами стояла опора автомобильного моста. Такая величественная вблизи. Она была погружена в воду, и метрах в двух от поверхности каменная кладка окрасилась в более темный серый оттенок — видимо, из-за того, что уровень воды в зависимости от сезона то снижается, то растет. Слышала, что выше всего река весной, когда тает снег. Я спросила, кивнув на нее: — А эта опора знаешь, как называется по-умному? На набережной всегда шумно и многолюдно, а здесь — тишина, лишь только машины проносятся над головой и плещется вода. — А ты знаешь? — Нет. Ник хмыкнул: — Я подумал, хочешь поделиться. — И следом добавил: — Вроде, бык. Промежуточная балка. А главные, те, что по берегам, фермы. — Забавно. Пасутся на воде? Неужели он настолько часто бывает здесь, что знает и такие факты? Откуда? Успел сводить в это место кого-то, кто знает и ботанику, и архитектуру? А, может, именно кто-то из знатоков показал ему этот уголок? — Выходит, так. Нестандартные быки. А непосредственно на закат мы все-таки не успели. Солнце погрузилось в воду совсем ненамного раньше, чем мы оказались на берегу. Его макушка укрылась покрывалом буквально за мгновение до того, как наши ноги коснулись гравия на спуске, совсем незаметном, если смотреть с тротуара. Солнце ушло, но оставило след. Невероятно красивое небо. Совсем не то, розовое, которым я любовалась вечером после концерта. Но огненное, будто и в самом деле пытается сгореть без остатка. Желтые, оранжевые и красные горизонтальные полосы расчертили его по диагонали. Облака, которые весь день загораживали небо, попрятались где-то, и теперь не видно ни единого. Проносятся над поверхностью воды силуэты чаек — небрежно вырезанные из небесной ткани лоскуты. А на наших глазах то ли завершается жизнь, то ли рождается новая. Или же все сразу. Одно перетекает в другое, свет во тьму, а тьма в свет, и каждый раз эта трансформация сопровождается такими яркими вспышками. — Давно такого не видел, — заметил Ник. Я и забыла, что он стоит позади; так сильно засмотрелась на небо. Повернулась к нему со скрещенными руками — это и дополнительная поддержка для бомбера, который норовит соскользнуть с плеч, и защита собственных границ. Ник оказался совсем рядом. Не дальше, чем в полуметре от меня. Надо смотреть на небо, пока оно такое красивое; или на чаек, пока они не попрятались в гнездах; или на цветы вероники, пока те не отцвели; а он почему-то смотрит мне в глаза. В такой момент сложнее всего решиться. Шагнуть вперед, зажмурив глаза; приподнять голову и ткнуться наощупь подобно слепому котёнку. Именно в это мгновение всегда срабатывает магия, ибо ты случайно касаешься того, чего и нужно коснуться. Если бы я знала Ника чуть лучше — или чуть хуже знала себя, я бы решилась. Пока смелости моей хватало лишь только на разговоры. — Почему смотришь так внимательно? И вновь эта чересчур богатая фантазия — я викторианская леди из знатного рода, которая любит лошадей и книги больше моды и сплетен; волосы у меня длинные, до пояса (как в прошлом году), и собраны в косу, что успела уже порядком растрепаться. Мы стоим на берегу реки, над нами раскинулась ива, а вместо чаек отчего-то лебеди. На мне длинное платье и шаль, в которую я кутаюсь несмотря на летний сезон. А Ник — джентльмен, весьма молодой и привлекательный, но напрочь разочаровавшийся в жизни. Мы стоим друг перед другом, соревнуясь, кто отвернется первым или кто принесет больнее уколет своим острословием. — Запрещаешь? — спросил Ник. Вновь снял солнечные очки — и крутит теперь в руках, как будто тоже нуждается в защите, некой стенке, что будет ограждать его от меня. Коктейль-то он допил. На закате и не различишь, у кого какие глаза. В глазах Ника отражается желто-красное пламя, а вот что он чувствует, я не смогу сказать, даже если сильно захочу. — Просто интересуюсь, — я пожала плечами. — Насыщенно погуляли, — вместо ответа заметил Ник. — Выполнили летний план за одну прогулку. Он вдруг склонился и в одно мгновение стал куда ближе. Я видела как в замедленной съемке — расцепились его ладони, ключ с замком. В левой остались очки, правая приблизилась к моему лицу. Мазнула по щеке и утонула в волосах. Я бы тоже сейчас так сильно хотела если не утонуть, то провалиться сквозь землю. — Застрял листочек, — пояснил Ник. Продолжает следить за моей опрятностью. Он слегка отодвинулся, и я расслабилась, решив, что на этом закончится наша близость. Но уже в следующее мгновение Ник обнял меня обеими руками. И теперь щеки коснулись уже не руки, а губы. Интересно, глаза он успел зажмурить? По телу пробежала дрожь, но касание длилось совсем недолго. Ибо я тоже расцепила руки, и бомбер упал с плеч, повиснув в районе талии, на руках Ника. Интересно, а куда именно он хотел попасть? Неужели магия сломалась? Неужели это не моё заветное желание — развернуть голову в правильном направлении, чтобы наши губы все-таки соприкоснулись? Поцеловать его так жадно, будто умираю от недостатка воды. Будто река ни при чём, картонная декорация, а он, именно он — источник целительной влаги?.. Об этом я думала, разворачиваясь и тем самым высвобождаясь из кольца рук. Еще как-то так глупо воскликнула: — Сейчас упадет на песок! От песка, на самом деле, избавиться весьма сложно — приходится выметать еще полгода из всяких темных закутков. Как будто песчинки непрерывно делятся: из одной получается две, из двух четыре. Причем чем темнее угол, тем выше скорость их деления. — Да, — сказал Ник. Я стояла к нему спиной, прижимая к себе бомбер. Сердце колотилось как бешеное, иной раз даже невпопад — то раньше, чем нужно, то слишком поздно, и даже непонятно, что пугало больше. — Думаю, совсем скоро на набережной будет наша маршрутка, — добавил он. — Если поспешим, можно успеть. Обернувшись, я взглянула на него наконец, но вновь не смогла прочитать ничего на его лице. И вот мы уже смеемся, пытаясь вскарабкаться по гравию на нормальный тротуар — это оказалось куда сложнее, чем спуститься. А потом продолжаем смеяться, когда едва ли не бежим к остановке. Подначиваем друг друга — мол, сейчас опоздаем и вернемся в лучшем случае к часу ночи. Ник возмущается больше всех, у него, оказывается, есть режим. А я авторитетно заявляю, что у студентов не может быть никаких режимов, кроме двух — расслабленного и напряженного (во время сессии). Мы успели. Маршрутка набилась под завязку, втиснуться нам удалось еле-еле. Внутри стояла ужасная духота и теснота, так что разговаривать совсем не хотелось. Ник вышел раньше меня, на прощание отсалютовав мне рукой. Я проехала еще три остановки и только потом, накануне выхода, поняла, что так и не отдала ему бомбер. Надо ж было так оплошать… На всякий случай я вывернула его на изнаночную сторону и сложила белой стороной наверх, чтобы хоть как-то спрятать — рюкзаков у меня с собой не было. Не хотелось, чтобы Илья за одну секунду понял, с кем именно я проводила время. И с кем едва не. На улице успело полностью стемнеть, начали проявляться звезды. Я совсем плохо знаю астрономию — могу найти лишь полярную звезду, которая всегда указывает на север. Даже полярная звезда знает, что к гармонии ведет лишь тишина, спокойствие и холод.