— А как это? — Иди сюда. Я покажу. Когда Гэри подходит, Тиф хватает его за ногу, опрокидывая Гэри на спину. Тиф щекочет ему лодыжку. Гэри визжит. Майк, когда не ведет с сыном нравоучительные беседы о том, каким тот станет великим человеком, любит подурачиться с ним — они борются на полу, строят форты и издают губами пукающие звуки. Тиф пытается заполнить эту пустоту. Гэри отползает от нее подальше. — Это не чешется. Это щекотно. — Нет. Вот иди сюда. Я покажу, каково это на самом деле. Гэри подходит, но держится на расстоянии вытянутой руки от Тиф. Она хватает его за лодыжку. Гэри падает на пол, и Тиф его щекочет. На мгновение она беспокоится, не убьет ли она ребенка, заставляя так сильно смеяться; впрочем, она услышала бы о таком в новостях, если бы это было возможно. Гэри отползает на несколько футов. — Ты сказала, что не щекотно. — Мне не очень сильно щекотно. Я тебя обманула. Мне совсем не больно. Это как часы, только на ноге. — Я не знаю, как чувствуются часы. — Иди, я тебе покажу. Гэри делает осторожный шажок. Как боязливый пингвин. Когда он попадает в объятия Тиф, звучит звонок в дверь. От неожиданности Гэри взвизгивает. Тиф встает с пола и идет открыть дверь. На пороге — белый парень лет двадцати в хипстерском прикиде и его подруга-азиатка, которой может быть двадцать, а может и тридцать семь. Азиатки не имеют возраста, думает Тиф. — Чем могу помочь? Парень улыбается. — Привет. Мы только что переехали в соседнюю квартиру. Его нестареющая подруга тоже улыбается. — И мы решили заглянуть к вам, поздороваться. — А-а… — говорит Тиф. — Ну, привет. — Вы давно здесь живете? — спрашивает парень. — Десять лет. — Ух ты. Кажется, неплохой район. Мы жили в Калвер-Сити. Но там становится шумно. Что ни день, строят новый ресторан. Все пытаются сделать район пошикарнее, понимаете? Тиф смотрит на него молча. Нужны ли Лос-Анджелесу две футбольные команды? Город как будто не может обрести какую-либо умеренность или последовательность. Он имел две команды, потерял две команды, теперь он снова хочет две команды. А для этого нужно построить гигантский стадион за миллиард долларов в ее районе. Может, «преображение Инглвуда» — как это любят называть белые — было неизбежно, однако новый стадион ускорил процесс. Раньше появление здесь белой девицы означало: «кокаин», а теперь белая девица может означать, что фифа только что проехала на красный свет в своем «Вольво». А когда появились йогини со своими ковриками и крошечными собачками, вообще пиши пропало. Инглвуд наводняют яппи[38] под сорок, белые дети восьмидесятых, поклонники всего органического, сверхпривилегированные пожилые миллениалы, которые выросли, заботясь только о себе любимых. Ремонтируют и перестраивают дома, которые не нуждаются в ремонте. Они уже забрали себе наш сленг — почему бы не взять и город? Теперь Тиф не может дойти до прачечной, не услышав обсуждений, где продают лучший смузи, или пения Билли Айлиш. Но проблема не только в разговорах о комбуче[39], акциях технологических компаний и сериале «Прослушка». Переезд сюда этих любителей холодной заварки и кудрявой капусты приводит к увеличению арендной платы и закрытию семейных магазинчиков. В Морнингсайд-парке проводятся митинги за сохранение бизнеса и культуры чернокожих, но Тиф знает, что этого недостаточно. Белые победят. В рулетке жизни с красным и черным всегда делай ставку на белое. — А здесь вроде неплохой район. Спокойный, хотя и живут люди самых разных культур. Парень не понимает, о чем говорит. И с кем говорит. Его азиатская подруга таращится на монитор домашнего ареста. В ее глазах промелькнуло понимание. Теперь она пытается смотреть на что угодно, только не на ноги Тиф. Тиф испытывает искушение пояснить ей, что она под домашним арестом за то, что стреляла баллончиками со слезоточивым газом из полицейского оружия по четырем белым чувакам — плюс по своему мужу — с двенадцати футов. Азиатка видит улыбку Тиф и дергает парня за рубашку. — Ну, нам надо продолжить распаковку вещей, — говорит он. — Хорошо, — кивает Тиф. Идите к черту. — Мама, кто это был? — Джентрификация[40] во плоти на нашем пороге. — А что такое жентикация? — Ничего, детка. Ничего особенного. * * * Тиф стоит в зоне для посетителей в тюрьме штата Калифорния, округ Лос-Анджелес, в очереди к окошку регистрации. Ветер холодит ее руки, и она жалеет, что не надела толстовку. В Лос-Анджелесе, где нет сезонов, деревья не знают, когда им сбрасывать листья, а люди не знают, когда надевать куртки. Женщина-клерк не поднимает головы. — Имя? — Тифони Картер. Через «о». — Картер через «о»? — Тифони через «о». — А! Тифони? — Да. Моя мама хотела «они», как в «эбони»[41] или «оникс». — О, как мило. Тиф садится на раскладной стул. Смотрит на телефоны, установленные по обе стороны перегородки из невозможно чистого стекла. Стекло настолько прозрачное, что его почти не видно. Ни единого пятнышка. Тиф задумывается о распределении денег налогоплательщиков и о том, сколько средства уходит на чистку этого стекла. Возможно, это предвещает хорошее обращение с ее мужем. Хотя вряд ли. Охранник приводит Майка. Тиф и Майк берут трубки. Пару секунд оба молчат. — Ты в порядке? — Ага. Все хорошо. — Все хорошо? — А что ты хочешь, чтобы я сказал? Где Гэри? — Ты нормально спишь? Только не говори мне эту чушь, что сон — двоюродный брат смерти. — Сплю хорошо. Хотя буду скучать по сну с тобой. — Ну, как говорят, от воздержания любовь только растет… — Тиф, где Гэри? — Я не хотела приводить его в первый раз. — Приведешь в следующий? Тиф пожимает плечами. — Да ладно, Тиф, не надо так. Мальчик должен видеть отца. — Я много раз общалась с отцом через стекло. Не уверена, что мне это что-то дало. — Но и не знаешь, отняло ли. Ты ведь выросла хорошей девочкой. — По-прежнему общающейся через стекло… Плечи у Майка напрягаются. Тиф внезапно хочет видеть его дома и накуренного. Чтобы его плечи расслабились. Ни стресса, ни печали, ни забот, ни горестей. — Все это время я желал, чтобы ты больше участвовала в делах сообщества, а теперь я хотел бы, чтобы ты не лезла в протесты. Если бы ты сидела дома и играла в видеоигры, нас бы с тобой тут не было. Гэри имел бы отца. И мне не пришлось бы самому о себе заботиться. — Иди на хрен. Майк откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. Когда он откидывается назад, она подается вперед, как будто они на качелях.